Мать Скаер еще сильнее прищурилась, захваченная врасплох между подозрением от мысли о возвышении Ярви и тщеславием от мысли о восхождении Горма на престол. – Нам надо устроить в связи с этим совет, как полагается.
— Должны ли такие мудрые люди, как мы, обсуждать очевидное? Может, нам собрать совет, чтобы установить, что Мать Солнце следует за Отцом Луной по небосводу?
— Лишь глупцы спорят о том, чего у них еще нет, – пробормотал Колл. Похоже, он единственный из министров пытался сгладить путь Отцу Миру, хотя еще даже не произнес Клятву.
Ральф засунул большие пальцы за потертый ремень.
— Неделями они торчали за нашими эльфийскими стенами. Теперь мы торчим за их стенами.
— Светлый Иллинг совершил ошибку, пытаясь забраться по ним или под них подкопаться, – сказал Ярви.
— Тогда что нам делать? – бросила Колючка.
Колл уже знал ответ, даже если он ему не нравился.
— Пройти сквозь них с помощью переговоров.
— Именно. – Отец Ярви поднял свой посох и двинулся вниз с холма. – Воины могут остаться здесь. Вы теперь на поле битвы министров.
— Если только на нем найдется возмездие! – прорычала Колючка ему в спину.
Ярви обернулся, оскалив зубы.
— О, возмездия хватит всем, Колючка Бату. Я поклялся в этом.
Перед вратами Скекенхауса дорога была разбита в хлюпающее болото, усеяна растоптанным мусором, порванными шатрами, изломанной мебелью и мертвыми животными. Собственностью людей, которые пытались пробраться в Скекенхаус, чтобы укрыться. Или, может быть, тех людей, которые пытались с той же целью из него выбраться. Глупая затея в любом случае. Когда Мать Война расправляет свои крылья, укрыться негде.
Колл чувствовал себя так, словно у него был камень в горле. Вряд ли он боялся сильнее, когда они приближались к Строкому. Он заметил, что крадется поближе к Ральфу и к его щиту, съеживаясь по мере того, как эльфийские стены поднимались над ними все выше. Длинные выцветшие знамена Верховного Короля и его Единого Бога свисали с зубчатых стен.
— Разве не ты в одиночку забрался в Оплот Байла в плохую погоду? – проворчал кормчий уголком рта.
— Я, и тогда я тоже был в диком ужасе.
— Безумцы и глупцы не боятся. Герои боятся и все равно встречают опасность лицом к лицу.
— Можно я не буду никем из них и отправлюсь домой? – пробормотал Колл.
— Назад дороги нет, – отрезала Мать Скаер через плечо, пошевелив эльфийской реликвией под плащом.
— Не бойся, друг. – Досдувой поднял чуть выше шест с носовой фигурой Южного Ветра на конце. – У нас есть министерский голубь, чтобы сдерживать стрелы.
— Резьба на нем симпатичная, – сказал Колл, вздрагивая от проблеска движения на зубчатых стенах, – только он тонковат, чтобы остановить стрелы.
— Цель министерского голубя в том, – прошипел Отец Ярви через плечо, – чтобы стрелы вовсе не пускали. А теперь успокойся.
— Стоять там! – раздался визгливый приказ, и их компания с грохотом остановилась. – На вас направлены три дюжины луков!
Отец Ярви выпятил грудь, словно предлагая отличную мишень для стрел, но Колл заметил, что он крепко сжал посох из эльфийского металла.
— Уберите оружие! – Его голос не был бы спокойнее, даже если б это он сейчас стоял на стене. – Мы министры, пришли говорить от имени Отца Мира!
— С вами и вооруженные люди!
— Если понадобится, мы будем говорить и за Мать Войну, причем, голосами грома. – Отец Ярви указал на вооруженных людей, которые распределялись по грязным полям вокруг города. – Воины Гетланда и Тровенланда окружают ваши стены. Сам Ломатель Мечей прибывает из-за моря. И позади нас с холма наблюдает волшебница Скифр. Та, чья магия уничтожила армию Верховного Короля. Она ждет лишь моего слова. Что вы пришли к соглашению с нами и можете получить мир. – Ярви уронил руки. – Или не пришли, и тогда получите то, что получил Светлый Иллинг.
Когда снова раздался голос, в нем уже вовсе не было вызова.
— Вы Отец Ярви.
— Это я, и со мной Мать Скаер из Ванстерланда.
— Меня зовут Утнир. Меня выбрали, чтобы говорить от имени народа Скекенхауса.
— Приветствую тебя, Утнир. Надеюсь, мы сможем спасти несколько жизней. Где Праматерь Вексен?
— Она заперлась в Башне Министерства.
— А Верховный Король?
— Его никто не видел с тех пор, как пришли новости о поражении у Оплота Байла.
— Каждая победа – это чье-то поражение, – пробормотал Колл.
— И каждый герой – для кого-то злодей, – сказал Ральф.
— Ваши вожди вас покинули! – закричала Мать Скаер.
— Вам тоже лучше их оставить, – сказал Отец Ярви, – прежде чем они не утащили за собой весь Скекенхаус через Последнюю Дверь.
Последовала еще одна пауза, затем послышалось бормотание голосов наверху, хлестнул холодный ветер и захлопал длинными знаменами по эльфийским стенам.
— Ходит слух, что вы заключили союз с шендами, – донесся голос Утнира.
— Так и есть. Я старый друг их верховной жрицы, Свидур. Если будете сопротивляться, то я отдам город ей, и когда он падет, горожан прирежут или сделают рабами.
