о следовали за каждым движением Майка, других она вокруг себя не замечала.
— Весь остров принадлежит алеутам, — вновь обратился Ридли к Аркадию. — Во время войны моряки вышвырнули их вон, потом Картер вернул им эту землю. Теперь им нет нужды ходить в море за рыбой… Майк — другое дело, он просто влюблен в море.
— А вы? — спросил его Аркадий. — Вы тоже его любите?
Ридли не только собрал свои волосы в конский хвост на затылке, не только завил подобие косичек над ушами, он, похоже, успел перезарядить бешено сверкавшие глаза. Резкая усмешка исказила его губы.
— Я дико ненавижу его. Нет ничего естественного в том, что сталь плавает по воде. Соленая вода — враг человека. От нее даже железо рвется. Жизнь слишком коротка, чтобы любить море.
— Ваш приятель Колетти работал в полиции?
— Простым патрульным, а уж вовсе не следователем-билингвом*, подобно вам. Если, конечно, не считать итальянского.
>>
* Человек, одинаково свободно говорящий на двух языках.
Принесли виски, Морган разлил.
— Чего мне не хватает в море, — продолжал Ридли, — так это цивилизации. Цивилизация — это женщины, и уж тут «Полярная звезда» одержала над нами верх. Посадите Христа, Фрейда и Карла Маркса месяцев на шесть в одну лодку, и они превратятся в таких же, как мы, примитивных самцов, сыплющих бранью.
— Ваш инженер — настоящий философ, — обратился Гесс к Моргану. — В пятидесятые годы у нас у побережья Камчатки были плавучие консервные заводы, где работало до семисот женщин и около десятка мужчин. Они упаковывали в банки крабов. Технология требовала, чтобы с мясом краба не соприкасался никакой металл, мы использовали тогда специальные линии, купленные у вас же, в Америке. Однако, в конце концов, из политических соображений ваше правительство отказало в поставке новых линий для изготовления коммунистических консервов, и все наше дело с крабами рухнуло.
Аркадий помнил, какие об этом ходили рассказы: восстания и забастовки на консервных заводах, женщины, насилующие мужчин. Не очень-то много там было от цивилизации.
— За совместные предприятия! — Морган поднял свой стакан.
В Советском Союзе в пул не играли, но Аркадий помнил американских солдат в Западной Германии, их одержимость. Похоже, Майку везло, его непрестанно жующая подружка все чаще награждала его поцелуями. А не продай царь Аляску, стал бы алеут сейчас дергать за рычаги игральной машины?
Ридли проследил за его взглядом.
— Алеуты всегда охотились на котиков, продавали их России. Охотились на каланов, моржей, китов. А теперь они зашибают деньгу, сдавая в аренду доки компании «Эксон». Кучка коренных американских капиталистов, не то, что мы.
— «Мы» — это вы и я?
— Именно. Дело в точ что между рыбаками во всем мире куда больше общего, чем среди кого бы то ни было еще. К примеру, на суше люди любят каланов. Я же когда вижу калана, я вижу вора. Если пройти мимо островов Шелихова, то они будут лежать там и ждать вас, целые банды: по тридцать, по сорок штук. И они ничего не боятся, лезут прямо на сеть. Дьявол, а ведь они весят шестьсот — семьсот фунтов каждый, как медведи.
— Он говорит про каланов, — пояснил Гесс Марчуку, крутившему в непонимании глазами.
— И вот что они делают, — гнул свое Ридли, — они не просто выхватывают рыбку из сети и удовлетворяются этим. Нет, они вырывают из ее пуза самый лакомый кусок — один! И если в сети лосось, то таким образом одним укусом они воруют пятьдесят долларов, и это еще не все. Когда эта тварь устает, она хватает последнюю свою рыбину и ныряет. А потом этот сукин сын выкидывает совершенно подлый фокус: он всплывает на поверхность с рыбиной в пасти и машет ею тебе. Как бы говоря: «А мне плевать на тебя, придурок». Вот когда пригодится хорошее ружье. Не думаю, что взрослого самца может остановить что-то кроме «магнума». А из чего стреляете вы?
— Официально они охраняются законом. — Гесс очень тщательно перевел слова Марчука.
— Да, я тоже так говорил. У нас на судне для них приготовлен целый арсенал. Конечно, они должны охраняться — Ридли издевательски кивнул.
У Ридли, как казалось Аркадию, был двойной дар: очаровательного собеседника и хладнокровного убийцы, причем и в том и в ином качестве он был настоящим поэтом. Почувствовав на себе взгляд Аркадия, он тоже вперил в него свой взор.
— Пользуясь вашей терминологией, это убийство, — сказал Ридли.
— Кого? — спросил Аркадий.
— Не кого, а чего. Каланов.
Марчук поднял стакан.
— Самое главное, это то, что мы — советские люди или американцы, — мы рыбаки, и мы заняты делом, которое нам по душе. За счастливых людей!
— Счастье — это отсутствие боли. — Ридли осушил свой стакан и поставил его на стол. — Вот теперь я счастлив. Скажи мне, — он повернулся к Аркадию, — работая на конвейере, в вечной сырости и холоде, с ног до головы в рыбьих кишках и чешуе, ты — счастлив?
— У нас на конвейере другой афоризм, — в тон ему ответил Аркадий, — «счастье — это максимальное согласие между реальностью и желанием».
