Хорошо, в японской лодке нашлись весла. Венгерский чех стал грести, а я с грустью стала думать, что там, уже далеко на берегу, полиция, и всех спасли, а тигра застрелили. И демонстрация зеленых.
— Хоть бы ветер стих, а то я до восьми машину должен в парк поставить и группу вашу нужно по отелям развести. Да гид там в обморок упал — нехорошо.
— А я ничего не нарушала. Я же не виновата, что ветер.
Венгр понимающе кивнул и стал грести с большим азартом. Хорошо, я взяла с собой чайник. Вот мы так плыли в лодке, пили чай, ели сухой паек из гостиницы и ждали, пока ветер стихнет. Я подумала, что все дело конечно в книжке, которую я не купила. Книжка от всей души хотела стать моей, но как назло прямо. Вот теперь и плыви, а куда?
— Куда плыть? — спросил венгр.
— Надо мост, мост найти, он большой, белый, его должно быть видно, а потом посмотреть, где Дунай.
— Мост, где ж его теперь увидеть мост-то? Темно уже.
И правда, совсем стемнело. Ветер все шумел, но рыбы вокруг молчали. Сквозь ветер мы услышали какие-то вздохи.
— Эй, кто вздыхает? — спросил венгр, которому грести порядком надоело.
— Не пугайтесь, господа, это свои, я вам плохого не сделаю, посадите меня в лодку, сил больше нет.
— Не видно ничего, — сказал венгр.
Я согласилась. Мы посовещались и решили посадить.
— Лезь. Только сам. Мы не видим ничего.
Рядом раздался плеск, возня, лодка сначала наклонилась так, что я уткнулась венгру в живот, потом ее понесло обратно — я чуть не вывалилась.
— Все здесь? — решилась я на вопрос.
— Венгр здесь, — ответил чех.
— И я из воды здесь.
— Ну и я здесь, еще чаю?
В пустое пространство тыкала я чашки, и они исчезали.
Спутник наш громко хлюпнул и мы засмеялись.
— А какой вы? — спросила я незнакомца, решив не стесняться.
— Я — старый, круглый, седой, иногда усы крашу, преподаю в институте, у меня квартира и дача. Куча учеников. Я читать люблю. Я профессор.
— О! — я оживилась и рассказала историю о японской книжке.
— Да, — сказал профессор, — теперь ясно почему мы тут. Я таких историй много знаю. Сам попал в такую. Хотя я, наверное, тут ни при чем. Я хотел Будайскую крепость посмотреть.
— Крепость — прелесть, — завопила я и стала рассказывать про крепость, про подъемник, про орла и красивую решетку. Заодно пожаловалась на сломанный фотоаппарат.
— Это ничего, — сказал профессор, — фотоаппарат можно купить.
— Еще тигр был на набережной, — сказал венгр и нажаловался на меня профессору, типа я во всем виновата.
Профессор будто пожал плечами:
— Ну что ж, тигр, что ж ему, как страусу, что ли, вечно за кустами сидеть?
— Да нет, — сказали мы с венгром, — пусть гуляет.
— Спать надо, — сказал профессор, и мы уснули.
Мне снились грецкие орехи на нашей улице и как мы с мамой их собираем, и будто бы она тоже была со мной на экскурсии, а не осталась в номере и ничего этого не случилось. Хороший был сон.
Первое, что я увидела, это был мост Елизаветы. Он сиял, его белые крылья соединяли Буду с Пештом. Уже ходили автобусы и был порядок. Я растолкала венгра. Он вскочил. Схватил весла. Профессора в лодке не было. Три немытых чашки стояли на перевернутом ведре, в одной торчала бумажка. Я потянула ее к себе. Развернула и прочитала:
«Дорогие! Не хотел вас будить! Спасибо за чай! Профессор.»
Мы засмеялись. Как это смешно, что профессор не хотел нас будить! Право слово, некоторые люди меня удивляют!
— И меня, — сказал весело венгр и признался, что он чех.
Мост Елизаветы проплыл у нас над головой, мы пристали к седьмой набережной.
