гом способствовали решению ряда идеологических и просветительских задач, возлагавшихся на этнографию.
Формулируемые в этнографических описаниях характеристики «своего» и «чужого» определяют их место в иерархии, содержат этнокультурные представления и стереотипы двух «разновидностей». Во-первых, это стереотипы этнографической науки (классификации, иерархии свойств, представления о стадиальности развития народов, сохранение племенного типа как основание этнической устойчивости и др.). Нормативность акта описания исказила восприятие его объекта и определила формы этого искажения. Во-вторых, это социальные стереотипы и представления самих наблюдателей, экстраполирующих собственное видение и «своего», и «чужого» на всю этническую общность (русских).
Анализ описаний народного характера финнов и поляков позволил установить некоторые этнические стереотипы этих народов, а также их функции в общественном сознании эпохи. Репрезентация поляков опиралась на более длительную традицию и опыт соседских отношений, образ поляка в русской культуре был сформирован – существовали определенные устойчивые клише в языке и визуальном изображении («кичливый» или «спесивый» лях, шляхтич-католик, «враг» и т. д.). Образ финна, контакт с которым был локализован и ограничен северо-западными окраинами, не был воплощен в столь же ярко выраженных формах, его облик был менее конкретным и не обладал чертами враждебности.
Стереотипы поляков и финнов не являются, как было показано, выражением народных представлений о «чужом», а более опирались на нарративные традиции народоописаний – как российских, так и сложившихся в национальных научных школах. В ходе исследования было установлено, что стереотип поляка восходит к автостереотипу польского дворянства сарматской эпохи, который распространился благодаря польской просвещенческой и романтической историографии в европейской исторической науке XIX в. Одним из условий, способствовавших его детализации, стало углубление славистических исследований, что позволило возвести польские свойства к древнеславянским качествам.
Стереотип финна складывался иначе: антропологический и, как следствие, цивилизационный статус сближал их с финно-угорскими этносами на стадии «дикости», со всеми приписываемыми ей патриархальными добродетелями, которые и стали «находить» у финнов. Выделение честности в качестве этнической черты подкреплялось свидетельствами европейских и российских наблюдателей, однако абсолютизация его в качестве типичного свойства происходила прежде всего в контексте и в тесной связи с процессами собственной национальной идентификации. Характеристика нравственных добродетелей финна противопоставляла его «своему» крестьянину, но акцентировала сходства с этосом той социальной группы, к которой относили себя «описатели».
Характеристики «нрава» финнов и поляков в этнографических очерках лишь отчасти воспроизводили функционировавшие в российской общественной мысли и художественной литературе XIX века. Однако полностью игнорировать стереотипные свойства, приписываемые культурой полякам и финнам, было, разумеется, невозможно. И наблюдатели, и составители описаний не выявляли существующие, а «перекодировали» имеющиеся в арсенале культуры этнические авто– и гетеро-стереотипы в ином ключе. Упоминая о качествах, оцениваемых как негативные, они стремились сгладить их, выдвигая на первый план нейтральные определения, а из комплекса этнических свойств выделяли в качестве типичных те, которые представлялись им позитивными: польскую «веселость» и финскую честность.
Классифицируя и объективируя собственные представления о «других», авторы этнографических очерков постоянно проговаривались о «своем» и стремились переинтерпретировать негативные характеристики в гуманистическом духе, оправдав негативные качества «этнического нрава» природной и исторической обусловленностью.
Позитивные оценки свойств нрава поляков и финнов позволяют определить, что наиболее значимы для русских наблюдателей качества коммуникабельности (эмоциональность, легкость в общении) и уровень «развитости» народа, отражающийся в его интеллекте и духовной культуре. Приметами легкого, хорошего нрава кажутся открытость и доверительность. Положительные оценки внешних проявлений подтверждают эту связь: быстрота реакций и речи, улыбчивость, веселость. Важны и характеристики, относимые к навыкам самоконтроля и самообладания, связываемые с волей и силой духа, а также с правосознанием и / или законопослушанием. Гостеприимство упоминается как универсальная черта народов на определенной стадии развития, а щедрость и бескорыстие объясняются природным изобилием. Негативно оцениваются качества некоммуникабельности: закрытость и недоверчивость, внешние признаки которых – неразговорчивость и мрачность. Чистоплотность и нравственность трактуются как показатель уровня цивилизованности. Конфессиональная принадлежность не интерпретируется в качестве фактора, определяющего характер народа или сущность народности.
Анализ контекста описаний финнов и поляков позволил выявить комплекс скрытых представлений наблюдателя-этнографа о русском крестьянстве, с которым осуществлялось сравнение. Его отличает двойственность: отрицательные качества объясняются и оправдываются или же, напротив, осуждаются и критикуются – в зависимости от степени самоотождествления автора с русским народом. Характеристика нрава русского в контексте описания «других» выявляет неожиданную закономерность: он сам предстает в роли такого же «другого».
