Генерал Орнано – последний муж Марии Валевской – не смог сдержать эмоций, узнав, что бесстрашного маршала судят за измену государству. «Будь у меня сто верных человек, – произнес горячий корсиканец, – я бы отбил Нея». Неосторожные слова похоронили военную карьеру генерала, он даже отсидел несколько месяцев в тюрьме.
Герои не исчезают бесследно из истории, лишь иногда память о них возвращается с некоторым опозданием. «Только в 1853 г. на месте, где был казнен «храбрейший из храбрых», воздвигли памятник, – пишет Я. Нересов. – Воинская доблесть Франции – Ней и Мюрат – единственные маршалы Наполеона, которые не пережили краха своего кумира и погибли красивой, солдатской смертью! Когда Наполеон узнал о том, как они умерли, он якобы произнес всего одну фразу: «Герои не нуждаются в надгробных речах!» Это они и им подобные (Дезе и д’Эспань, Ланн и Лассаль, Сент‑Илер и Бесьер, Монбрен и Гюденн и многие другие), лихо звеня саблями и шпорами, стремительным галопом пролетели по Европе и в расцвете сил ушли в свой последний солдатский переход – в Бессмертие, став легендами французского военного искусства».
Надо заметить, что из русских войск остатки Великой армии преследовали в основном только казаки. Мороз, доходивший до 30 градусов, одинаково губительно действовал на обе армии: источники отмечают огромные потери Кутузова только от простого передвижения.
Вторым фактором, сохранившим остатки войска Наполеона от полного уничтожения – была граница между Российской империей и Пруссией. Французы перешли по льду Неман и таким образом покинули негостеприимную Россию.
«Начиная с этого момента в армии больше не было командующего, – рассказывает барон де Марбо, – и остатки каждого полка шли отдельно друг от друга, продвигаясь вперед по прусской территории. Русские, находившиеся в состоянии войны с этой страной, имели бы право преследовать нас на ее территории, но были удовлетворены тем, что отвоевали свою землю, и, не зная к тому же, должны ли они были вступить в Пруссию как союзники или как враги, предпочли дождаться приказаний своего правительства и остановились на Немане. Мы воспользовались их колебаниями, чтобы направиться в сторону городов Старой Пруссии».
Не простое победное удовлетворение остановило Кутузова на границе России. Дальнейшее преследование наполеоновских остатков было бы губительным для русской армии. Собственно, причины остановки изложены в донесении Кутузова императору Александру:
«Главная армия, быв в беспрерывном движении от Москвы до здешних мест, на пространстве почти 1000 верст, несколько расстроилась; число ее приметно уменьшилось; люди, делая форсированные марши и находясь день и ночь то в авангарде, то в беспрестанном движении для преследования бегущего неприятеля, в очевидное пришли изнурение; многие из них отстали и только во время отдохновения армии догнать ее могут. В уважение сих обстоятельств, дабы войска Вашего Императорского Величества привесть в желаемое состояние и с лучшими успехами действовать потом на неприятеля, я положил дать здесь отдых главной армии на несколько дней, что, однако же, может продлиться до двух недель. Армия адмирала Чичагова и корпус графа Витгенштейна, хотя также должны были выступить 1 декабря, но как и у них от форсированных маршей и ежедневного движения отстало много людей, а притом и запасы не подоспели еще к ним, то по сей необходимости приказал я им выступить 3‑го числа. Главная причина нынешнего ослабления армии происходит оттого, что тысячами иногда усталых и заболевших должно было оставлять на дороге, которые хотя и оправились и отдохнули, но по скорости движения армии никак оную догнать не могут. Сверх того, догоняют армию 15 батальонов комплектных генерал‑майора князя Урусова и до 20000 выздоровевших из разных госпиталей и отсталых, по дорогам собранных, но все части, не изнуряя людей своих, не могут никаким образом следовать так скоро за армией, которая, невзирая ни на какие предметы, должна была идти за неприятелем, не упуская его из вида и из рук. Признаться должно, ежели бы не приостановясь, продолжать еще действия верст на полтораста, тогда, может быть, расстройка достигла бы до такой степени, что надобно б было, так сказать, снова составлять армию…»
То есть, еще несколько дней пути окончательно бы уничтожили русскую армию без всякого противника.
Поляки не участвовали в последнем акте трагедии Великой армии, превратившей ее в тень. В Молодечно полторы тысячи воинов из корпуса Понятовского отсоединились от армии Наполеона и через Олиту направились к Варшаве. Пришла пора защищать свое герцогство, которое так и не стало независимым королевством.
«Вскоре после проезда Наполеона через Варшаву стали постепенно возвращаться и наши солдаты, причем одни из них были одеты в лохмотья, совсем не защищавшие от холода, а другие, более счастливые, в женские шубы», – рассказывает графиня Потоцкая.