— Мы не участвовали в войне! Мы вам не враги!
— Тогда докажите, что вы друзья, и поучаствуйте в мире.
— Мы слышали, вы говорили прекрасные слова Светлому Иллингу. Отчего нам верить вам?
— Светлый Иллинг был бешеным псом, поклонявшимся Смерти. Он убил короля Финна и его министра. Он сжег женщин и детей в Торлби. Над его смертью я не лью слез и не испытываю сожалений. – Отец Ярви поднял иссохшую руку, его голос был тверд, а лицо открыто. – Но я министр и выступаю за Отца Мира. Если хотите идти по его стопам, то знайте, я с вами. Откройте нам врата, и клянусь клятвой солнца и клятвой луны, я сделаю все, что смогу, чтобы защитить жизни и собственность народа Скекенхауса.
После всей пролитой крови Колл был, наконец, горд видеть, как его наставник превращает кулак в раскрытую ладонь. Сверху донеслось бормотание, но в конце концов Утнир казался довольным. Или, по крайней мере, довольным, что у него нет выбора.
— Хорошо! Мы отдадим ключи от города в руки ваших людей!
— История вас отблагодарит! – крикнул Отец Ярви.
Колл понял, что задержал дыхание, и выдохнул, надув щеки. Мать Скаер поворчала и запахнула плащ. Досдувой, ухмыляясь, наклонился к Коллу.
— Я же говорил, что этот голубь отведет стрелы.
— Думаю, сегодня нашим щитом были слова Отца Ярви, – ответил он.
Сам министр уже говорил Ральфу:
— Собери лучших людей и принимай командование воротами.
— Не много у меня людей осталось, – сказал Ральф. – Некоторые из тех, кто были с нами на Южном Ветре, заболели.
— Те, которые гребли в Строком? – пробормотал Колл.
Отец Ярви его проигнорировал.
— Бери тех, что есть, и проследи, чтобы защитники были обезоружены. Мне нужна хорошая дисциплина и хорошее обращение ко всем.
— Да, Отец Ярви, – сказал старый кормчий, и повернулся, чтобы подозвать людей своей широкой рукой.
— А потом отдай город шендам.
Ральф выпучил на него глаза.
— Точно?
— Они требуют возмездия за набеги Верховного Короля против них. Я дал Свидур свое слово, что она первой получит город. Но пусть Колючка Бату и Гром-гил-Горм тоже получат свои куски. Это меньшее зло.
— Но вы же поклялись, – пробормотал Колл, когда Ральф отошел, чтобы отдать приказы, покачивая лысой головой.
— Я поклялся сделать все, что смогу. Я не могу поделать ничего.
— Но эти люди...
Ярви схватил Колла иссохшей рукой за рубашку.
— Эти люди возражали, когда горел Йельтофт? – прорычал он. – Или Торлби? Когда убивали короля Финна? Или Бренда? Нет. Они радостно приветствовали Светлого Иллинга. А теперь пусть заплатят цену. – Он мягко расправил рубашку Колла и отпустил его. – Помни. Власть означает, что одно плечо всегда в тени.
Последняя капля
Отец Ярви, быть может, и сказал, чтоб никаких пожаров, но что-то где-то все равно горело.
Дым затуманивал день на улицах Скекенхауса, превращая его в тусклые сумерки. Он царапал горло Рэйта. Каждый вздох давался с усилием. Во мгле двигались фигуры. Бегущие фигуры. Грабители или те, кого грабили.
Удивительно, как запахи могут навевать такие яркие воспоминания. Вонь пожаров снова перенесла Рэйта назад в ту деревню на границе Ванстерланда и Гетланда. Халлеби, вроде так она называлась? Та, которую они сожгли просто так, а Рэйт утопил человека в свиной лохани. Тогда казалось, что это здо́рово. Потом он хвастался, и Гром-гил-Горм смеялся вместе с воинами, которые называли Рэйта мелким злобным ублюдком, и улыбался оттого, что у него на поводке такой злющий пес.
А теперь у Рэйта во рту горчило от страха, сердце стучало в больной голове, а ладонь на рукояти топора стала липкой. Он вздрогнул от недалекого грохота и крутанулся, напряженно вглядываясь во мрак – раздался долгий крик, больше похожий на вопль животного, чем человека.
Может, надо было благодарить Мать Войну, что он на стороне победителей. Разве не это он говорил своему брату, когда Ракки качал головой, глядя на пепел? Но если и была правая сторона, то сложно было представить на ней команду убийц Колючки Бату.
Толпа, к которой он примкнул, оказалась весьма злобной: глаза их горели как у лисиц, они воняли как волки, выглядели как оборванцы, но их оружие сияло от тщательного ухода. Большинство было гетландцами, но Колючка принимала любого, кто хотел свести счеты, и никто не тревожился о том, как они до этого докатились. Рэйт даже не знал имен большинства из них. Они были никем друг другу, связанные лишь ненавистью. Люди, потерявшие семьи или друзей. Люди, потерявшие себя, и им не оставалось ничего, кроме как забирать у других то, что забрали у них.
Некоторые вытаскивали людей из их домов, другие вламывались внутрь, крушили сундуки, резали тюфяки, переворачивали мебель, пытаясь найти спрятанные сокровища, но на самом деле всего лишь наслаждаясь радостью разрушения. Жертвы сопротивлялись не сильнее овец, которых ведут на скотобойню. Раньше Рэйта удивляло, что они не сражались. Это внушало ему отвращение. Теперь он хорошо их понимал. В нем и самом задора сражаться не осталось.