87.
Евгений Иванович Барташевич в своих письмах так описал высылку: «10 февраля 1940 г. в пять с половиной утра пришел один командир и три солдата, сделали обыск, а нас всех посадили лицом к стене и не позволили двигаться, и сзади встали два солдата с ружьями. После обыска сестре позволили встать и в полчаса велели уложиться и захватить продовольствия на один месяц, а нам не позволили встать. Через полчаса всех нас выгнали на двор, дом заперли на ключ, и что мы успели взять, то взяли, а что осталось – то уж их. Осталось много одежды, одна лошадь, двое саней, четыре телеги, две коровы, пять свиней и много-много других вещей. По дороге мы заехали к леснику Деренчу и оттуда парами отправились на станцию Ястженбная. На станции нас охватил страх при виде сотен людей, влезающих в вагоны, в которых возили свиней и лошадей. В такой же вагон посадили и нас, 35 человек, 5 семей. До Молодечной мы ехали без пересадки, затем пересели в другой поезд и ехали 21 день поездом, потом нас выгрузили и засадили в тюремные стены, где мы сидели всю ночь. Потом 3 дня ехали на телегах, и наконец привезли нас на поселок Мель в Уральских горах. Горы очень красивые и высокие. На этом поселке мы пробыли 10 дней, затем нас повезли на работу на поселок Черная»88.
В уральских спецпоселках поляки не забывали свою культуру и традиции. Калистрат Михайлович Напора вспоминал: «Я лично религиозные обряды исправляю ежедневно, вообще же мы, римско-католики из числа спецпереселенцев-поляков, исправляем их в религиозные праздники, например, в дни Пасхи первые два дня молятся вообще, а потом целый месяц май молятся Богородице. Исправление такого месячного моления проходило у нас и здесь в бараке Визяйского леспромхоза в мае месяце 1940 г., где мы молились целый месяц май, на молении присутствовало от 20 до 30 человек»89.
Многие спецпоселенцы-осадники справляли Рождество Христово. Архивные документы рассказывают: «22 декабря 1940 г. на лесопункте Черх-Чатковка в бараке ночью польские осадники Келлер, Пшибельский в честь религиозного праздника Рождество организовали моление…»90. В этом же году в спецпоселке Коростелевка Чусовского района также справляли Рождество.
Ксендз Домбровский в своем письме отмечал: «Католическая вера не только не ослабевает, но, может быть, и крепнет. Я имею сведения, что уже некоторые русские через посредство изгнанников приходят к познанию Господа Бога».
У многих имелись бумажные иконки с молитвами. Так, Стефан Стефанович Становский привез на Урал маленькую иконку Божьей Матери91.
Наблюдалась и иная картина: «…грустно то, что наши польские дети начинают в яслях и на площадке забывать польский язык. Уже был не один такой случай, что они дома говорят только по-русски, не хотят перекреститься и говорят, что все, что у них есть, – это не от Бога, а от С… Когда об этом подумаешь, то становится и жарко и холодно, и это уже через два месяца, а что же будет дальше?»92. С 9 по 24 мая 1940 г. облздравотдел проверил ряд спецпоселков в Молотовской области, куда разместили осадников. В отчете было отмечено: «Спецкадры 2-й категории (осадники) прибыли из Западной Украины и Западной Белоруссии в конце февраля и в начале марта текущего года. Размещены в поселках лесозаготовительных участков трестов «Коми-Пермлес», «Уралзападлес» и в некоторых районах индустриального значения.
Все пункты размещения спецпереселенцев представляют собой зоны громаднейших лесных массивов с преобладанием лесов хвойной породы и на значительном расстоянии от местных селений и районных центров. Территории, окружающие спецпоселки, как правило, заболочены, в отдельных точках местность резко пересеченная, гористая. <…> Во всех занимаемых бараках и домах-общежитиях редко наблюдаются индивидуальные кровати и, как правило, для отдыха и сна используются общие нары, рассчитанные на семью, в редких случаях спят и на полу. <…> Оборудование бараков примитивное: общие столы, количество которых недостаточно, отсутствие скамей, плевательниц. Редко встречаются умывальники и имеет место полное отсутствие кипятильников. Бачков для хранения кипяченой воды нет нигде, и факты пользования сырой водой имеют место во всех районах. <…> Бараки и дома в надлежащий вид не приведены, не утеплены, не отремонтированы и не побелены. Железные печки, постоянно отопляемые в течение дня, дымят, создавая копоть и чрезвычайно душную атмосферу в жилом помещении. Новый состав спецпереселенцев вскоре после прибытия на места назначения, при отсутствии теплой одежды и обуви, дал высокие цифры заболеваний простудного характера: грипп, пневмонии с единичными случаями смерти, вспышки брюшного тифа. Всего за весну 1940 г. умерло 85 спецпереселенцев».
Таблица № 2.8
Таблица № 2.9
Коми-Пермяцкий окружной комитет ВКП(б) описывал в 1940 г. поселки спецпереселенцев: «Лесозаготовительные предприятия, спецпоселки расположены в непроходимой заболоченной местности. В силу таких естественных условий завоз хлебопродуктов на эти участки в летних условиях невозможен. В результате такого положения рабочие этих предприятий летом 1940 г. и члены их семей ощутили систематические перебои в снабжении (2–3 дня находились без хлеба или делили 100–200 граммов). В результате чего продукты питания за 10–15 км носили на себе»94.
Естественно, что такие условия жизни вызывали недовольство у спецпереселенцев. Все критические высказывания тщательно фиксировались сотрудниками НКВД, и часто на основании этих высказываний заводились следственные дела. Катализатором для возбуждения дела в антисоветской пропаганде и агитации мог быть факт невыхода на работу или невыполнения норм валки леса. Например, летом 1941 года были арестованы 7 спецпереселенцев-поляков, проживавших в спецпоселке Песчанка Чердынского района. Самый ранний документ в этом деле датируется 7 февраля 1941 г.: это рапорт о невыходе на работу 11 человек и опоздании 34 человек. Невыход на работу и опоздание спецпереселенцы мотивировали объективными причинами – температура воздуха была минус 40 градусов. Комендант спецпоселка сделал свои замеры температуры и написал: «В момент выхода на работу в 7 часов – 39,5 градуса; в 8 часов – 38; в 9 часов – 36; в 10 часов – 34. Исходя из вышеперечисленных фактов, прихожу к следующему выводу: за нарушение Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26.06.1940 г. передать материалы в народный суд для привлечения к ответственности»95. Уже в августе 1941 г. следователи Молотовского УНКВД составили «Обвинительное заключение»: «…в Чердынском районе вскрыта и ликвидирована контрреволюционная повстанческая группа, состоящая из бывших польских осадников…»96. Фактически этих людей могли расстрелять, но 6 октября 1941 г. все они были выпущены на свободу: «Принимая во внимание, что Абсторский А. А., Добровольский Ф. М., Герах А. Н., Гжондковский И. К., Венгжин П. К., Пашкевич Г. А., Черницкий П. Л. являются гражданами польского государства и подпадают под амнистию, объявленную Указом Президиума Верховного Совета СССР, полагал бы <…> из-под [ареста] освободить, следственное дело № 707 по обвинению выше указанных лиц производством прекратить».
Кроме осадников в СССР были военнопленные – солдаты и офицеры Польской армии. Иосиф Теофилович Забагло описал свой плен: «С начала военных действий между Германией и Польшей в 1939 г. я был мобилизован в Польскую армию и через 17 дней уже попал в плен к Красной армии. Будучи военнопленным, был направлен в Запорожье на завод, откуда спустя год, осенью 1940 г., нас всем лагерем перебросили на север в г. Котлас на строительство железнодорожных путей. Там мы проработали до лета 1941 г., после чего вновь был переброшен в Ивановскую область, где стала формироваться польская воинская часть»97. Евгений Марьянович Муравский вспоминал: «В 1939 г., будучи на службе в Польской армии в чине поручика интендантской службы, в сентябре этого же года мне пришлось участвовать в снабжении польской армии во время боевых действий с наступающими немецкими войсками. Во время отступления наша часть, в которой я служил, прибыла в г. Львов, где я был ранен. В связи с ранением меня направили в военный польский госпиталь. При немецко-фашистских войсках в г. Львове в госпитале я находился всего двое суток, а затем в начале октября 1939 г. в г. Львов вступили советские войска. В этот период я все оставался на излечении… до 15 марта 1940 г. После чего из госпиталя выписался и пешком направился в д. Муравске, где в то время проживал мой дядя – Муравский Станислав, с таким расчетом, чтобы перейти государственную границу на родину, в Польшу. В поле, не доходя 2 км до границы, я был задержан советскими пограничниками. Тут же привели меня на заставу, на заставе я находился три дня, а потом под конвоем отправили в г. Минск, и через неделю этапом я был отправлен в г. Архангельск, где находился в лагере военнопленных поляков до мая 1942 г. После чего весь лагерь был распущен, и я выехал в г. Молотов»98.
Начавшаяся Великая Отечественная война побудила СССР искать союзников и собственные резервы. 30 июля 1941 г. были восстановлены дипломатические отношения с польским правительством, одновременно был подписан договор об освобождении из ГУЛАГа и спецпоселений польских граждан. 12 августа 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР издал указ об амнистии польских граждан. Также было решено создать польскую армию на территории СССР из освобождаемых польских граждан.
Через архивные документы очень хорошо прослеживается изменение статуса поляков-спецссыльных на Урале. Так, в заполненной 24 апреля 1941 г. анкете на лесоруба спецпоселка Чурочная Песчанского лесопункта Ивана Войцеховича Синкевича в графе «гражданство» было написано: «вне подданства, осадник-спецпереселенец». Другой документ, датированный 21 ноября 1941 г., И. В. Синкевича уже называет «польским подданным»