Отказ полякам в праве именоваться «истинными славянами» связан был, конечно, с их принадлежностью к западноевропейской цивилизации, которая определена была католическим вероисповеданием: поляки забыли свое славянское начало, поддавшись духовному влиянию Запада, и таким образом изменили славянскому делу. Вполне естественно, что многие (как А.Ф. Гильфердинг[1017] и М.П. Погодин[1018], например) разделяли мнение, подкрепленное теорией завоевания и ее вариациями, о том, что в Польше существует «два народа» (подчеркивая, что это не социальные классы, а именно разные народы и разные миры): шляхта, «погруженная в предания прошлого», и другой народ, отличающийся от нее «общественным и бытовым характером»[1019]. Пороки дворянского сословия развились в нем «под действием немецкихучреждений»[1020], в результате влияния чуждой славянству германской стихии. Негативные черты «германства» обнаруживались, таким образом, именно в поляках. Поэтому им было отказано в «господстве сердца над разумом» – во всяком случае, на основании в том числе и истории польско-российских отношений.
Во всех без исключения исследованиях о поляках и Польше – в России и в Западной Европе XIX в. – проблема национального характера (и определившего его темперамента) стала одной из центральных для объяснения «падения» польского государства, значимости политического строя «шляхетской демократии» в Речи Посполитой. К ней обращались, рассматривая соотношение внешних и внутренних причин разделов[1021]. Это обусловило устойчивость представлений о шляхте как о единственном «претенденте» на воплощение этнодифференцирующих качеств польского народа в целом. Другое направление характерологических исследований было связано с соотношением поляков и славян в целом: поляки были объявлены наиболее типичными славянами, и племенные свойства распространились на целый народ. Вопрос о том, какие факторы доминируют в формировании характера – природные или исторические, не был окончательно решен.
Этот комплекс черт поляка был воспринят в качестве объективно научной характеристики в западноевропейской и российской исторической науке начиная с 1840-х гг., однако в России получил несколько отличное толкование, в том числе и из-за иного взгляда на славянскую племенную общность. Наиболее полное воплощение концепция польского нрава нашла в российских исследованиях 1860-90-х гг., посвященных польской истории, и главным образом событиям XVIII в. Общественная полемика о так называемом «польском вопросе» придавала этим изысканиям особое значение, она не могла не коснуться проблемы исторических отношений между Речью Посполитой и Россией, польско-русского противостояния XIX в., на нее оказала влияние и эволюция представлений о собственном народе и государственности. Российская историография и полемическая публицистика XIX в., посвященная Польше, полякам и польскому вопросу, исследована очень подробно[1022]. Описание польского национального характера анализировалось в этих работах в контексте интерпретаций польской истории конца XVIII – начала XIX в. Рассмотрим некоторые значимые тенденции рассуждений о чертах польского нрава.
Д.И. Иловайский во введении к историческому труду о последнем сейме Речи Посполитой апеллировал к общеизвестным «истинам», заявляя, что «всякому сколько-нибудь знакомому с ходом польской истории известно», что причины падения – в анархии, являющейся следствием ослабления государственной власти и «чудовищного развития шляхетского сословия», воплотившего в себе польский народ и государство[1023]. Но эти обстоятельства, на его взгляд, стали следствием различных условий, на первое место среди которых он ставил «народный тип или народный характер». Иловайский отказывал полякам в «народном инстинкте самосохранения»[1024] из-за призвания немецкого Ордена и «пассивного отношения к чрезмерному размножению еврейского населения» – он считал эти факты показателями внутренней слабости племени. В работе Иловайского обращает на себя внимание проявление устоявшейся к этому времени идеи о взаимосвязи между анархией (крайним проявлением свободолюбия) и отсутствием сдерживающего начала, которое напрямую соотносится с «властью сердечности», противопоставляемой разумному поведению, выраженному в самоконтроле.
