В отличие от Гродненской губернии, в Минской, по словам М. Богдановича, мобилизация шла чрезвычайно плохо. Впрочем, некоторые «но» можно найти в описании процесса у этого же автора:
«… в Минской губернии распоряжения литовского временного правительства приводились в исполнение медленно и неохотно: немногие лишь из шляхтичей пожелали вступить в гвардейский легко‑конный полк; корпус жандармов в губернии состоял всего на всего из 70 человек с 19 лошадьми; а в стрелки поступило в Несвиже несколько лесничих. Только лишь графу Станиславу Чапскому удалось составить из рекрутов 22‑й линейный полк, уничтоженный при первой встрече с русскими войсками графом Ламбертом».
Граф Чапский был не единственным белорусским магнатом, на свои средства поставившим под ружье полк. Князь Доминик Иероним Радзивилл (1786–1813 гг.) еще в 1811 г. подписал в Варшаве обязательство пожертвовать на армию герцогства Варшавского 216 тысяч злотых. На собственные деньги он сформировал 8‑й уланский полк и командовал им в чине полковника. Личность Доминика Радзивилла в белорусской истории весьма примечательная, поэтому уделим князю несколько предложений в нашем повествовании.
Богатейший род Радзивиллов основательно потрясло разделами Речи Посполитой. В 1790 г. четырехлетний Доминик унаследовал от своего дяди – виленского воеводы Кароля Станислава Радзивилла по прозвищу Пане‑Коханку – в числе прочих владений и Несвиж, который считался столицей их могущественного рода. Пока Доминик получал образование в Европе, менялись его опекуны, и между ними велась острая борьба за опекунство. В феврале 1799 г. на российские владения Радзивила был наложен секвестр. Масштабы имущества подраставшего наследника были таковы, что в 1800 г. после смерти матери Доминика правительства России, Австрии и Пруссии договорились об установлении совместной опеки над ним.
В сентябре 1804 г. Доминик Иероним Радзивилл присягнул России и получил в распоряжение свои имения в Виленской, Гродненской, Минской и Волынской губерниях. В июне 1805 г. он добивается создания комиссии для разбора претензий на наследство; речь шла – ни много ни мало – о 120 тысячах душ крестьян. Недолго молодой Радзивилл хранил верность российскому престолу, в декабре 1810 г. он поступает на службу в армию герцогства Варшавского. Не раздумывая, Радзивилл принял участие в походе на Россию.
28 июня 1812 г. 8‑й уланский полк Доминика Иеронима Радзивилла первым из Наполеоновских войск вошел в древнюю литовскую столицу – Вильно. Он отличился в боях под Островно и под Смоленском, участвовал в Бородинской Битве. В октябре 1812 г. от 8‑го уланского полка фактически ничего не осталось, но его храбрый командир получает полк польских улан Императорской гвардии. Во время катастрофического отступления Радзивиллу удается прорваться (опять же, через Вильно) в Варшаву.
Богатейший магнат отказался принять амнистию Александра I и продолжил воевать под знаменем Наполеона; в результате на его огромнейшие российские владения был наложен секвестр. В 1813 г. Радзивилл отличился в битве под Лютценом, сражался под Рейхенбахом, Дрезденом и Лейпцигом. Его храбрость и воинское мастерство отмечали Наполеон и Мюрат. 30 октября Радзивилл находится с подразделениями, прикрывавшими отступавшую от Лейпцига наполеоновскую армию; он сражался под Ганау и был тяжело ранен. 11 ноября 1813 г. Доминик Радзивилл умер.
Такую короткую и суровую судьбу избрал один из богатейших людей Европы. А вот его дочь была обласкана теми, против кого ожесточенно, до последнего вздоха сражался отец. В 1826 г. Стефания Радзивилл (1809–1832) была пожалована в фрейлины Императорского двора. В апреле 1828 г. вышла замуж за графа Витгенштейна. Посаженной матерью на свадьбе, которая состоялась в Зимнем Дворце, была вдовствующая императрица Мария Федоровна.
В целом же, главной причиной того, что на территории бывшего ВКЛ не удалось завершить мобилизацию, было скорое бегство Наполеона из Москвы.
Много ли белорусов и литовцев служило в российской армии? Если судить по одному из докладов Кутузова императору Александру, то их практически не было с тех пор, как Наполеон вступил на русскую землю и до тех пор, пока он ее не покинул. В рапорте, посланном в декабре 1812 г., Кутузов перечисляет меры, принимаемые им для восстановления численного состава армии, жестоко пострадавшей во время преследования Наполеона:
«… Сверх того, предписано губернаторам отыскивать множество скрывающихся по деревням; можно сказать, что белорусские и литовские рекруты в полках бывшие, когда российская армия ретировалась в Россию, почти еще до Смоленска разбежались, но ныне отыскиваются».
Наполеон немало постарался, чтобы ситуация с литовскими рекрутами в русской армии была именно такой, какой ее описывает Кутузов.
Комиссия, организованная Наполеоном для управления Литвой, в первый же день своей работы издало прокламацию, адресованную литовцам, находившимся на службе в России. Текст ее был напечатан 7 июля 1812 г. в «Литовском курьере»:
«Поляки!
