— Они так и так их занижают, пусть хоть разово заплатят. И… может быть… — я помолчала, обдумывая внезапно возникшую идею. — Может быть, попробовать ввести гербовую бумагу?
— А что это?
— Это в моей стране когда-то было — такая специальная бумага с гербом, стоившая дороже обычной, и все денежные документы, все сделки, все завещания и прочее можно было писать только на ней. Получалось, что любая сделка сразу же облагалась налогом — небольшим, но постоянным.
— У нас сделки заключаются не на бумаге. Для этого использую бирки.
— Хорошо, пусть будут гербовые бирки. Сделай их дешёвыми, чтобы люди могли их покупать без особого труда, даже небогатые. И можно ещё сделать цену… — я запнулась, не найдя эквивалента слову "прогрессивный". — Можно как у торговцев — чем крупнее сделка, тем дороже бирка. Если человек покупает, скажем, дом за тысячу таэлей, уж как-нибудь и дополнительный таэль на бирку найдёт.
— Хм, — Тайрен задумчиво постучал пальцем по подбородку. — Что-то в этом есть. Но, боюсь, большинство предпочтёт вообще отказаться от бирок, чем платить за них.
— Люди всегда пытаются увильнуть и платить меньше, ничего не поделаешь. Придётся твоим чиновникам надзирать ещё и за этим. И, знаешь… запрети учреждениям принимать любые решения без гербовых бирок или бумаг. Ведь и завещания, и дарственные, и всё прочее нуждаются в утверждении властей, так? Или суды — пусть не берутся за дела, если стороны не могут подтвердить сам факт законности заключения сделки! Хотите обойтись без бирки — отлично, но на свой страх и риск, что в случае любых разногласий вам никто не поможет их уладить.
— Я же знал, что ты что-нибудь придумаешь! — Тайрен с широкой улыбкой хлопнул меня по плечу.
— Только я не знаю, что делать, если и их начнут подделывать, как монеты…
— Ну, это просто — свидетели, — отмахнулся Тайрен. — Без них и так ни одно дело не обходится.
Окрылённый Тайрен умчался во дворец воплощать в жизнь новые идеи, а я решила ещё разок прогуляться. Сидеть в комнатах было душно, куда лучше я чувствовала себя в открытых галереях или в беседке над неизменным прудом. И ветерком обдувает, и от летнего солнца крыша защищает. Вот так и начинаешь понимать, что кондиционер — великое изобретение человечества. Увы, здесь бы доступен только ручной кондиционер типа "веер".
Солнце уже клонилось к закату, окрашивая черепичные крыши в рыжеватые тона. Скоро меня позовут ужинать в общий зал, и это будет единственный раз за день, когда я встречусь с приёмными родителями. Ни они, ни я не стремились наладить более близкое общение. Возможно, они были неплохими людьми, но мы оставались чужими друг другу, и ничего, кроме формального родства и достаточно шкурного интереса с обеих сторон, нас не связывало. Пожилая пара со мной была любезна до приторности, я старалась вести себя почтительно, как положено дочери, но по своим комнатам мы расходились с чувством облегчения. Я так точно.
Как же всё-таки хорошо, что моя будущая сверковушка так и продолжала обретаться в монастыре! Я не заговаривала с Тайреном на эту тему, но навестивший меня однажды Гюэ Кей, занявший теперь пост командира одной из дворцовых гвардий, подтвердил, что возвращать мать ко двору новый император не собирается. Общение с прежней императрицей для меня было нелёгким испытанием, даже когда у неё не было повода держать зуб персонально на меня, а уж во что бы оно превратилось теперь, и представлять не хотелось. А ведь мужняя жена должна служить свекрови пуще собственной матери. Именно свекровь — её новая семья, в то время как прежняя остаётся в прошлом, и даже траур по матери был куда короче и легче, чем по родителям мужа.
Как хорошо, что я буду от этого избавлена. Чтобы отравить мне жизнь, хватит и Мекси-Цу.
Я остановилась, глядя на своё отражение в зеленоватой стоячей воде пруда. Внезапно пришло в голову, что коллективную табличку семьи "Лезарефиса" теперь можно смело выкинуть. И, скорее всего, дворцовые слуги уже так и сделали. Всё равно попытка помолиться перед ней или принести жертвы по местным обычаям однозначно расценивалась как отказ от удочерения.
Под поверхностью воды уже клубились крупные рыбы с красной и золотистой чешуёй. Я простояла на берегу достаточно долго, чтобы у них появилась надежда на корм. Вздохнув, я отвела от них взгляд, и сделала шаг по дорожке вдоль пруда, когда какое-то движение, замеченное краем глаза, привлекло моё внимание. Кто-то шарахнулся за заросли бамбука, стоило мне повернуться в его сторону.
— Ты заметила? — я обернулась к служанке.
— Что заметила, госпожа?
— Там кто-то есть, — я сделала несколько шагов, обходя бамбук по широкой дуге.
— Должно быть, там кто-то из слуг, госпожа. Сюда не может попасть посторонний.
— Тогда почему он прячется?
Служанка не ответила — должно быть, не успела, потому что человек прятаться передумал. Наоборот, вышел из зарослей на освещённое место и уставился на меня. Одет он бы действительно как слуга, и если бы не его шараханье в кусты, я бы не обратила на него внимания. Это же не Внутренний дворец, куда мужчинам, кроме гвардейцев и евнухов, хода нет.
— Умоляю вас, госпожа, не бойтесь, — проговорил он, подняв руку. — Я не стану причинять вам вреда.