Российские историки «государственной школы» исходили из убеждения, что именно форма правления, государство является главным плодом истории народа. СМ. Соловьев полагал поэтому, что не нравы польской шляхты обусловили падение Речи Посполитой, оно было определено всем ходом истории. Подробные и весьма нелицеприятные высказывания о польской шляхте встречаются в его «Истории России» только при изложении событий 1770-х гг. и принадлежат они французу Ш.Ф. Дюмурье, обширные цитаты из донесений которого приводил историк. Дюмурье отмечал «азиатские нравы вождей конфедерации»: «Изумительная роскошь, безумные издержки, длинные обеды, игра и пляска – вот их занятия!… Конфедераты грабили своих поляков, тиранили знатных землевладельцев, били крестьян, завербованных в войско. Вожди ссорились друг с другом… Товарищи (шляхта)… играли и пили в домах; офицеры в это время играли и плясали в соседних замках»[1025]. Довольно узнаваема и характеристика одного из лидеров конфедератов: «Человек, преданный удовольствиям, очень любезный и очень ветреный; у него было больше честолюбия, чем способностей, больше смелости, чем мужества»[1026]. Перед нами, впрочем, не столько свидетельство очевидца, сколько хорошо известная характеристика, состоящая из набора стереотипных черт поляка как «азиата», бытовавшая как в польских, так и в западноевропейских описаниях XVIII в. (и строившаяся в русле осуждения польской шляхты, традиция которого восходит к более раннему времени). В ней стоит подчеркнуть уже знакомые внешние «приметы» типичных ПОЛЯКОВ: «безумные» издержки, «игра и пляска», «преданность удовольствиям». Описывая характеры польских «вождей», историк отмечает, что «поляки храбры, великодушны, учтивы, общительны. Они страстно любят свободу; они охотно жертвуют этой страсти имуществом и жизнию; но их социальная система, их конституция противятся их усилиям…»[1027]. По тексту, однако, неясно, является ли последнее высказывание о польском нраве мнением самого СМ. Соловьева или же представляет собой пересказ рассуждений Дюмурье. Так или иначе, эта же характеристика дословно, без изменений вошла и в книгу историка о падении Польши[1028]. Причины формирования негативных черт поляков С.М. Соловьев усматривал в таких психосоциальных особенностях как «крайнее развитие личности, стремление к необузданной свободе, неумение сторониться с своим я перед требованием общего блага», однако связывал их не с врожденными свойствами нрава, а со сложившимся политическим устройством, развратившим сословие нравственно и социально. Для нас важно упоминание им «необузданности» – как одной из часто встречающихся трактовок негативной ипостаси польской «веселости».
С.М. Соловьев, как видим, не включил в описание поляков никаких оригинальных или новых определений польской этнонациональной специфики. Все они давно функционировали в общественной мысли, и не только в России, но своим авторитетом он придал значимость и научную достоверность многим прежним «мнениям» и сложившимся ранее клише[1029], в чем можно видеть важный знак времени: появление черт нрава в дискурсе, именуемом научным, не только повышало статус подобных высказываний, но закрепляло за ними объективность, и в период господства позитивизма понимавшуюся как достоверность факта. Таким образом, из поля «общеизвестного суждения» или «литературного образа» «необузданность», связываемая с социальной анархией и политической беспечностью, закреплялась за поляками как врожденное свойство не только темперамента, но и исторического «поведения». При всех размежеваниях с романтической концепцией истории, характеристики народов, таким образом, и в историографии польского и российского позитивизма оказывались важнейшей направляющей силой. Однако были и исключения: в курсе российской истории В.О. Ключевского, как уже отмечалось в научной литературе, национальные вопросы не акцентировались[1030], поэтому в нем не содержалось даже таких кратких упоминаний о свойствах поляков, которые можно найти у Соловьева.
В монографии М. Де-Пуле, посвященной Гродненскому сейму, причинами падения польского государства названы известные пороки: поведение «продажных» магнатов и «самовольство» средней шляхты, склонной к мятежам и бунтам. Автор критиковал историков (прежде всего представителей «государственной школы»), которые в своих поисках причин разделов не учитывали такие факторы, как «образовательная культура, дающая… колорит умственному настроению, гражданственность как продукт всех сил (государственных, социальных, культурных и других) политического организма»[1031]. В основе польской анархии и беспорядка («отождествляемого поляками со свободою»), по мнению ученого, лежит рабство[1032]. Расхождение касалось, однако, лишь вопроса о природе нрава: описывая – довольно предсказуемо – «чувство» как основу польского характера (впечатлительность и живость, «легкомыслие самое удивительное»