— Хороший ответ. За это нужно выпить, — произнес Морган. — Толстой?
— Сталин, — ответил Аркадий. — В советской философии полно таких сюрпризов.
— Из твоих уст — пожалуй. — Это была Сьюзен. Аркадий не знал, как давно она уже стояла у их столика. Ее влажные волосы были зачесаны назад, бледные щеки еще хранили следы слез, на их почти белом фоне губы выглядели еще более красными, глаза — более карими. Этот контраст делал ее еще привлекательнее.
Ридли вместе с Колетти ушли искать партнеров в карты. Марчук вернулся на корабль сменить Волового. Как только первый помощник узнал, что Аркадий на берегу, он устремился туда, как палач за своей жертвой. И все же два часа на земле — это лучше, чем ничего. Каждая минута пребывания здесь, пусть даже в баре, была для Аркадия глотком живительного кислорода.
Шум в зале нарастал, но он уже почти не замечал его. Сьюзен сидела, поджав под себя ноги. Лицо в рамке золотистых волос пряталось в тени. Ее обычная по отношению к Аркадию враждебность дала трещину, в которой виднелось что-то более значительное и интересное.
— Мне омерзителен Воловой, но, скорее, я поверю ему, чем тебе.
— Значит, таков уж я.
— С мыслями о правде, справедливости и советском образе жизни?
— С мыслями побыстрее убраться с судна.
— В этом-то вся соль. Нам обоим придется на него вернуться, а ведь я даже не русская.
— Тогда смирись.
— Не могу.
— А тебя-то кто заставляет оставаться? — спросил ее Аркадий.
Она закурила, подлила себе виски — в стакане ее остались только кусочки льда — и ничего не ответила.
— Так что будем страдать вместе, — сказал он.
Джордж Морган и Гесс усердно делили свою бутылку.
— Представь, — говорил Гесс, — если бы все наши отношения строились в рамках совместных предприятий, а?
— Ты имеешь в виду настоящее сотрудничество?
— Если бы мы покончили со всякими подозрениями, отбросили бы попытки посадить друг друга в лужу. Какими бы партнерами мы тогда были!
— Мы берем себе Японию, вы — Китай?
— И делим пополам Германию, пока это возможно.
— Как, по-твоему, выглядит ад? — спросила Сьюзен Аркадия.
Он задумался.
— Как съезд партии. Как четырехчасовой доклад генерального секретаря. Или нет, вечный доклад. Распластанные в креслах, как дохлые рыбы, делегаты слушают доклад, который не имеет конца.
— А для меня это вечер с Воловым. Я смотрю, как он занимается поднятием тяжестей. Кто-то из нас двоих обнажен. Ужасное зрелище, в любом случае.
— Он зовет тебя «Сусан».
— И ты тоже. Какое женское имя тебе нравится больше?
— Ирина.
— Опиши мне ее.
— Светло-каштановые волосы, темно-карие глаза. Высокая. Жизнерадостная и энергичная.
— На «Полярной звезде» ее нет.
— Нет.
— Она дома?
Аркадий сменил тему.
— На судне тебя любят.
— Я тоже люблю русских, но не очень-то приятно, когда твоя каюта утыкана жучками. Если я говорю, почему у нас нет масла, то вдруг мне его приносят целую тарелку. Берни как-то поговорил о политике с каким-то палубным матросом, и на следующий день человека сняли с корабля. Сначала еще пытаешься не говорить ничего такого, что могло бы звучать оскорбительно, но потом, чтобы не сойти с ума окончательно, начинаешь говорить о Воловом и его стукачах. Для меня «Полярная звезда» превратилась в ад. А как ты?
— Для меня это только преддверие ада.
— Все бы было сплошным совместным предприятием, — продолжал между тем Гесс. — Кратчайший морской путь из Европы в Тихий океан лежит через Арктику, мы могли бы предоставить ледоколы. Было бы то же самое, что и сейчас, когда «Полярная звезда» ведет за собой «Орла» через ледяное поле.
— И тот полностью зависит от вас? — подхватил Морган. — Не думаю, что ситуация настолько изменилась.
— Тебе нравилась Зина, — сказал Аркадий. — Ты давала ей свой купальник, свои солнечные очки. А взамен… Что ты получала взамен?
Сьюзен долго молчала, у Аркадия было такое ощущение, что он, сидя в темной комнате, разговаривает с черной кошкой: полнейшая неизвестность и непредсказуемость.
— Это было для меня развлечением, — наконец ответила она.
— Ты рассказывала ей о Калифорнии, она тебе — о Владивостоке, происходил эквивалентный обмен, так?
— Она соединяла в себе невинность и вероломство, этакая русская Норма Джин.
— Не понимаю.
— Норма Джин обесцветила свои волосы и превратилась в Мэрилин Монро. Зина Патиашвили выкрасила свои и осталась Зиной Патиашвили. Те же амбиции, но другой результат.
— Вы же были подругами.
Она налила ему виски так, что жидкость поднялась над краем стакана, так же точно наполнила и свой.
— В Норвегии есть такая игра: кто проливает первым, тот пьет. Если проигрываешь два раза подряд, то противник усаживает тебя на стул и несильными ударами по голове пытается свалить на пол.
— Сыграем, но только без ударов по голове. Итак, вы с Зиной были подругами, — повторил Аркадий.