Поляки сохранили все свои знамена, все они (в том числе одно разорванное попаданием ядра и превратившееся в лохмотья) были переданы в Варшаве князю Юзефу Понятовскому. В то время как французы уничтожили свои знамена накануне переправы через Березину, так как сомневались в собственной способности их защитить.
Все подразделения французской армии, шедшие с Наполеоном из Москвы, бросили свои пушки на русской территории, и только солдаты Понятовского перешли границу с орудиями. Когда лошади пали, либо были съедены, поляки впряглись вместо них и продолжали тащить пушки.
Поляки покинули Россию самыми боеспособными из всех многонациональных частей, участвовавших в походе на Москву. О том же свидетельствует в мемуарах и епископ Бонавентура Буткевич, узнавший об отступлении Наполеона от прибывшего в Польшу капитана Богдановича:
«Под командой капитана было более 40 орудий, которые стояли на площади перед церковью. Другая часть артиллерии, состоявшая из большего числа пушек, была под открытым небом за городом, под командой подполковника Пентки. Когда многие удивились тому, что при отступлении столько еще было орудий, капитан Богданович толковал, что польская артиллерия не лишилась ни одной пушки, т. к. в самом начале зимы приказано подковать артиллерийских лошадей так, как обыкновенно подковывают их в северных странах; французы же держались в этом отношении своих обычаев, и потому принуждены были оставлять пушки во многих местах, по которым они проходили. За артиллерией следовала польская кавалерия, большею частью пешком, в которой можно было заметить большее число офицеров, чем солдат. Исключение в этом отношении составлял 4‑й конно‑егерский полк, в котором было много лошадей, между прочим, у каждого офицера была своя лошадь; все были одеты в церковные ризы, верное доказательство грабежа православных церквей…»
Много обессилевших воинов Великой армии осталось на белорусских землях; им предоставляли кров, хлеб и необходимую медицинскую помощь в помещичьих усадьбах и шляхетских избах. Специальные российские команды отыскивали наполеоновских солдат и офицеров, их имена, национальности и физическое состояние скрупулезно документировались. Например, ведомость военнопленных, взятых в Минском повете (составленная губернским секретарем Волотовским) содержит 32 фамилии. Французы, саксонец, голландец…, но большинство значатся поляками. Хотя у многих поляков имена и фамилии явно местные. Вот некоторые пленные наполеоновские солдаты из ведомости Волотовского:
Казимир Павляк
Петр Новок
Павел Галеновский
Якуб Иванский
Иосиф Насиловский
Андрей Петрович
Мацей Собчук
Иозеф Фиалковский
Якуб Верезански
Янка Куницки
Михайла Чайка
Хотя с пленными российские власти обходились весьма милосердно, иногда отдохнувшие и отъевшиеся на российских хлебах солдаты и офицеры Великой армии пытались пробраться на родину раньше, чем это им было дозволено. Под 1813 годом в архиве сохранился список бежавших во время этапирования из Вильна в Минск. Среди 18 итальянцев и французов есть и один поляк – подпоручик Иван Адамович. Хотя бежать, по сути дела, последнему было некуда – герцогство Варшавское к этому времени утратило свою эфемерную свободу и было наводнено российскими войсками. Видно, энергичный подпоручик решил еще повоевать.
Гораздо больше пленных не только не помышляло о бегстве, но наоборот, желало связать свою судьбу с Россией. О том свидетельствует следующий архивный документ:
«1813 г. сентября 9. – Рапорт командира 2‑го пионерского полка, расположенного в Борисове, генерал‑майора А. И. Грессера минскому гражданскому губернатору П. М. Добринскому о предоставлении списка военнопленных, пожелавших поступить на российскую службу и находящихся на работах по строительству крепости в отряде подполковника В. И. Дибича».
Прилагался довольно длинный список (для одного подразделения, занятого на строительстве крепости!) из 80‑и фамилий, с указанием национальной принадлежности каждого военнопленного. Среди желающих служить России баварцы, голландцы, швейцарцы, вестфальцы, баденцы, кроаты, уроженцы Вюртемберга, Мекленбурга и прочих городов и герцогств. Не было поляков; они не спешили искать себе нового подданства, пока Наполеон еще сражался с коалицией.
В Национальном историческом архиве Беларуси имеется обращение с аналогичной просьбой и от поляка, но с гораздо более поздней датой:
«1817 г. июня 14. – Рапорт минского полицмейстера И. М. Нарбута минскому гражданскому губернатору В. И. Гечевичу о принятии бывшим военнопленным рядовым И. Понятовским российского подданства с женой и разрешении им проживать в Могилевской губернии с приложением именного списка».
Император Александр немедленно выехал из Петербурга в Вильно, как только пришло известие, что древняя литовская столица очищена от французов. Российский самодержец спешил успокоить мятежные западные области милостивым обращением. 24 декабря 1812 г. в Вильно был обнародован Высочайший Манифест, в котором император, в отличие от авторов мемуаров, хроник, называет население бывшего ВКЛ не поляками, а народом «единоязычным» и «единоплеменным» с россиянами: