умирать». Один из батарейных командиров подъехал к Остерману и доложил, что в его роте убито много канониров и есть подбитые орудия. «Что прикажете делать, ваше сиятельство?» – спросил он у генерала. «Стрелять из остальных», – кратко дал указание граф.
Поляки не единожды спасали положение наполеоновской армии в сражении при Островно.
25 июля оба войска выстроились для битвы. На правом крыле французов король Мюрат поставил два польских полка и один прусский. «Едва лишь Мюрат успел сделать эти распоряжения, – излагает дальнейшие события М. Богданович, – как ингерманландский полк, выйдя из леса, к которому примыкал левый фланг наших войск, показался на правом фланге неприятельской кавалерии, но в этот самый момент 6‑й (польский) уланский и 8‑й гусарский полки сделали перемену фронта вправо, ударили во фланг и тыл ингерманландцам и опрокинули их, захватив до 200 человек в плен. Зато другие два полка Брюйера, кинувшиеся в атаку по большой дороге, были совершенно расстроены огнем русской пехоты. Граф Остерман, желая оттеснить французских егерей, рассыпанных против нашего центра, приказал трем батальонам левого крыла ударить на них в штыки; но в тот момент, когда они двигались мимо неприятельской кавалерии, несколько эскадронов направились им во фланг и заставили их возвратиться на левое крыло нашей позиции. Тогда Остерман, имея в виду развлечь внимание неприятеля и выиграть время, послал несколько батальонов в обход правого крыла Мюратовых войск и два батальона для угрожения его левому крылу. Но обе атаки были отбиты: первая польскими уланами и гусарами и прусским уланским полком, а вторая – 9‑м уланским, поддержанным кирасирами».
Войско Наполеона несло огромные потери. Цезарь де Ложье, участвовавший в деле под Витебском, с ужасом пишет: «Земля уже покрылась мертвыми и ранеными Кроатского и 84‑го полков, все еще делающих отчаянные усилия, чтобы устоять». Положение спасли поляки под командованием «храбрейшего из королей» Мюрата: «Неаполитанский король во главе польской кавалерии атаковал русскую пехоту, так жестоко преследовавшую бригаду Гюара, и не замедлил обратить ее в бегство и рассеять».
Граф де Сегюр единодушен с Ложье. Этот эпизод битвы адъютант Наполеона описал с известной долей комизма, что, впрочем, не умаляет мужества поляков:
При виде отступления своего войска разъяренный Мюрат «стал во главе польского уланского полка. Воодушевленные присутствием короля и его словами, уланы, которых притом один вид русских приводил в ярость, ринулись за ним.
Но Мюрат хотел только поднять их и заставить ринуться на врага. Сам он не желал бросаться с ними в битву, так как тогда не мог бы видеть все поле боя и руководить сражением. Однако польские уланы сомкнулись сзади него; они занимали все свободное пространство и толкали его вперед, бешено несясь на своих лошадях. Он не мог ни уклониться в сторону, ни остановиться. Пришлось броситься в битву перед этим полком, к которому он обращался с воззванием, и, как солдат, он охотно сделал это».
Непредсказуемый ход войны все чаще вызывал у Наполеона здравые мысли. Война была смыслом жизни для этого человека, но и чувство опасности ему не изменяло. Он желал остановить кампанию, хотя для военных операций было самое подходящее время года.
28 июля, Бонапарт, войдя в свою витебскую квартиру, снял саблю и бросил ее на стол, покрытый картами. Он громко и твердо произнес:
– Я останавливаюсь здесь! Я хочу здесь осмотреться, собрать тут армию, дать ей отдохнуть, хочу организовать Польшу. Кампания 1812 года кончена! Кампания 1813 года сделает остальное!
«С завоеванием Литвы цель войны была достигнута, – пишет его адъютант, – а между тем война как будто только что началась. В действительности же была побеждена только местность, но не люди». Отныне война продолжалась не по желанию Наполеона, а вопреки ему.
В Витебске Наполеон согласен заключить мир с Александром с ничейным результатом. Он готов отказаться от объявленной благородной цели похода: восстановления Польши. Французский император решил, что при таком развитии событий полякам будет вполне достаточно герцогства Варшавского и Галиции.
Хотя Наполеон только вошел на земли бывшего Великого княжества Литовского и, по сути дела, конечный итог вторжения был непредсказуем, император начинает искать виновных за провал компании. Бонапарта раздражает пассивность жителей Литвы и Волыни. Он упрекает местное население тем, что они забыли, что родились поляками и сделались русскими, хотя по большому счету поляками освобожденные народы никогда и не были. И тем более, у них было право сомневаться: несет ли им благо это освобождение. Бонапарт же, видя, что предприятие становится чрезвычайно опасным, свое стремление к миру с Александром пытается оправдать следующим выводом:
– Не стоит долго сражаться за дело, о котором эти люди мало беспокоятся сейчас.
Однако поскольку мир Наполеону никто не предлагал, ни на каких условиях, то 10 августа он покинул Витебск и устремился на поиски русской армии. Польские кавалерийские отряды вели постоянную разведку и всегда первыми вступали в стычки с противником. Они продолжали верить, что Наполеон ведет войну с единственной целью – вернуть им государство, и добросовестно платили за мечту самой высокой ценой – своей кровью и жизнями.
Периодически поляки спасают другие подразделения наполеоновской армии. Например, как упоминает в мемуарах Лабом, в начале августа они участвовали в опасном бою вместе с итальянцами из корпуса Евгения Богарне: «Накануне вечером полковник Лабедойер, адъютант князя Евгения, был послан к королю Неаполя. По возвращении он подтвердил весть об отчаянной схватке, между неприятелем и войсками под командованием генерала Себастьяни близ Инково, в которой мы были побеждены и понесли значительные потери. Доклады различных офицеров сходились в том, что наша кавалерия сильно пострадала, и что, кроме нескольких пушек попала в плен 24‑я рота легкой пехоты. Также отмечалось, что если бы не храбрость польских улан, наши потери были бы намного больше».
В отличие от патриотически настроенных поляков, остальные части наполеоновской армии довольно скоро утратили энтузиазм. Европейские солдаты привыкли воевать с комфортом, а новая территория, избранная их военачальником в качестве жертвы, его дать не могла. Также не могли обеспечить всем необходимым армию интендантские части в силу огромнейших расстояний и столь же огромного количества ртов и тел, которые требовалось накормить, одеть. Великая армия постепенно переставала быть великой и даже большой; и главная причина крылась вовсе не в боевых потерях. Уже после Витебска Цезарь де Ложье пишет:
«Армия уже уменьшилась на треть со времени перехода через Неман. Многие солдаты, под влиянием голода, отделялись от армии, отыскивая пищу, и были убиты на флангах; другие заперлись в покинутых господских домах, где нашли достаточно припасов, чтобы жить в довольстве, выбрали себе начальника и охраняют себя по‑военному, не помышляя об армии, к которой принадлежат. Сочтите еще больных, отсталых, мертвых и раненых, и вы представите уменьшение наличного состава армии».
Катастрофическая нехватка продовольствия рассорила Наполеона с местным населением – даже старых литовских земель, но и обыкновенный грабеж не спасал армию от голода. Продолжает описывать бедствия Великой армии Цезарь де Ложье:
«Поддаются мародерству и самые твердые люди; иногда они возвращаются, иногда – нет. Возвратившись, приносят с собой очень немного. Биваки, недоедание, форсированные марши все более разрежают наши ряды. Иные солдаты, непоколебимые в своем чувстве чести, предпочитают скорее умирать от голода, чем переносить жизнь, ставшую для них ужасной. Они падают изнуренные, ослабленные; но до этого с неизменным постоянством, с твердостью, поистине геройской, они несут на себе ранцы и оружие. Увы! мало у кого хватает мужества остановиться, чтобы помочь им; да и средств нет для помощи. А страх потеряться в громадных пустынях в связи со страхом перед мстящими крестьянами побеждает сострадание».
И вот Наполеон у Смоленска. Взятие этого города воодушевило французского императора. Тем не менее, здравый смысл ему говорил, что далее идти нельзя. Он обсуждает дальнейшие планы с Коленкуром:
– Я обоснуюсь в Витебске. Я поставлю под ружье Польшу, а потом решу, если будет нужно, идти ли на Москву или на Петербург.
Коленкур обрадовался, как ему казалось, здравой мысли императора. Он не понимал, что Великая армия была обречена идти до самого своего конца. Никто не позволит ей оставаться на определенной императором территории, пока армия противника не проиграла ни одного сражения и, несомненно, продолжает собираться в кулак и увеличиваться. С другой стороны, если Наполеон не уйдет из России победителем, этого не поймет подвластная ему Европа. Проиграв в России, он потеряет все.
Когда в Варшаву пришло известие о занятии Смоленска, во всех храмах отслужили благодарственные молебны. Великая армия вышла на границы Речи Посполитой, которые были в самые для нее золотые времена. Радость омрачалась тем, что все чаще в польские семьи стали приходить известия о потерях соплеменников: родных, близких, просто знакомых.
Смоленск в предшествующей истории находился на литовско‑русском пограничье, и часто переходил из рук в руки. Упорные войны за обладание этим городом вначале вели Великое княжество Литовское с Московским княжеством, а затем Речь Посполитая с Россией. Старинная вражда из‑за этого города проснулась сейчас и вылилась в отчаянную борьбу древних соперников. «Русские не уступали ни на шаг места; дрались как львы, – рассказывает очевидец событий – Федор Глинка. – Французы, или, лучше сказать, поляки, в бешеном исступлении лезли на стены, ломились в ворота, бросались на валы и в бесчисленных рядах теснились около города по ту сторону Днепра».
Корпус Понятовского штурмовал смоленское предместье Раченку. Защищавший ее Дохтуров после двухчасового боя был вынужден отступить в город перед неудержимым напором поляков. Но это был последний успех Понятовского в бою за Смоленск. «Неоднократно кидались поляки к самым стенам, – рассказывает Михайловский‑Данилевский, – даже врывались в ворота небольшими толпами, от 15 до 20 человек, с криком: «Да здравствует отчизна!» Ни один из ляхов не возвращался. Пронзенные пулями или штыками, падали ослепленные, среди всеобщего разрушения Европы чаявшие восстановления своей мятежной родины и древнюю столицу княжества Мономахова дерзавшие называть своим Отечеством. Начальствовавший ими у Раченского предместья генерал Грабовский заколот гренадером Тобольского пехотного полка».