Автобуса нигде не оказалось. Мобильники сели. Пришлось ехать на общественном транспорте. Я села на восьмой автобус и доехала до улицы Золуоми. Вышла и побрела в отель, подбирая грецкие орехи. За завтраком съела больше обычного. Мама рассказала, что вчера ездила в Париж с другой группой, вернулась только утром — за час до меня. Я соврала, что всю ночь плавала на лодке вокруг острова Маргариты. Больше ничего в голову не пришло. Мы посовещались и решили пойти в зоопарк. Я видела передачу про Будапештский зоопарк — надо проверить. Зоопарк поначалу показался скучным, но потом мы увидели каких-то смешных, размером с кошку хомяков, весело роющих песочек и жующих сенцо. Стало весело. Потом я гладила свинок, порывалась протянуть ладошку к прекрасным почти белым верблюдам, но мама забоялась, что плюнут, и мы их обошли. Потом одна черная обезьянка смотрела мне прямо в глаза и улыбалась. Змеи спали. Птицы попрошайничали. Котики выныривали из черной воды. Было красиво. Мама пошла смотреть мишек, а я застыла у противоположной клетки — там был тигр. Вчерашний! С набережной! Я решила его сфотографировать хоть на телефон. Тигр не поддавался — он бегал туда-сюда, а я за ним.
— Тигр, миленький, ну куда ты, ну постой минуточку! — умоляла я непогибшего красавца.
— Ладно, — сказал, наконец, тигр, вздохнул и улегся на холмик.
— Ты прелесть, — кричала я как сумасшедшая, благо никого рядом не было, — какой же ты красавец! Чудо просто!
Тигр посмотрел на меня, слез с холмика, подошел к сетке вплотную и тихо сказал:
— Я вчера, того, наврал малость, мне неловко, я ведь не профессор, — и лизнул мой телефон.
Елена Ительсон
Рассказы
Ночные тайны
Каждый вечер родители очень долго укладывали мальчика спать. Готовы были читать ему любые книги вслух — лишь бы он заснул.
На уроках, когда было скучно, мальчик думал: — Они торопятся избавиться от меня. Я им мешаю.
Но в чем?
И однажды ночью мальчик тихо лег прямо на пол — под кровать родителей.
Родители тут же выключили свет. И… стали читать книги электронные… каждый — свою. Читали и ругали друг друга, что им отсвечивает текст.
Мальчик лежал на полу, затаившись… Только бы не чихнуть…
Вдруг зазвонил телефон. И папа долго разговаривал со своей мамой. Все время говорил: — Не волнуйся мама. У нас все хорошо. Да… да… И в школе у сына все хорошо…
Папа поговорил. И мама мальчика вздохнула….
И вдруг мальчик чихнул…
— Зачем ты пустил пса? Он будет прыгать в постель…
— А… — подумал мальчик, — значит, пес тут у них вечно околачивается, а я сплю в комнате. И мне иногда страшно. А жаловаться нельзя…
— Пса? — папа встал и открыл дверь. У порога лежал пес…
— А кто же чихает? — спросила мама.
— Я чихаю, я. Ты не узнаешь, — сказал папа и посмотрел под кровать. Он увидел сына и сказал своей жене.
— Так устал на работе. Хочу спать…
Удивительно, но мальчик тоже заснул. Прямо на полу… Под кроватью.
Ночью мама пошла… ну вышла на минуту…
И папа еще раз посмотрел под кровать и спросил: — Хочешь, я перенесу тебя в твою комнату, пока мама не видит?
И не дождавшись ответа, перенес спящего сына на его кровать…
— Что хотел узнать сын? — думал папа и вдруг начал чихать и чихать…
— Я пойду посмотрю, как спит наш сын, — и мама увидела, что сын спит какой-то взъерошенный и одеяло скинул.
— Только бы не заболел. У меня отчет, — подумала мама.
Вернулась и увидела спящего мужа…
— Устал, — подумала она.
Утром папа шепотом объяснял сыну, что такое мужская солидарность: это когда я увидел тебя не там, где ты должен быть и промолчал.
— А потом ты увидишь меня не там, где я должен быть, и тоже промолчишь…
— А где я тебя увижу? На крыше? В небе?
— Нет, это для тебя непонятно, пойдем завтракать.
Так я и не понял, что они меня так рано укладывают спать, — подумал мальчик. — Ну ладно, узнаю потом…
Сашка
И был день. Прекрасный голубой светлый день 70-х. Наши каникулы. И был двор. Не всегда понимавший меня. Но сейчас покорно молчавший — что-то задерживались девчонки со скакалками и резинками.
И была лужа около гаража и помойки. И вдоль лужи ходила молодая соседская собака Жулька. Ее выпускали гулять на целый учительский день (учителя в каникулы тоже работали). За ней следили всем двором. И все равно Жулька иногда успевала съесть какую-то дрянь…
И были голуби — их тогда было очень много, парами слетались на хлебные крошки. Крошки им сыпали все, но больше всех — хозяйка Жуль-ки, учительница Мария Ивановна. В блокаду она ела столярный клей. Она первая рассказала нам о блокаде. На другой день мы с подругой и сыном Марии Ивановны решили попробовать на вкус столярный клей. Не успели. Нас поймала сама Мария Ивановна. Она не ругала. Сына она била без нас.
И была музыка. Из окна соседа. Взрослого соседа. Он каждый день играл «Полонезогинского» — это я произносила в одно слово. Он учился в институте и хотел жениться.
Моей сестре, которая тоже училась в институте и хотела замуж, нужно было только одно — чуть-чуть похудеть (это она так считала). А вот соседу, наверное, чтобы жениться, надо было обязательно хорошо сыграть «Полонезогинского» — так думала я.
У них была сессия. И потому они были дома… Каждый — в своем жилище. И потому я так рано была во дворе. Я не хотела слушаться сестру.
И каждый день зимой и летом, в любую погоду, во двор выходил Сашка. Совершенно взрослый человек с бородой, одетый во все белое (чуть ли не сшитое из простыней). Это чтобы не поехал в транспорте — так объяснили нам. Какой вред мог принести Сашка транспорту, я не знаю до сих пор. Он садился к нам на скамейку и разговаривал с нами, с детьми.
Меня удивляло, что он, взрослый, разговаривал с нами… Однажды я спросила:
— Саша (не могла же я его называть Сашкой, взрослого человека)! А вы кем хотите стать?
— Я хочу в небо, — ответил Сашка.
— Это в космонавты? — переспросила я. — Так на космонавта учиться надо.
— Нет. Мне не надо будет учиться… — Сашка засмеялся.
Проходившая мимо нас соседка закричала:
— Дети! Ну что вы с дураком разговариваете?
— Тетя Клава! А вот вы можете числа в уме перемножать? Трехзначные? — Тетя Клава застыла в ожидании «экзамена». — А он… может. Вот давайте умножим…
— Я — дурак, — сказал Сашка.
Тетя Клава кивнула:
— Дурак. Видишь, даже сам знаешь…
Сашка встал и ушел.
Внезапно раздался крик:
— Уберите этого дурака! Уберите его со стройки!
Сидя на скамейке, я подняла голову. Рядом с нами строили дом. Высокий. (Тень от него навечно сделает нашу квартиру несолнечной.) Шла стройка. Но Сашка оказался на самом верху. Он сидел на кирпичной стене и тихо смотрел в небо. Ровно над ним работал кран. Стройку приостановили. Выбегали мужчины. Кричали. Сашка недвижно сидел на этой кладке и смотрел в облака. Кучевые и перистые — это я научила Сашку. Я же недаром ходила в школу. И Сашка рассматривал их. Но его же выгнали со скамейки. За ним пошел сосед-пенсионер. Еле взобрался, ругал Сашку, уговаривал. Тот оставался сидеть. Больше всего мы боялись, что он упадет со стены. Я подбежала к строителю:
— Можно, я схожу? Он меня поймет. Мы дружим с Сашей…
— Дружим… Еще разобьешься…
— Да мы каждый вечер бегаем по этой («черной») лестнице, — выдала я секрет.
И вдруг строитель согласился. Бабушка, шедшая мимо, перекрестилась.
— Только я пойду одна, — сразу сказала я.
Я поднималась в этот раз очень долго. А дальше я боялась. Нет, не Сашку, а не туда встать и упасть.
— Саша! Это я! Как вам здесь?
— Жарко… Скоро нужно будет уходить. Но я еще не посмотрел на небо… Облака… Девочка! А почему ты здесь? Тебе не страшно? Ведь меня все боятся.
— Саша. Я пришла за вами. Давайте спустимся туда, во двор…
Все не дышали… А ведь его никто никогда не называл на «вы». И все звали Сашкой. И он растерялся. Дал мне свою руку и сказал:
— Пойдем…
— Нет, здесь за руку не получится… Давайте по одному… — настаивала я (Просто до сих пор ни с кем не люблю ходить за ручку.)
…Мы спускались. Как с вершины. Бородатый взрослый Сашка в белье из простыни и я, маленькая девочка, школьница, в очень простом платье…
Мы спустились. В этот день никто не прыгал и не скакал. Всем надо было пережить — зачем я пошла за Сашкой, и как он меня послушался… Соседка моментально повела меня к себе. Есть блины. Сашка сидел на скамейке и глядел в небо.
…Некоторое время я не ходила во двор. Потом стройку огородили получше. Потом достроили этот дом. Я росла. Перестала гулять во дворе. Перестала видеть Сашку. Однажды увидела его, сидящего на скамейке с другими, младшими детьми. Мир рос. А Сашка все такой же сидел на скамейке и гулял по двору. Такой же, как и был в моем детстве.
Однажды я подошла к нему. Сашка меня не узнал. Мне было уже шестнадцать. Прошло целых семь лет моей жизни. И всего семь лет его жизни. Он не вспомнил меня. Часто я думаю: может, он сделал вид, что не вспомнил? Может, он не хотел тревожить воспоминания?
Тяжесть красоты
Иногда Леся смотрела глянцевые журналы и думала: «Какие счастливые эти красивые и стройные женщины! У них есть самое главное — успех и разделенная любовь».
Шла она как-то вечером мимо магазина и увидела собаку. Собака молчала и смотрела в глаза Леси. Смотрела очень внимательно.
— Чья она? — спросила Леся.
— Ничья. Три дня здесь уже сидит. Хозяин умер прямо здесь. Внезапно.
— Здесь? — Так она не пойдет со мной. — Пойдешь? — спросила Леся.
Два года назад умерла ее собака. От старости. Щенка брать Леся не решилась. А вот взрослую собаку…
И собака вдруг пошла за ней. Шла и боялась остаться одна. Леся вспомнила, что именно сегодня с утра она сварила мясо. Но собаку нужно сначала вымыть…
Собака мылась с удовольствием.
— Удивительно! В новой обстановке и ничего не боится, — подумала Леся.
Потом Леся покормила собаку и прилегла.
Собака подошла к ней, посмотрела ей в глаза и вдруг заговорила:
— Хозяйка! Ты спасла меня от сиротства! Я помогу тебе. Я умею делать глупых людей умными, а не очень красивых — красивыми… Ты чего хочешь больше?
— Я не глупая вроде, а вот красивой очень хочу стать, — сказала Леся. — Тогда меня полюбят.
— Странно, когда любят за красоту, — сказала собака, — но я помогу тебе!
— А что я должна делать?
— Слушаться меня!
— Хорошо, — сказала Леся.
— Итак, начинаем. Вот ты сейчас чем собиралась заниматься?
— Чуть вздремнуть, а потом погулять с тобой…
— А потом поговорить по телефону, а потом поесть на ночь, — добавила собака. — Так?
— Так.
— Вставай, хозяйка, сейчас будем выбрасывать из квартиры все ненужное.
— Только не книги! — взмолилась Леся.
— Нет. Не книги. Вот, хозяйка, ты хочешь быть красивой, а сама не знаешь, что за одежда есть у тебя в шкафу.
…И они стали перебирать шкаф. Нашлись бриджи, просто красивые брюки и блузки. Но были и ненужные вещи. Леся хорошо подумала и решила их выбросить, когда пойдет гулять с собакой… Но накопилось много-много мешков. Она относила их к помойке — туда обычно складывали старые-престарые вещи, а соседи судачили:
— Уезжает, наверное, вон, сколько выбрасывает…
Они вошли в квартиру и собака сказала:
— А теперь я тебе помогу сделать уборку.
И они убирались. Собака выключила телефон.
— А теперь — посмотри на себя в зеркало, — сказала собака.
Леся посмотрела и увидела, что она постройнела.
— Ты же трудилась физически! Главное — теперь не есть на ночь! — сказала собака. — Теперь подумай, какую ты хочешь прическу.
— А можно любую? Тогда — длинные волосы, как у всех красавиц.
— Ложись спать и не просыпайся ночью — тогда волосы будут длинными.
— А компьютер? — спросила Леся.
— А компьютер тоже должен отдохнуть, — сказала собака.
…Утром Леся встала рано-рано. Она ведь была голодна.
— Ну что, на пробежку? — спросила собака.
— А можно на себя в зеркало посмотреть?
— Можно.
И Леся увидела себя с длинными волосами. Чего-то было не то.
— За волосами нужно ухаживать каждый день… — напомнила собака.
— Собака, а, собака, я же тебя не успела никак назвать вчера в спешке.
— Называй, — позволила собака.
— Лапочка, — сказала Леся. — Так можно?
— Нет, давай без нежностей…
— Тогда — Медея… Так ты мне видишься… Так вот, Медея, верни мне мою короткую стрижку, которой я буду махать, когда буду слушать музыку в наушниках. Верни мне свободу кушать, сколько я хочу и когда я хочу… Мне сейчас бежать на работу… Вдруг меня там не узнают?