Я неожиданно для себя фыркнула. Ярко представилось, как он сейчас запоёт красивым тенором: "Не пугайтесь, ради бога, не пугайтесь! Я не стану вам вредить. Я пришёл вас умолять о милости одной!.." А можно ещё вспомнить Дон Жуана с Донной Анной…
— Я сказал что-то смешное?
— Ну, вообще-то да. Пролезли сюда обманом, переодевшись, а теперь говорите, что не причините вреда. Люди с мирными намерениями так себя не ведут.
Что он переоделся, я не сомневалась ни минуты. Слуги так не держатся, это я уже научилась отличать.
— Но я действительно не хочу зла. Я просто должен был вас увидеть.
— Что ж, вы меня увидели, — нелюбезно сказала я. — Теперь можете уходить.
— Но, госпожа… — он сделал шаг вперёд, остановился, словно в нерешительности. — Прошу простить мне мою дерзость. Но я должен был вас увидеть! В столице так много говорят о вас, ходит так много слухов… Не отличишь, где истина, где ложь. И вот я пришёл… У меня не было намерения вас оскорбить!
Ещё один любопытствующий, брезгливо подумала я. Надо будет пожаловаться хозяевам, пусть дознаются, кто его сюда пустил. Хоть я и не сторонница жестоких наказаний, но кто-то точно заслужил свою порцию палок.
— Вы отлично знаете, что ваши действия оскорбительны независимо от намерений. Уходите.
— Молю вас, не гоните! — он вдруг упал на колени, театральным жестом простирая ко мне руки. — Я столько слышал о вас… Кто-то говорит, что блеск вашей красоты затмевает нефрит, кто-то говорит, что на вас невозможно глянуть без страха и отвращения. Но теперь я вижу, что те, что говорит второе — жалкие клеветники!
— А те, кто говорит первое — жалкие льстецы. Убирайтесь, или я позову стражу.
— Госпожа, молю, смилуйтесь!
— Вы слышали, что сказала госпожа Фэй? — молчавшая до этого служанка выступила вперёд. — Уходите, пока вас не выкинули!
— В общем, я пошла за стражей, — подытожила я, увидев, что он снова открыл рот. — А вы как хотите.
Мужчина судорожно вздохнул, вид у него был действительно взволнованный. Хоть сейчас на сцену, подумала я, но чувствовать себя актрисой в плохой пьесе мне не нравилось. Между тем мужчина всё-таки поднялся.
— Но я вернусь, — почти с угрозой сказал он. — Я ещё обязательно вернусь!
И быстро скрылся за поворотом дорожки. Я посмотрела на свою спутницу:
— Пойди, проследи, как он выйдет из дома.
— Но я не могу вас оставить…
— Ничего со мной не случится, я позову других слуг. Давай, беги.
Девушка присела и убежала. Я медленно пошла дальше, к беседке в дальнем конце. Сад перестал бы таким уютным, каким казался десять минут назад, однако звать слуг я, вопреки своим словам, не торопилась. Я уже почти забыла, каково это — гулять одной. С тех пор, как я стала высокопоставленной особой, в одиночестве я оставалась только в спальне, и то не всегда.
Вспомнился горящий взгляд только что ушедшего молодого человека, и я передёрнула плечами. Он мне не понравился, уж очень этот взгляд был… как бы это сказать… маньячным, пожалуй, преувеличение, но что-то лихорадочное и нездоровое в нём было. Увы, стать знаменитостью означает привлечь внимание разных людей, и, вполне возможно, я сейчас обзавелась навязчивым поклонником. Хорошо, что во Внутренний дворец ему уж точно ходу не будет.
В беседке я надолго задерживаться не стала. Приближался ужин, а нужно ещё успеть покормить Шэйрена. А после ужина я поиграю с Лиутар или почитаю ей что-нибудь. Если её брат позволит. В целом, Шэйрен был куда более спокойным ребёнком, чем Лиутар, и плакал реже. Но уж если начинал, то это было надолго. Упрямство — фамильная черта мужчин из рода Луй.
Но сегодня всё было хорошо, и сын, наевшись, тут же заснул. За ужином я узнала новости про незваного гостя. Оказалось, что он, покидая поместье Фэй, попросту вышел через заднюю дверь для слуг. Среди прислуги провели обыск и нашли парочку золотых слитков у привратника — визитёр явно был не беден. Будучи бит, привратник клялся и божился, что незнакомый молодой господин всего лишь хотел посмотреть на госпожу Фэй Шэн-Юэн издалека.
— Это больше не повторится, — со старательной улыбкой пообещал мой приёмный отец.
— Привратника выгнали?
— Думаю, мы его продадим, — сказала госпожа Фэй.
— Он — раб?
— Ну, что вы! Он из… — и она произнесла какое-то слово, которое я раньше не слышала. Я пробормотала "Понятно", и сделала себе мысленную пометочку уточнить у Тайрена. Или у Шэн Мия, если он вернётся раньше императора. В этот день евнух был в отъезде, он отправился посмотреть, как обстоят дела во дворце Успокоения Души, и собирался заночевать там или в каком-нибудь из селений рядом. Орда завоевателей изрядно посвирепствовала в окрестностях столицы, и, вполне возможно, что от дворца ничего не осталось. В любом случае, нужно было оценить ущерб. Тайрен пообещал, что всё, подаренное его отцом, у меня и останется, хотя, сдаётся мне, с куда большим удовольствием отобрал бы и надарил своего. Но дворец Успокоения Души был мне дорог.