Уж так ли нужно, если некая особа
Небрежно шаль откинет на диван
И, глядя на окно, проговорит:
"Ну, что это, в конце концов?
Ведь это все не то".
. . . . . . . . . .
Нет! Я не Гамлет и не мог им стать;
Я из друзей и слуг его, я тот,
Кто репликой интригу подтолкнет,
Подаст совет, повсюду тут как тут,
Услужливый, почтительный придворный,
Благонамеренный, витиеватый,
Напыщенный, немного туповатый,
По временам, пожалуй, смехотворный -
По временам, пожалуй, шут.
Я старею... я старею...
Засучу-ка брюки поскорее.
Зачешу ли плешь? Скушаю ли грушу?
Я в белых брюках выйду к морю, я не трушу.
Я слышал, как русалки пели, теша собственную
душу.
Их пенье не предназначалось мне.
Я видел, как русалки мчались в море
И космы волн хотели расчесать,
А черно-белый ветер гнал их вспять.
Мы грезили в русалочьей стране
И, голоса людские слыша, стонем,
И к жизни пробуждаемся, и тонем.
Перевод А. Сергеева
ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА
Если б я думал, что отвечаю человеку,
Который когда-нибудь сможет вернуться на землю,
Это пламя не дрожало бы.
Но так как никто, как я слышал,
Никогда не вернулся из этих глубин,
Я отвечаю тебе, не боясь бесчестия.
Ад. Песнь 27, ст. 61-66
Что ж, пошли, вы да я,
В час, когда на небе вечер разлегся,
Как на столе пациент под эфиром.
Что ж, пошли по пустынным кварталам,
Убежищам беспокойно бормочущих ночей,
В дешевые номера, что сдаются "на ночь",
В усыпанные устричными раковинами пивные.
Улицы тянутся, как надоевшие доводы,
Коварно крадутся от дома к дому,
Ведут к проклятому вопросу...
Ох, не спрашивайте: какому?
Пошли, навестили, кого следует.
По комнатам женщины - туда и назад -
О Микеланджело говорят.
Желтый туман чешет спину о стекла,
Желтый дым трет о стекла нос,
Черной ночи углы зализаны,
Он медлит в канаве, он в лужу врос,
Сажа труб его обволокла,
Он залез под балкон и оттуда прядает,
Но заметив, что октябрьская ночь тепла,
Вокруг дома свернулся и засыпает.
И в самом деле: есть еще время
Туману желтому красться вдоль домов,
Почесывая спину о выступы углов.
Есть еще время, есть еще время,
Для встречи новых лиц создать себе лицо,
Есть время, и убить, и вновь создать,
Есть время для трудов и дней тех рук,
Что пред тобой вопрос на стол роняют,
Час - для вас, и час - для нас,
И час для тысячи шатаний,
Для тысячи смотрув и пересмутров, -
Пока не взял я в руки чашку и печенье.
По комнатам женщины - туда и назад -
О Микеланджело говорят.
И в самом деле: есть еще время
Спросить себя: Посмею я? Посмею?
Успею повернуться к ним спиной
И - вниз по лестнице, сияя плешью.
("Однако, как он облысел!")
На мне пиджак, воротничок тугой
И галстук - скромный, но с булавкой.
("Однако, до чего же он похудел!")
Посмею ль я
Обеспокоить космос?
Одной минуты мне довольно
Для всех смотрув и пересмутров. Но миг все
вновь перерешит
Затем, что я их всех познал, да, всех.
Познал, утра, и вечера, и ночи,
Я вымерил кофейной ложкой жизнь,
Познал их голоса, и смех,
Под музыку, игравшую за стенкой,
Но как мне приступить?
И я познал глаза, познал их все,
Взгляд пристальный, одновременно с фразой,
Когда я сформулирован, дрожу,
Булавкою проколот и приколот на обоях.
Но как начать?
Как выплюнуть окурки прошлых дней?
И как мне приступить?
И я познал объятья рук их всех,
Тех голых рук, предплечья и запястья
(Под лампой в смуглом, ласковом пушке).
Что это, кажется, духи
Меня заставят отступиться?
Тех рук, что вдоль стола лежат иль кутаются в шаль...
Что ж, значит, приступить?
Но как начать?
Сказать: я в сумерках по улицам бродил
И все смотрел, как дым летел из трубок
Курильщиков, с тоской глядящих в окна...
Родиться б мне шуршащими клешнями,
Скребущими по дну морей безмолвных.
А день, текущий в вечер, мирно дремлет,
Разглаженный изящными руками.
Заснул... устал... А может, притворился?
Разлегся здесь он между мной и вами.
Так как же? После чая и пирожных
Собраться с духом? Вызвать кризис?
Но несмотря на то, что я молился, каялся, постился,
И видел голову свою (и плешь!) на блюде, -
Я не пророк. Да это и неважно.
Я видел миг ущерба своего величья:
С усмешкой Страж Дверей мне дал пальто.
Так - коротко сказать - я испугался.
В конце концов, игра навряд ли стоит свеч!
И после всех варений и печений,
Средь серебра, фарфора, разговора
О вас и обо мне - игра не стоит свеч.
