…По полякам репрессировано 2022 человека, из них на сегодня уже осуждены по 1-й категории 1237, по 2-й категории 178 человек. На остальных приговоры еще не получены из НКВД СССР.
Вскрыты уральские филиалы ПОВ, а также большое количество самостоятельных польских резидентур»69.
Как велось следствие и как «делались» крупные шпионско-диверсионные организации, рассказывали в ходе следствия в 1939–1940 гг. бывшие сотрудники НКВД. Так, подсудимый Зырянов (оперативник НКВД в 1937 г.) показал на допросе: «Первое дело я начал вести на Багонину (полька). Это дело я получил от Аликина, ему я был подчинен. При разработке этого дела я получил много писем контрреволюционного содержания, в которых Багонина писала за границу о том, что в Советском Союзе плохо жить, и указывала о проходящих воинских эшелонах на ДВК. Багонина собственноручно написала показания на 3 листах. Я эти показания передал Былкину, который ее протокол увеличил до 20–22 страниц, причем он написал на нее показания как на участницу националистической контрреволюционной организации. Он отдал мне обратно этот протокол, и она его отказалась подписать, поскольку он был явно подложным. Но после она сказала: “Эх, семь бед, один ответ” – и протокол подписала.
Я верил, что этот метод ведения следствия является правильным, т. к. мне внушали, что это делается от имени Секретаря ЦК и Наркома Н. И. Ежова».
Подсудимый Былкин:
«Я Багонину не допрашивал, а только корректировал ее протоколы. Я делал это потому, что имел установку вести следствие упрощенно».
Подсудимый Лизунов:
«На совещании Левоцкий и Былкин говорили: иностранная разведка глубоко законспирирована, и сотрудники не ошибутся, если будут писать – шпион, диверсант, террорист и ставить им любые вопросы, ибо к врагам любые методы хороши.
Я принимал активное участие в аресте иностранцев (поляков, немцев). На 60 человек были формуляры, а на остальных совершенно не было материала, но требовали 100–300 человек, и когда у нас не было людей, то привезли откуда-то списки и стали арестовывать по фамилиям. Почему мы это делали, объяснить не могу».
Подсудимый Радыгин:
«На Вержбицкого я написал показания с Овсейчиковым, в которых он дал показания о нелегальном переходе границы, но когда этот протокол взял Левоцкий, он стал переписывать его и написал, что он якобы террорист и намеревался во время выборов в Верховный Совет взорвать клуб. Левоцкий эту группу хотел предоставить Дмитриеву в подарок, как депутату Верховного Совета»70.
Таким образом, было сформировано несколько крупных дел, в которых обвиняемыми стали несуществующие «польские контрреволюционные шпионско-террористические и диверсионно-повстанческие организации». Например, Коми-Пермяцкий Окротдел НКВД отчитывался в декабре 1937 г. в том, что им «вскрыта и ликвидирована польская шпионская и диверсионная организация», возглавляемая бывшим штабс-капитаном царской армии Клишевским и состоящая из трудссыльных Гайнского района. Были придуманы даже главные задачи этой организации: «…по заданию польских разведывательных органов контрреволюционная шпионская террористическая и диверсионно-повстанческая организация поляков должна была в момент объявления войны капиталистических государств Советскому Союзу рассосаться по промышленным районам СССР, где устроиться на работы заводов военного и оборонного значения, с целью шпионажа и совершения диверсионных актов. Организация также ставила своей целью проводить террористические акты над партийным, советским и колхозным активом». В результате было арестовано 24 поляка, жителей спецпоселка Чуртан, 17 из которых были расстреляны в феврале 1938 г.71
Принцип определения руководителя организации также можно узнать из протоколов допросов бывших следователей и оперработников НКВД: «При создании таких организаций за основу брали не состав преступления, а национальную принадлежность арестованных, подданство, бытовое знакомство, а иногда и родственные отношения арестованных. Наиболее грамотные арестованные назначались руководителями организаций, а остальные – рядовыми ее членами»72.
По тому же сценарию были арестованы 24 поляка из спецпоселка Пугвин Мыс Гайнского района Коми-Пермяцкого округа: якобы резидент польской разведки трудпоселенец Вацлав Ипполитович Малевич создал «контрреволюционную националистическую польскую повстанческую организацию, ставящую своей целью свержение существующего руководства ЦК ВКП(б) и Советского правительства путем террора и вооруженного восстания в момент объявления войны». 15 человек из этой «организации» также были расстреляны в феврале 1938 г.73
В одном из первых дел, заведенных на поляков и обвиняющих их в создании «шпионско-диверсионной организации», попросту объединили верующих католиков. Верующие были потенциальными врагами или уж, во всяком случае, подозрительными людьми в атеистическом советском обществе. Вероятно, все эти люди вначале были взяты на учет в НКВД и на них собирался «компромат». Руководителем организации «назначили» ксендза Франца Будриса. В обвинительном заключении следователи пермского ГО НКВД Лизунов и Былкин написали: «Будрис под флагом римско-католической общины в Перми создал националистическую, шпионско-диверсионную организацию. Задачей организации являлось: а) объединение польского населения и воспитание его в духе фашизма для борьбы против советской власти; б) шпионаж и диверсионно-разрушительная работа на военных заводах, направленная на ослабление оборонной мощи СССР»74.
По этому делу только в Перми было арестовано 39 человек (Будрис был арестован в Уфе, т. к. в Перми к этому времени костел был уже закрыт), 36 человек по этому делу были расстреляны, 3 человека заключены на 10 лет в ИТЛ.
О фабриковании дела рассказывали в 1939 г. бывшие следователи НКВД: «…в августе 1937 г. была арестована группа поляков в 25–30 человек, в том числе были арестованы и обрусевшие поляки, польские перебежчики и даже белорусы. Следствие по этому делу вели непосредственно под руководством Былкина. В нем принимали участие работники ГО НКВД Королев, Петров, Овсейчик, Корпачев, Аликин, Васенев и другие.
Былкин тогда по следствию этого дела проводил 2–3 совещания и дал установку арестованных допрашивать поменьше, а написать заранее протоколы допросов и дать им подписать их. Тогда же арестованные уже выдерживались на «конвейере» по 4 суток.
Протоколы были написаны с таким содержанием и с такой контрреволюционной насыщенностью, что арестованные не только не проводили этой контрреволюционной деятельности, но никогда и во сне этого не видели. Я по данному делу вел допрос арестованных Столовича и Аухимика, и, несмотря на то что оба выдерживались на «конвейере», по делу они прошли не признавшимися.
Вся эта группа поляков или так называемая польская националистическая шпионско-диверсионная организация была осуждена по альбому в ноябре или декабре 1937 г.»75.
Точно так же велось следствие в районах области. Так, Гаврилов, бывший оперуполномоченный Ворошиловского РО НКВД (1936–1942), отвечал на вопросы в 1955 г.:
«– Вы участвовали в массовых арестах Ворошиловским РО НКВД в 1937–1938 гг.?
– В 1937 г. Ворошиловским РО НКВД проводились массовые аресты граждан, в которых принимали участие не только сотрудники РО НКВД, но и работники милиции, и пожарной охраны, и военнослужащие строевых частей НКВД. Лично я в арестах также принимал участие, но очень редко, потому что оперативные работники в то время были заняты следственной работой.
– На основании каких материалов проводились массовые аресты граждан?
– Я знаю, что по указанию бывшего начальника Ворошиловского РО НКВД Шейкмана составлялись списки на немцев, латышей, эстонцев, поляков и других лиц нерусской национальности. Впоследствии по этим спискам выписывались ордера на арест, и эти лица арестовывались. В большинстве своем на арестованных не имелось никаких компрометирующих материалов.
– Скажите, каким образом велось следствие по делам арестованных Ворошиловским РО НКВД в 1937 г.?
– В следственной работе по делам арестованных принимал участие весь оперативный состав райотдела. По указаниям руководства райотдела Шейкмана, Федосеева, Пулова и Попцова следствие в 1937 г. велось незаконными методами всеми оперативными работниками райотдела, а также практикантами высшей школы НКВД. Следствие велось таким образом: из числа арестованных следователь выбирал наиболее грамотных лиц, с учетом их социального происхождения, занимаемой должности, и искусственно вокруг этих лиц создавал контрреволюционные диверсионно-повстанческие организации, делая наиболее грамотных резидентами путем составления фиктивных протоколов допроса.
…После внутрикамерной обработки арестованные человек по 10 и больше вызывались для подписи этих заявлений. Большинство из них свою подпись под заявлениями ставили сразу, без всяких принуждений. Однако были арестованные, которые не хотели их подписывать. К таким арестованным применялись другие меры: их сажали в карцер, лишали сна. Отказавшихся от подписи пропускали по показаниям других арестованных, а в обвинительных заключениях писали: виновным себя не признал, но изобличается другими обвиняемыми. <…> Очень часто фиктивные протоколы допроса арестованные подписывали под проигрывание патефонных пластинок»76.
Бывший начальник Кизеловского УНКВД Шахов на допросе в 1940 г. показал: «…при арестах.<..> я давал следователям установку: в зависимости от национальной принадлежности арестованного стараться вскрыть его связь с разведкой его национальной принадлежности. Если поляк, значит, связь с польской разведкой.
– Так все-таки получается, что шпионов «делали»?
– Да, должен признать, что почти все арестованные по инобазе именно так были «сделаны» шпионами»77.
Согласно приказу № 00485 «польская операция» должна была завершиться 20 ноября 1937 г., но аресты продолжались и в 1938 г. Бывший помощник начальника УНКВД по Свердловской области Боярский на допросе 25 апреля 1939 г. рассказал: