ндира, и под убийственным огнем они сражались с редкостной отвагой. Солдаты маршала прорвали две линии обороны, но находили смерть у третьей линии русских, неся к тому же большие потери от пушечной картечи.
Видя бесполезность лобового прорыва, Ней отходил назад, продолжая вести бой, и тем самым заставляя противника держать все силы в одном месте. Когда бой затих, Милорадович выслал к Нею парламентера с предложением о сдаче. Но у маршала был готов другой план. Он задержал посланного русского майора и в полнейшей тишине продолжил начатый накануне маневр с целью перейти Днепр. Хотя лед у берегов был еще совсем тонкий, как утверждает Коленкур, «людей погибло мало; удалось даже спасти большинство лошадей».
Во время опасного форсирования Днепра Ней оставался Неем. Он мог бы переправиться на другой берег с первыми отрядами – пока не начал трескаться непрочный лед и не подошел неприятель – так он бы обеспечил себе спасение и спокойно подождал оставшихся людей на противоположном берегу. «Но эта мысль не пришла ему в голову; она явилась у кого‑то другого, – рассказывает Сегюр, – но Ней отверг ее! Он дал срок в три часа на стягивание частей и, не волнуясь от нетерпения, закутался в свой плащ и проспал глубоким сном, все три таких опасных часа на берегу реки: у него был темперамент великих людей, сильная душа в крепком теле и изумительное здоровье, без которого не бывает героев».
Для Нея это поведение являлось обычным образом жизни. В другом эпизоде Филипп де Сегюр отмечает: «Поступая так геройски, он делал только то, что ему было свойственно, и если бы не блеск его славы, отражавшийся во всех взорах, и не всеобщие восторги, он и не заметил бы, что совершил геройский подвиг».
Утром на позиции французского арьергарда Милорадович обнаружил только пушки с испорченными замками. На другом берегу Нея настиг другой опасный противник – Платов со своими казаками. Маршал построил свое поредевшее войско в каре, разместив в центре раненных, беженцев и ослабевших солдат. Отбиваясь от наседавших казаков, он упорно продвигался в сторону Орши. «Все попытки донских казаков оказались тщетными; 6 тысяч храбрецов герцога Эльхингенского ни разу не дали прорвать свои ряды или остановить свой поход.
Император уже покинул Оршу, когда услышал радостный крик:
– Маршал Ней спасен, идет сюда, вот его польские кавалеристы, сообщившие об этом!»
Похороненный и оплаканный маршал Ней соединился с армией и «привел, кроме своего корпуса, еще 4–5 тысяч отставших и московских беженцев‑французов, которые могли найти спасение лишь под защитой его каре».
А что поляки во время тяжелейшего отступления Наполеона? Когда французская армия еле волочила ноги, они взяли на себя функции, требующие максимальной подвижности: разведки и связи между частями. Их посылали всегда и везде, но в основном, в самое пекло.
«Мы не встречали нигде ни одного крестьянина, никого, кто мог бы служить нам проводником, – Коленкур описывает путь между Смоленском и Красным. – Никаких способов получить сведения! Несколько польских отрядов из гвардейского корпуса, посланные на поиски, возвратились после стычки с казаками. Они оттеснили казаков и зарубили нескольких из них, но натолкнулись на большой неприятельский корпус, что вынудило их отступить, и они не захватили ни одного казака, который мог бы дать нам сведения о войсках, находившихся так близко от нас».
Когда вице‑король Евгений Богарне оказался в критической ситуации, Наполеон приказал «одному из своих адъютантов, генералу Дюронелю, взять два батальона гвардейских стрелков и два орудия, двинуться навстречу вице‑королю и помочь ему проложить себе дорогу». В гвардии также служили поляки, прошедшие Италию, Сан‑Доминго, многие европейские страны и встретившие под знаменами Наполеона старость. «Генерал Дюронель отдавал себе полный отчет в значении порученной ему диверсии и был преисполнен доверия к старым усачам, находившимся под его командой; поэтому он без колебаний продолжил свой путь, оставляя неприятельскую кавалерию за собой в тылу. Когда он подошел к дефиле и услышал оживленную перестрелку, то заключил, что вице‑король ведет бой против крупных неприятельских сил, и поручил трем польским гвардейским уланам, находившимся при нем, попытаться обогнуть овраг слева, добраться до вице‑короля и предупредить, что он, то есть Дюронель, идет к нему на помощь, чтобы облегчить его движение на Красное, где его ждет император.
Дойдя до русских, Дюронель едва успел дать по одному выстрелу из своих пушек и убрать их внутрь каре, как подвергся нападению многочисленной кавалерии и обстрелу из многочисленных артиллерийских орудий. Русская кавалерия тщетно пыталась прорвать наше каре; ее атаки были отражены с большим хладнокровием и отвагой; но неприятельские силы росли и постепенно занимали всю равнину, так что невозможно было дольше откладывать отступление, чтобы не рисковать понапрасну 600 человек из доблестной гвардии, единственного корпуса, который еще сохранил свою выдержку. Дюронель отступал в полном порядке. Хотя он подвергался оживленным атакам и неприятель преследовал его на протяжении целого лье, Дюронель произвел свой маневр не торопясь и сохраняя такой порядок, что кавалерия должна была прекратить свои атаки. Артиллерийский огонь вывел у него из строя несколько человек».
Гвардейцы Дюронеля благополучно присоединились к армии; их действия, сковавшие значительные силы русских, позволили столь же успешно прорваться к Наполеону корпусу Евгения Богарне.
В Орше император получил от одного штатского поляка сообщение о движении молдавской армии адмирала Чичагова на Минск, но этот поляк не мог точно сказать, далеко ли от Минска эта армия. В Минске находились огромнейшие продовольственные склады, на которые Наполеон возлагал большие надежды. Коленкур отметил, что императора сильно озаботило это сообщение, и как ему показалось, Бонапарт был «впервые неспокоен за будущее».
21 ноября император вновь получил сведения от (опять же) польского офицера, загнавшего до полусмерти лошадь, что молдавская армия русских двигается на Борисов. С этого момента Наполеона волнует один лишь вопрос: успеет ли он перейти Березину раньше, чем соединятся русские армии и раздавят его ослабевшее войско.
В качестве разведчиков поляков использовали все подразделения наполеоновской армии. Фактически поляки спасли оторвавшийся от основных сил итальянский корпус Евгения Богарне. На пути к Смоленску вице‑король раздумывал: стоит ли ему идти прежней дорогой на Витебск? Как сообщает Цезарь де Ложье, он «послал одного поляка, наряженного крестьянином, чтобы узнать, что делается в стороне к Витебску и что там говорится о других армиях». Поляк‑разведчик вернулся довольно скоро и принес, хотя и не самые радостные вести, но для Евгения Богарне они оказались спасительными; а именно, поляк сообщил, что Витебск 6 ноября занят Витгенштейном, и вице‑король двинулся на Смоленск.
Перед Красным остатки итальянского корпуса были обречены на неминуемую гибель. Вице‑король готовился к последнему бою; на счастье, подле него оказался «полковник Клиский, поляк, говорящий по‑русски». Согласно Ложье, благодаря изобретательному поляку, итальянцы прошли сквозь русские позиции без единой жертвы:
«Колонны следовали за ними. Ночь развернула уже над полем сечи свой густой покров. Мы шли без шума, с большой осторожностью; мы проходили по полям, по оврагам, по волнообразной местности, покрытой снегом, оставляя слева от себя левый фланг боевой линии русских, минуя их огни и их посты. Первая же неосторожность могла погубить эти уцелевшие после боя силы. Ночь благоприятствовала нам, но луна, скрывавшаяся до последнего момента за густым облаком, вдруг вышла, чтоб осветить наше бегство. Скоро русский голос нарушил эту таинственную тишину, приказывая нам остановиться и закричал: «Кто идет?» Мы все остановились, только полковник Клиский отделился от авангарда, подбежал к часовому и сказал ему тихо, по‑русски: «Молчи, несчастный; разве ты не видишь, что мы из корпуса Уварова и назначены в секретную экспедицию?» Часовой больше не сказал ничего».
Уже на подходе к Красному, итальянская колонна была встречена ружейными выстрелами. Вице‑король остановил колонну и послал узнать, откуда стреляли опять же поляка Клиского. «Мы считали себя погибшими, так как были совершенно отрезаны от императора, – пишет офицер итальянской гвардии. – Мы уже начали готовиться к отчаянной защите, но вернулся полковник Клиский и, к великой нашей радости, сообщил нам, что он нашел только посты молодой гвардии, которые, будучи всегда настороже, ввиду соседства с корпусом Карпова, по ошибке выстрелили в нас».
Достойный соперник Дениса Давыдова
Партизанская война, как правило, начинается стихийно – так было и в России; но в войне с Наполеоном русское командование в тыл врага еще направляла отряды, сформированные из регулярных войск. В общем‑то, мера весьма действенная и губительная для увязшей в бескрайних просторах наполеоновской армии. Коммуникации ее растянулись на неимоверное расстояние, тыловое снабжение безнадежно не поспевало за неутомимым стремительным Наполеоном. В таких условиях даже небольшие силы могли наносить чувствительные удары по жизненной артерии, питавшей Великую армию. Само собой, легкой добычей чрезвычайно подвижных партизанских отрядов становились посланные за продовольствием и фуражом французские снабженцы, либо грабившие окрестности на свой страх и риск мародеры.
Денис Давыдов накануне Бородинского сражения получил от командующего 50 гусаров и 80 казаков и отправился навстречу приключениям. О них знаменитый партизан рассказал в своем Дневнике.
Удача сопутствовала Давыдову с самого начала экспедиции:
«Узнав, что в село Токарево пришла шайка мародеров, мы 2‑го сентября на рассвете напали на нее и захватили в плен девяносто человек, прикрывавших обоз с ограбленными у жителей пожитками. Едва казаки и крестьяне занялись разделением между собою добычи, как выставленные за селением скрытые пикеты наши дали нам знать о приближении к Токареву другой шайки мародеров… Мы сели на коней, скрылись позади изб и за несколько саженей от селения атаковали его со всех сторон с криком и стрельбою, ворвались в середину обоза и еще захватили семьдесят человек в плен».