Не стоит, отстранив все темы,
Сжать космос в мяч
И покатить его к проклятой теореме,
Сказав: "Я - Лазарь воскрешенный,
Пришел поведать обо всем, что видел там", -
Когда она, разлегшись на подушках,
Проговорит: "Совсем не то. Как жаль!
Совсем не то, чего я так хотела".
В конце концов, игра навряд ли стоит свеч!
Не стоит свеч игра после закатов,
И тех дворов, и мокрых улиц, после
Всех книг прочитанных, и чашек чая,
Скользящих по паркету шлейфов и так далее.
Немыслимо сказать, что я хочу сказать!
А весь чертеж - рисунок нервной сети
Моей - отбросил на экран фонарь волшебный.
Игра не стоит свеч, когда она,
Разлегшись на подушках, сбросив шаль,
Смотря в окно, вдруг скажет: "Нет, не то.
Как жаль!
Совсем не то, чего я так хотела".
Нет, я не Датский принц, я не хотел им быть.
Я на вторых ролях, один из тех,
Кто двинет действие, начнет явленье,
Даст Гамлету совет. Не трудно это.
А он и рад, что пригодился в дело.
Он аккуратен, вежлив и приличен.
Он полон важных слов немного туп.
Порой - сказать? - слегка комичен.
Порой - почти что Шут.
Старею я... Старею...
Не заказать ли брюки покороче?
Не сделать ли пробор? А можно съесть мне
персик?
Надену белые фланелевые брюки и пойду
гулять на берег.
Я слышал, как русалки пели песнь друг дружке,
Но, думаю, едва ль они пропели б мне.
Я видел, как они, верхом на волнах,
Неслись, расчесывая пряди волн седых,
Летящие по ветру пеной из черной тьмы.
Бродили долго мы по дну морей,
У дев морских в венках из красных водорослей,
Пока людские голоса не разбудили нас.
И тонем мы.
Перевод Н. Берберовой
ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ
Согласны мы, что ты прелюбодей,
Но преступленье было за границей,
К тому же, соответчица мертва.
"Мальтийский еврей"
I
Сквозь марь и хмарь декабрьских предвечерий
Вы сконструировали ситуацию
С намеком на желание отдаться -
И свечи в пляс по потолку в пещере,
Джульетта не жива и не мертва,
Фамильный склеп, притворная потеря,
Беззвучные и звучные слова.
Предлогом послужил последний польский
пианист -
Всклокоченный, как принято меж ними.
- Шопен так сокровенен, он так чист,
Что заклинать его уместнее в интиме -
Вдвоем, втроем, - а вот концертный шепоток
Прелюдий хрупких надорвет цветок. -
Наш разговор очнется
На ноте светской спеси и тоски,
Со скрипками на дальний звук качнется -
То затевают партию рожки -
И вдруг начнется.
- Вы и не знаете, что значит для меня дружить,
Как редкостно, как несказанно странно
Вдруг обрести - во всей грязи, во лжи...
Да-да, в грязи, во лжи - давайте без обмана!
Вы не слепец! Отнюдь...
Вдруг друга обрести - такого друга,
Который и богат, и щедр
По части истинно душевных недр,
И в дружбе с другом обрести друг друга,
А жизнь без дружбы... Боже, что за жуть! -
Со скрипками на дальний звук качнется
(Трещат рожки,
Стучат в виски)
В моем мозгу глухой тамтам, очнется
Абсурдная мелодия своя:
Меж монотонных барабанов бытия
Пусть нота хоть одна "фальшивая" начнется,
Но безошибочная... Что ж, подышим табаком,
Поговорим о чем-нибудь таком -
Политика, поэтика, дурдом, -
Свои часы с общественными сверим,
Попьем вина и полчаса похерим.
II
Пошла сирень - к ней в комнату вошла
И поселилась в вазе у стола.
И, полустиснув гроздку, продолжает:
"Ах, друг мой, вы и не подозреваете,
Что значит жизнь - а жизнь у вас в руках
(А у нее - сирень!), - и это поражает,
Ведь вы ее теряете... теряете...
Как молодость жестока, как самонадеянна...
Ну вот, вы улыбнулись невзначай!"
Приписанное сразу же содеяно -
Я улыбаюсь, я хлебаю чай.
- Но в предзакатной, но в апрельской прелести,
Похожей на меня в Париже по весне,
Покой я обретаю в первозданной прелести
И мир земной опять по нраву мне. -
А голос - невпопад, не в лад, не в такт,
Фальшивящая скрипка - только так:
"Ах, вы меня поймете, друг любезный,
Во взаимоотношениях не будет глухоты,
Вы руку мне протянете над бездной.
Вы Ахиллес - без ахиллесовой пяты.
Вы доберетесь до конца, до цели
И скажете: все остальные не сумели.
Но что мне, что мне, друг мой, дать в ответ,
Какой отдарок мне еще по силам,
Чем, кроме дружбы, встречусь с вашим пылом
На склоне дней, хоть не на склоне лет?
Останусь я царицей чаепитья"...
Берусь за шляпу, тороплю событья -
Вникать в услышанное мочи нет.