— Хорошо, а как же любовь? — спросила Собака.
— Значит, такая была любовь. Значит, я буду ждать другого человека. Который мне простит мою внешнюю небрежность… А за помощь в уборке — спасибо…
…Леся проснулась и увидела убранную квартиру…
«Это был сон, — подумала она, — но кто же сделал эту уборку…»
— Медея! — позвала она собаку.
Собака не откликалась. Она дремала в коридоре и ждала прогулки. Как ждут все собаки.
— Лапочка!
Она не откликалась…
— Собака, — позвала ее Леся, — гулять!
…И больше собака не разговаривала с ней. Не умела говорить. Как все собаки.
«Когда-нибудь меня кто-то найдет, как я нашла эту собаку», — подумала Леся.
Сегодня холодно
Сегодня холодно. Страшно холодно. И мой муж — весь насупленный — старается делать вид, что ему тепло и уютно. Говорит — сегодня никуда не пойдем… И пес смотрит на меня — будет ли прогулка?
Все время звонит мобильник. К нам идут непредвиденные гости. Идут они со своей едой, я понимаю, что они в ссоре с кем-то из домашних…
— Когда же я буду готовиться к сессии? — думаю я. И понимаю, что этим людям тяжело. Что их надо выслушать.
И вот мы едим и разговариваем о жизни… Но муж переводит разговор к проблемам поэзии.
Хорошо, что он мои стихи не воспринимает всерьез.
Муж поднимает вилку, чтобы сказать что-то умное (как у себя на кафедре). А на вилке — сосиска. И кот, молча сидевший до этой минуты на коленях у моего мужа, цапает сосиску с вилки и глотает эту сосиску в одну минуту.
Муж останавливается со своей вилкой и умной мыслью и чертит знак бесконечности.
А в это время мы уже едим котлеты. И первую я выдаю мужу, глядя на наглого кота (кот даже никуда не сбежал).
Муж и кот понятливо кивают своими головами. «Приходите почаще, такие гости» — вот что написано на скромной морде кота.
…Сессия… сессия… — я все время держу это в голове и думаю — только бы не вспомнили про игру «Эрудит»… Это до ночи…
— Так за неделю устал от компьютера! Ане поиграть ли нам в «Эрудит»! — восклицает муж. И мы играем в эту настольную игру, а у меня стучит жилка «Сессия… сессия…»
Я с общего разрешения иду гулять с собакой. Захожу с ней в маленький магазин — в единственный, куда пускают с собаками. Докупаю продукты, и продавец выдает мне для собаки добавку… внезапную.
Пес осматривает ларьки, где продается его сувенирная кость. Понимает, что сегодня ему больше ничего покупать не будут.
…Наша улица маленькая. И меня знают все продавцы.
— Девочка! подойди сюда! — зовет один из них.
Я смущаюсь и боюсь. Переглядываюсь со своим псом. Понимаю, что защита у меня есть.
Сейчас. Прямо сейчас. Пока муж играет в «Эрудита».
Продавец дарит мне букет тюльпанов. Дарит очень настойчиво.
— А что я скажу своему мужу?
— У меня дочка твоего возраста. Чем-то похожа. Вот так и скажи своему мужу. Или приври. Но ты не умеешь врать…
Удивленная, я возвращаюсь домой. Там все еще играют в «Эрудит». Я начинаю стирать и зову свою подругу.
— Что у вас стряслось?
— Да от свекрови устала. Устала и все. Давай помогу… Мы уже моем полы. А я думаю про необычные пельмени — как сделать самой тесто? А вот на Востоке жарко, — думаю я и… вспоминаю про цветы. Они остались лежать на тумбочке, пока я вытирала лапы собаке.
— Ой, что это за цветы? Откуда? — интересуется подруга.
— Муж подарил мне. Ходил за ними с утра.
— Так их не было, когда мы пришли.
— Вы не заметили. Здесь лежали вещи. Вы позвонили, и муж отвлекся…
— Какой у тебя все-таки умный и заботливый муж, — говорит моя подруга. А я уже не знаю, куда спрятать цветы. Наконец захожу в комнату, где все еще продолжается игра в «Эрудит» и говорю мужу:
— Спасибо тебе за цветы, которые ты мне подарил. Но знаешь… Они чуть не замерзли там, в прихожей…
Кстати, на улице потеплело…