Стремление к максимальной «объективности» научного исследования основывалось на убежденности в превосходстве изучающего над изучаемым и на необходимости оценить его. Классификационные процедуры, заимствованные из естественных наук, задавали возможность четких иерархий и градаций – всякий раз в зависимости от опыта, знаний и взглядов наблюдателя. Однако и к концу века стремление реализовать таксономический проект применительно к этическим сообществам, схематизированный в «таблице» (в частности, народов Империи), которая бы могла выстраивать иерархии, определять закономерности их развития и упорядочивать отношения между ними, создана не была.
Библиография
Источники
Великоруссы // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.Е. Эфрона В XLI тт. (82 полутт.) / Под ред. Е.И. Андреевского. СПб., 1890–1907. T. Va (п/т. 10). СПб., 1892. С. 828–843 (автор – Анучин Д.).
Географо-статистический словарь Российской империи / Под. ред. П.П. Семенова (Тян-Шанского). В 5-ти тт. СПб., 1863–1885.
Даль В.И. Словарь живаго великорусскаго языка. В 4-х тт. СПб.; М., 1880–1882.
Карманная энциклопедия и словотолкователь по новейшим источникам, составил Д.Н. Сеславин. СПб.; Киев; Харьков, 1902.
Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка, изданный Н. Кириловым. В 2-х вып. СПб., 1845.
Карманный словарь иностранных слов / Сост. Н. Гавкин. Киев; Харьков, 1894.
Михельсон A.A. 30.000 иностранных слов вошедших в употребление в русский язык с объяснением их корней. М., 1872.
Михельсон A.A. Объяснение всех иностранных слов (более 50 000 слов), вошедших в употребление в русском, с объяснениями их корней. Изд. 7-е. В 2-х тт. М., 1877.
Михельсон A.A. Объяснительный словарь иностранных слов. М., 1883.
Михельсон М.И. Ходячие и меткие слова. СПб., 1896.
Настольный словарь для справок по всем отраслям знания (Справочный энциклопедический лексикон). В 3-х тт., составленный под ред. Ф. Толля. СПб., 1863–1866. (Т. 3. СПб., 1864 – под ред. Б.Р. Зотова и Ф. Толля).
Нация // Брокгауз Ф., Эфрон И.А. Малый энциклопедический словарь. 2-е изд. В 2-х тт., 4-х вып. СПб., 1907–1909. Т. II (Вып. III). СПб., 1909. Стлб. 693–694.
Новый словотолкователь 43 000 иностранных слов, вошедших в русский язык. Необходимая настольная книга для всех сословий. М., 1878.
Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. В 2-х тт. (1910–1914). М., 1959.
Расы // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.Е. Эфрона В XLI тт. (82 полутт.) / Под ред. Е.И. Андреевского. СПб., 1890–1907. Т. XXVI. СПб., 1899. С. 356–360 (автор – Анучин Д.).
Справочный энциклопедический словарь, издающийся под ред. А. Старчевского. В 12-ти тт. (13-ти кн.). СПб., 1847–1855.
Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. В 3-х тт. СПб., 1893–1912.
Тип // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.Е. Эфрона В XLI тт. (82-й п/т.) / Под ред. Е.И. Андреевского. СПб., 1890–1907. Т. XXXIII (óS-йп/т). СПб., 1901. С. 223–224 или см.: тип // Брокгауз Ф., Эфрон И.А. Малый энциклопедический словарь. 2-е изд. В 2-х тт., 4-х вып. СПб., 1907–1909. Т. II (вып. IV). СПб., 1909. Стлб. 1728.
Щекатов А. Словарь географический Российского государства, описывающий азбучным порядком географически, топографически, гидрографически, физически, исторически, политически, хронологически, генеалогически и геральдически все губернии, города и уезды и т. д. В 6-ти ч. М., 1801–1809.
Албенский А. Нечто из поездки в Финляндию в 1835 г. // Государственная публичная историческая библиотека. Фонд М.Д. Хмырова. «Финляндия». В 5-ти тт. Т. 1. Издание не уст. С. 114–128.
Андреев Ф. Областные заметки. Нечто о мужике и мужиковствующем пессимизме // Северный вестник. 1889. Январь. Второй отдел. С. 29–39.
Анучин Д.Н. О задачах русской этнографии. Несколько справок и общих замечаний. М., 1889.
Анучин Д.Н. Япония и японцы. Географический, антропологический и этнографический очерк. М., 1907.
Бабарыкин В. О жителях сельца Васильевского Нижегородской губернии Нижегородского уезда // Этнографический сборник. СПб., 1853. Т. 1.
Батюшков П.Н., Риттих А.Ф.