Вы служите под русскими знаменами. Эта служба была вам разрешена, пока у вас не было родины. Но теперь все изменилось. Польша воскресла. Вы должны бороться за ее полное восстановление и заставить русских признать ваши права, силой и несправедливостью отнятые у вас. Генеральная конфедерация Польши и Литвы призывает поляков покинуть русскую службу. Польские генералы, офицеры, солдаты! Прислушайтесь к голосу вашего отечества. Покиньте знамена ваших угнетателей, спешите все к нам, чтобы стать под орлом Ягеллонов, Казимиров и Собеских! Этого требует ваша страна, честь и вера».
К тем полякам, которые остались в русской армии, их же сослуживцы и начальство относились с подозрением; более того, офицеров с польскими фамилиями убирали, от греха подальше, с высоких должностей. Русский офицер П. С. Пущин в своем дневнике рассказывает следующее:
«На этих днях (27 июля) захватили экипаж генерала Себастьяни. Уверяют, что нашли в его портфеле заметки, в которых помечены числа и места, день за днем, передвижения наших корпусов. Передавали, будто вследствие этого удалили из Главного штаба всех подозрительных лиц, в том числе и флигель‑адъютантов, графов: Браницкого, Потоцкого, Влодека и адъютанта главнокомандующего Левенштерна (шведа)».
Окрыленная надеждой на восстановление своего государства, шляхта наносила вред отступавшим русским войскам, как могла. Тот же учитель Гродненской гимназии Ф. К. Гартц, собиравший сведения о войне по горячим следам, сообщает:
«16 июня Гродненскому коменданту Штокмайеру доставлено слишком 300 ружей, отбитых помещиком Павлом Рафиновичем у наших войск близ Зельвы в селе Вишневке. В одно время доставлены в Гродно мундиры Сумского гусарского полка, и отправлен чиновник в село Мосты с поручением достать из реки Немана амуницию, брошенную туда нашими войсками».
И далее, из того же документа:
«15 июля дворяне и жители Слонимского уезда, прежде чем вошли французские войска, по призыву генерала Ренье, составили акт Конфедерации, в котором восставая против России, изъявляя готовность всеми силами содействовать неприятелю, отправили на Варшавский сейм делегатов; то же сделали и другие уезды».
Ситуация повторилась и в Пружанском уезде:
«Лишь только русские войска удалились, генерал польских войск Франковский, полковник Грабовский и другие дворяне Пружанского уезда составили акт Конфедерации и напечатали его в газетах».
Если восточнее Смоленска жители деревень, расположенных на пути Наполеона, оставляли свои дома и укрывались в лесах, либо присоединялись к отступавшей русской армии, то в местах боевых действий российских войск на территории Белоруссии, мы наблюдаем обратный процесс. На местных обывателей жалуются российские военные:
«Жители Брестского уезда, оставляя свои жилища, скрывались в лесах, оттого наши войска встречали затруднения в отыскании продовольствия, тем более, что подвижные запасные магазины нашей армии не могли следовать за нею по быстроте движений».
По мере занятия Великой армией территорий Российской империи молниеносно возникали новые органы власти. Великий администратор – Наполеон – понимал, что вакуум власти не должен иметь места, и новые территории должны работать на его армию. «Литовские губернии, – рассказывает Михайловский‑Данилевский, – состояли под главным начальством наполеоновского генерал‑адъютанта Гогендорпа; белорусскими управлял генерал Шарпантье. В губернских городах учреждены были верховные правления, власть коих распространялась на уезды, где находились комиссии, в заведывании подпрефектов».
Впрочем, у местных органов правления обязанностей было немного. Когда вновь назначенные могилевские чиновники спросили у маршала Даву, в чем заключается смысл их должности, какое установить судопроизводство, какими законами руководствоваться, то услышали следующее:
– Господа! Наполеон требует от вас трех вещей: хлеба, хлеба и хлеба!
Хотя Наполеон, как мог, щадил западные губернии России, но они фактически оказались разграбленными – особенно пострадали территории, через которые шли войска: то, что не успели употребить русская, затем Великая армия и многочисленные дезертиры, было реквизировано местными властями. В результате, при сильных патриотических настроениях, литовские губернии сорвали план мобилизации в наполеоновскую армию. «В течение 4 месяцев не получили полки окончательного образования и почти не приняли участия в войне, ибо только в ноябре небольшая часть их была выведена в поход и при первом нападении нашем разбежалась или сдалась в плен, – подводит итог Михайловский‑Данилевский. – В наборе людей не было большого затруднения, но в обмундировании, вооружении и лошадях встречались непреоборимые препятствия. Добровольные приношения деньгами и припасами составляли самую ничтожную сумму; иначе и не могло быть в областях, преданных на произвол безначалия».
М. Богданович скептически оценивает поддержку Наполеона местными жителями в том же Могилеве. Впрочем, кроме личного мнения генерала Богдановича, есть еще и факты, им же приведенные, а они нехотя спорят с автором: