При первом же известии о нападении на Мюрата Наполеон приказал выступить из Москвы.
По данным Коленкура, при выходе армии из Москвы 5‑й корпус Понятовского состоял из 4600 солдат пехоты, 850 кавалеристов и 45 орудий; к примеру, 1‑й корпус маршала Даву имел 27000 человек пехоты, 1400 всадников и 130 орудий. Однако вскоре полякам придется выручать от полного разгрома и корпус Даву.
Неизвестный театр военных действий
Каждому известно направление главного удара Великой армии. Смоленск, Бородино, Москва, переправа через Березину – главные вехи Отечественной войны 1812 г. знают все школьники, дошедшие по программе до этого события. Но армия Наполеона имела еще и крылья, которые вели свои независимые войны.
Правое крыло наполеоновского дракона составляли: австрийский корпус Шварценберга и саксонские части Ренье – в числе этих формирований сражалось 5 тысяч поляков. Они остались в глубоком тылу – на территории нынешней Беларуси – что, однако, не гарантировало им спокойную жизнь. Более того, в то время как Наполеон в раздумьях сидел в Москве, Шварценберг и Ренье сражались с превосходящими силами русских полководцев.
В сентябре самая южная русская армия – Чичагова – соединилась с армией Тормасова, и соотношение сил стало явно не в пользу наполеоновских генералов: более 60000 русских воинов против 43000 солдат Шварценберга и Ренье.
Приближение Молдавской (Дунайской) армии всполошило Шварценберга и побудило его к действиям. Они были неудачными для австрийцев, саксонцев и поляков также. Шварценберг, прежде всего, пытался выяснить маршрут дальнейшего движения армии Чичагова. На усиленную разведку был отправлен генерал Цехмейстер с австрийским легкоконным полком и 6 эскадронами поляков и саксонцев. На следующий же день казаки взяли в плен 40 австрийцев, от которых и выяснили местоположение Цехмейстера.
Ночью русская конница и казаки графа Ламберта, соблюдая тишину, подошли к лагерю противника. 15 добровольцев Татарского уланского полка, изъяснявшихся по‑немецки, надели австрийские каски и плащи, и приблизились к вражескому лагерю.
«На оклик польского пикета наши охотники объявили себя за австрийский патруль и захватили пикет до последнего человека. Один поляк успел выстрелить из пистолета и тем произвел тревогу в лагере, – рассказывает Михайловский‑Данилевский. – Однако же граф Ламберт так быстро ворвался в биваки неприятельские, что бывшие там 13 эскадронов австрийцев, саксонцев и поляков, не успев оседлать лошадей, бросились бежать. В плен взято 150 человек».
Шварценберг был вынужден очистить Волынскую губернию, и она вышла из театра военных действий, «за исключением, как пишет русский историк, нескольких ничтожных набегов, произведенных в октябре, на пограничные места, вооруженными шайками ополчения Варшавского герцогства».
Что касается пограничных украинских областей – Волынской, Подольской, Тарнопольской, то они предпочитали хранить нейтралитет; на всем протяжении войны их население пассивно наблюдало за схваткой гигантов. По словам Михайловского‑Данилевского, «ни против кого не надобно было принимать мер строгости, на которые Тормасов был разрешен; только небольшое число помещиков и шляхтичей уехали тайно за границу. Находившийся в Варшаве французским послом Прадт сознается в тщетности своих усилий найти в Волынской губернии предателей, хотя из Варшавы были подсылаемы бунтовщики и распространяемы воззвания. В одной прокламации видны делаемые жителям Волыни упреки за их равнодушие к восстановлению Польши. Правда, не было принесено никакой особенной жертвы Отечеству…»
Война на белорусских землях велась с переменным успехом; здесь мы не увидим великих судьбоносных битв, но стычки происходили почти что ежедневно. Соединенные русские армии стали действовать смелее, инициатива прочно перешла к ним. Отряд флигель‑адъютанта Чернышева (в составе 1 казачьего полка, 3 эскадронов улан и 4 орудий) совершил дерзкий 8‑дневный рейд на территорию герцогства Варшавского.
Чернышев сжег несколько продовольственных складов, предназначенных для Великой армии, и взял 200 пленных. Особой немилости русских военачальников удостаивались вельможи, вставшие на сторону Наполеона. Из Бреста Чернышев направился в Бялу, «где в замке Радзивилла, поднявшего оружие против России, заклепал и потопил 15 пушек, а с имения взял денежную дань».
Гораздо меньше повезло Эссену с Булатовым, коих Чичагов послал к Бяле для поддержки Чернышева. Столкнувшись со Шварценбергом, Эссен был вынужден отступить, потеряв при этом 400 человек и одно орудие.
Уничтожение складов Великой армии было одной из важнейших целей армии Чичагова (он остался командовать обеими армиями, так как Тормасов был вызван в ставку Кутузова и принял 2‑ю армию у смертельно раненого при Бородино князя Багратиона). В сентябре, после упорной, борьбы русскими отрядами были взяты склады, собранные генералом Домбровским около Бобруйска и в близлежащих местечках. Все имущество, захваченное после отчаянного сопротивления поляков, было уничтожено.
Другой важной задачей русской армией был срыв мобилизации в наполеоновскую армию и разгон местных конфедераций. После того, как на белорусские земли пришло известие о том, что Наполеон взял Москву, шляхтичи дружно потянулись к оружию. И тут армия Чичагова остудила их патриотический пыл.
В то время как отряд Чернышева уничтожал неприятельские запасы в герцогстве Варшавском, подразделение Чаплица было отправлено в Слоним. Последнему было приказано разгромить формировавшийся из мятежников двухтысячный полк под командованием Конопки. Подробности дальнейших событий описывает Михайловский‑Данилевский:
«Отряд Чаплица состоял из двух егерских, Павлоградского гусарского, двух казачьих полков и конной роты Арнольди. Чаплиц шел чрезвычайно скоро. Последний переход в 70 верст сделан в сутки, и усталых не было! Только тот поверит сему случаю, кто был свидетелем духа, оживлявшего русские войска в 1812 году. Перед рассветом 8 октября подошли наши к Слониму. Передовую колонну вел командир конной роты Арнольди, знавший подробно местность города. Ему приказано было подойти скрытно к дому Конопки и окружить его. На заре пробравшись благополучно в город, Арнольди не нашел в нем никакого движения, даже караула у дома Конопки, который за час перед тем, узнав о приближении наших, собрал полк и пошел на Дзенциолы, а бывших в Слониме жен польских генералов Зайончека и Домбровского и свою отправил на Деречин, с полковой казной в сопровождении 250 уланов.
Получив о сем донесение, Чаплиц погнался за Конопкой, а капитана Арнольди послал за казной. Оба поиска кончились удачно. Чаплиц настиг и разбил полк, а войска Донского полковник Дячкик ранил пикой Конопку и полонил его. Арнольди рассеял улан и взял казну, состоявшую из 200000 франков. Жены польских генералов избежали плена, успев в виду казаков переправиться на пароме и удержав его за собой на противоположном берегу, отчего дальнейшее преследование их было невозможно. Вообще в этом набеге взято в плен отрядом Чаплица, кроме Конопки, 15 офицеров и 235 нижних чинов. Лишившись своего начальника, весь волонтерный полк разбежался, что имело важные последствия и на остальные формирования в Литве. Они приведены были в тем больший страх, что полк Конопки почитался ядром сих скопищ, состоя из офицеров лучших фамилий, и таких, которые в Испанской войне, особенно при осаде Сарагосы, приобрели себе известность и поляками почитались за неодолимых витязей».
Русскоязычные солдаты Наполеона
В 1569 г. Польша и Великое княжество Литовское объединились в одно государство – Речь Посполитую. А поскольку титульной нацией в этом союзе были польская, то и литовцев с тех пор хронисты и летописцы часто именуют поляками. В войске Наполеона литовцы соответственно тоже числятся поляками.
Русский офицер А. В. Чичерин в своих мемуарах явно не желает считать русскими (или белорусами) жителей западных областей Российской империи. Возможно потому, что они в большинстве своем оказались во враждебном лагере:
«Уже в Смоленской губернии я начал забывать настоящую Россию. В Минске, в Вильне, я не видел никого, кроме поляков».
Далее не следует упускать из вида еще один нюанс: литовцами, литвинами именовало себя население Великого княжества Литовского с тех пор, как Западнорусские земли попали под власть литовских князей. А между тем, население ВКЛ на 9/10 было русскоязычным. Современные государства принялись делить наследие ВКЛ и Речи Посполитой; и вот, Адама Мицкевича поляки считают своим национальным поэтом, литовцы – своим, а белорусы уверены в единой с ним национальной принадлежности. А тогда национальная принадлежность совсем не была вопросом первостепенной важности. И потому многие не понимали, почему солдаты и офицеры Наполеона иногда разговаривали на русском языке, хотя вроде бы не должны.
Барон де Марбо, как впрочем, и все мемуаристы, утверждает, что поляки служили в основном в кавалерии, но при этом замечает: «почти все офицеры и унтер‑офицеры этой кавалерии очень хорошо говорили по‑русски».
Примечательны недоразумения знаменитого Дениса Давыдова, постоянно происходившие с местным крестьянским населением на первом этапе его партизанской деятельности:
«… чтобы яснее видеть положение моей партии, надобно взять выше: путь наш становился опаснее по мере удаления нашего от армии. Даже места, не прикосновенные неприятелем немало представляли нам препятствий. Общее и добровольное ополчение поселян преграждало путь нам. В каждом селении ворота были заперты; при них стояли стар и млад с вилами, кольями, топорами и некоторые из них с огнестрельным оружием. К каждому селению один из нас принужден был подъезжать и говорить жителям, что мы русские, что мы пришли на помощь к ним и защиту православныя церкви. Часто ответом нам был выстрел или пущенный с размаха топор, от ударов коих судьба спасла нас. Мы могли бы обходить селения; но я хотел распространить слух, что войска возвращаются, утвердить поселян в намерении защищаться и склонить их к немедленному извещению нас о приближении к ним неприятеля, почему с каждым селе