Евгений Викторович Кременчугский живет в г. Кунгуре. Он поляк в третьем поколении, родился в 1976 г. Евгений Викторович и рассказал нам удивительную историю своей семьи, в которой отражена история многих польских семей, живших в прошлом столетии на территории нашего государства.
Дед Евгения Викторовича родился в деревне Василёвка Киевской губернии в конце XIX в. «Сейчас, конечно, документально не подтвердишь, – рассказывал дедушка о своих предках, – но они происходили из шляхты, из старой шляхты, из Великопольской. Когда первая Речь Посполитая была, к Вишневецкому приезжали на службу. Шляхтичи они были не очень богатые, но за службу получили землю. Так что владели своим хутором». В молодости дед учился в Киевском университете. В 1917-м, когда в России началась революция, он добровольцем вступил в армию Ю. Пилсудского, в ее составе прошел путь до г. Львова. Именно там в 1920 г. он встретил свою будущую супругу, тоже польку, из старинного рода Потоцких. Больше молодой Кременчугский не воевал, но фотографию Ю. Пилсудского с личной подписью хранил до конца жизни, как семейную ценность.
После свадьбы они с женой переехали в Драгобывщину (предместье Львова), где получили дом. Мирную жизнь молодой семьи нарушила начавшаяся в 1939 г. Вторая мировая война. «В 1939-м, в сентябре, когда началось так называемое “освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии”, в определенный момент деда предупредили… В феврале 1940 г. вывезли из родных мест. В семье был маленький ребенок, девочка, она умерла по дороге. Их вывезли в Молотовскую область», – таким запомнился Евгению Викторовичу рассказ бабушки. «Ехали на Урал очень долго, на многих станциях стояли, было холодно. Кормили замороженным хлебом… Где-то по дороге можно было выйти на станции, если деньги были, что-то купить. Но все это настолько было неорганизованно…». Из г. Молотова Кременчугских и еще несколько польских семей отправили в Добрянский район. До конечного пункта добирались пешком. «Шли долго, снег был глубокий, идти трудно. Может быть, замечали: на новой трассе от Перми до Березников есть отворот в сторону Камы, к излучине. Сейчас это место – часть водохранилища, а в те годы там тянулся низкий берег, а еще дальше – река Кама. Вот на этом куске земли они и работали: рубили лес, свозили его к Каме и плотами сплавляли», – это Евгений Викторович рассказывает уже по воспоминаниям деда. В первый год новые обитатели этих мест построили только землянки, первые дома-времянки появились уже в 1941 г.
Примерно в это время в семье Кременчугских родился сын – Виктор, отец Евгения. Дети, которые рождались в поселке, уже записывались как советские граждане и обучались в советских школах. Обучение велось, разумеется, на русском языке, поэтому у большинства поляков дети параллельно получали образование дома. Родители с детства учили Виктора говорить по-польски, любить свою историческую родину. «Бабушка была, как говорят, настолько полька, что она даже дома разговаривала только по-польски».
Постепенно мирная жизнь налаживалась. В поселке строились дома, создавались новые семьи. «Потом поставили клуб. Это был не лагерь, это было поселение. Имелся свой клуб, пекарня своя, стояли отдельные домики. Я как-то побывал в тех местах – там даже фундаменты остались, кровати сохранились какие-то железные. Было видно, что кровати ручной работы, клепаны где-то в кузнице», – вспоминал уже сам Евгений Викторович.
В армию Андерса, которую начали комплектовать в 1941 г., дед не попал по состоянию здоровья. В 1941 г. его с женой отправили на поселение под Кизел, там они работали на лесоповале до конца войны. В репатриацию 1947 г. семья Кременчугских также не попала.
1950-е гг., по воспоминаниям, были самыми тяжелыми. Об этом времени дед говорил неохотно: «Там (под Кизелом) проложена узкоколейка, и ходил паровозик-«кукушка» с вагончиками. Был отдельный вагончик для администрации, вагончик-столовая, вагончик, где спали. Вырубим деляночку, лес нагружают на платформы, «кукушка» отвозит. Вагончик, где хранились все документы, потом специально сожгли. Потому что – как же быть? Мы – ценные работники. Если нас отпустить, то кто же работать станет? А так что, нет документов – нет человека. Мы знать не знаем, кто ты такой – поляк ли, русский. Мы знаем, что у тебя есть срок, что тебе присвоен такой-то номер. И все!».
Кременчугских и их товарищей по несчастью освободили в 1956 г., через три года после смерти Сталина и принятия постановления о реабилитации.
С Урала Кременчугские выехали на Западную Украину. Вернулись в тот же дом под Львовом, где жили 25 лет назад. Через несколько лет снова переехали – в Ореховский район той же области. Там сохранилось несколько польских деревень. До конца жизни дед Евгения проработал преподавателем в местном техникуме.
Своих польских дедушку и бабушку Евгений Викторович вспоминает с любовью и уважением. Он понимает, насколько нелегка была их жизнь. «Дед был такой человек, смирился с судьбой, не рассказывал ничего. После 1991 года мне уже бабушка рассказывала…». Дедушка умер в 1984 г., бабушка – в 1996-м. Но Евгений Викторович помнит их очень хорошо и особенно бережет подарок от деда. Однажды, когда он был еще маленьким, дедушка подарил ему пуговицу с изображением орла. Некогда, в те времена, когда дед воевал, она была на мундире. Вот ее-то он и привез с собой на Урал. Эта пуговица стала семейной реликвией. Евгений хранит ее до сих пор.
Бабушка запомнилась своим рукоделием. «Она хорошо вышивала. У нее дома все рукодельное. Раньше принято было, чтобы кровать была вся застелена рукодельными покрывалами, накидками…».
Виктор Кременчугский закончил техникум и вместе с молодой женой по распределению в 1977 г. снова был отправлен на Урал – в г. Кунгур Пермской области, на машиностроительный завод. Вместе с родителями в путь отправился и годовалый ребенок – Евгений. Так семья Кременчугских второй раз попала из Украины в Прикамье: «Я, получается, ссыльный на Урал в третьем поколении, только моя «ссылка» добровольная уже. Дед попал по нужде, родители – по распределению, а я уже – потому что женился здесь», – улыбается Евгений Викторович. Как и отец, Евгений Викторович научился говорит по-польски от своей бабушки. «Меня на каникулы постоянно отправляли к бабушке. Бабушка в доме всегда говорила по-польски». В ее доме Евгений научился читать и писать на родном языке, здесь же он был крещен католическим священником. Евгений Клеменчугский не задумывается, отвечая, кто он по национальности. Конечно, поляк! «Для меня даже вопроса такого не стояло никогда», – говорит он.
В семье Кременчугских-старших в период их жизни в Кунгуре соблюдались польские праздники, готовились польские блюда. Все это Евгений запомнил с детства, перенял секреты и навыки больше всего от бабушки: «Обычно всегда готовили праздничные блюда. Пасху делали из творога, куличи пекли. Мы и сейчас по польским рецептам иногда готовим, берем их из польских книжек. Бигос сам готовлю, научил друг, повар. Три дня обычно готовлю: чем дольше готовится блюдо, тем лучше получается». «Мы всегда – Пасха ли, Рождество, – всегда собирались семьей. Мама была воспитана в советское время, она не верующая, но родителям не препятствовала. Дед всегда отмечал 15 августа – это день Марии. На День Всех святых на кладбище ходим, – это 1 ноября». На местном кладбище Евгений обнаружил могилы соотечественников – в конце XIX в. поляки жили и в Кунгуре. О кладбище в районе Кунгура он прочитал когда-то в книге В. Кобаневского «Дроба сердца». И отыскал потом это кладбище: «Могилы красивые, старинные, но разваленные. Польских могил там много. Ямы остались: после революции там почему-то искали золото. Я позднее все кладбище облазил. Только две могилы остались – Дробышевской, она хорошо сохранилась, и Ибшени-Синкевича. Там можно было прочитать: «Матери двух изгнанников из дома…». 1 ноября, на Всех святых, приходим сюда – свечку поставить, помолиться».
У Евгения растут двое детей. Дети в их семье тоже говорят по-польски, помнят своих предков, традиции и культуру своего народа. Семья поддерживает связи с исторической родиной – ведь крестный Евгения сегодня живет в Польше. И пуговицу с дедова мундира Евгений хранит до сих пор.
Портрет деда
Рассказ о семье Яблошевских хочется начать с одного короткого, но немаловажного эпизода. Этот случай объединяет разные поколения семьи и раскрывает очевидную истину о том, что история любого человека неотделима от истории их предков. «Один из наших сыновей похож на деда. Его дочь, внучка наша, как-то приходит в гости, а у нас на стене большой портрет деда. Внучка показывает на портрет: “Это мой папа”. Я говорю: “Нет! Это же прадедушка твой”. – “Нет, это мой папа!”».
Когда вся жизнь проходит вдали от собственного народа, среди разных культур, вне общения на языке предков, тогда единственной основой для рождения и поддержания чувства причастности к истории, традициям своего народа, своей этнической родины для человека порою становится память о родителях.
Долгое время семья Льва Иосифовича Яблошевского пыталась найти любую информацию о судьбе отца, арестованного в 1938 г. Сначала ждали его возвращения домой, надеялись, но напрасно… «Мама не устраивала свою личную жизнь. Считала, что через десять лет он вернется, и все будет в порядке, снова они заживут хорошо. Но в то время она не знала, что по статье, по которой забрали отца, расстреливали сразу или через месяц – через два после того, как предъявлено обвинение. Отец уже давно был в могиле, и могила неизвестно где, а мама все ждала…».
Родители Льва Иосифовича – поляки по происхождению. Мать, Янина Антоновна Олехнович, родилась в Копыльском районе Минской области Белоруссии. Отец жил в местечке Кайново (сейчас оно тоже относится к территории Белоруссии). Молодым двадцатилетним юношей он переехал в Подмосковье. Там уже жили его родные, которые помогли обустроиться на новом месте и найти занятие.
Так началась история семьи Яблошевских в России: «Мой отец, Иосиф Андреевич Яблошевский, 1908 г. р., приехал в Россию в 1929 г. Его родной брат уже жил здесь, в Московской области. Переехав из Белоруссии, отец устроился на Мытищинский машиностроительный завод. Ему комнату дали в Клязьме. Есть такая станция Клязьма Ярославской железной дороги. Хорошее местечко. Там в 1930 г. родился мой брат, потом я – в 1934-м».