смотрите на меня, точно на Иисуса Христа. Да потому что я все теряю, а вы… Ух ты, ну и штука! Да вы же, сволочи, подставляете меня. Подставляете, черти вы безмозглые!
ХАРДИНГ. Мак, поверьте…
МАКМЭРФИ. К черту. Пошли вы все к черту. У меня и без вас забот хватает, так что перестаньте ко мне приставать. /Кричит./ Все, все перестаньте! Перестаньте ко мне приставать!
Ошарашенное молчание. МАКМЭРФИ что-то обдумывает, принимает решение и направляется к чулану; открывает его и выходит оттуда со щеткой для чистки туалетов в руке. Входит СЕСТРА РЭТЧЕД с санитарами и замирает при виде Макмэрфи, только что вышедшего из чулана и направляющегося в туалеты.
РЭТЧЕД. Мистер Макмэрфи!
Он останавливается, и она подходит к нему.
Что это вы задумали?
МАКМЭРФИ. Задумал использовать эти предметы по назначению, мэм. Задумал так отчистить писсуары, что, отправляясь в туалет, нам придется надевать темные очки. /Входит в туалеты./
РЭТЧЕД /внимательно, в задумчивости глядя на больных/. Мистер Хардинг!
ХАРДИНГ /еле слышно/. Да, мисс Рэтчед?
РЭТЧЕД. Вы что, джентльмены, пытались образумить мистера Макмэрфи?
ХАРДИНГ. Да, мисс Рэтчед.
РЭТЧЕД. И что же вы ему сказали?
ХАРДИНГ. Мы… мы объяснили ему, на каких принципах строится жизнь нашего сообщества.
РЭТЧЕД. Понятно. /С улыбкой./ Вот и отлично, друзья, Просто отлично.
Затемнение.
В пустой общей комнате загорается приглушенный ночной свет. Чуть ярче освещена дежурка. Общая комната освещена синими лампочками да лунным светом, льющимся в окна. Некоторое время сцена пуста. Затем из палат появляется ВОЖДЬ БРОМДЕН. Он озирается с озадаченным, видом, словно услышав чей-то окрик. Лунный свет завораживает его, и он подходит к окнам. Поднимает голову, глядит в небо… и в тишине вдруг раздается пронзительный веселый шум пролетающих мимо диких гусей. ВОЖДЬ широко раскидывает руки, словно, хочет обнять весь мир за окном, потом обхватывает ими себя и стоит так, запрокинув голову, закрыв глаза. Входит МАКМЭРФИ.
МАКМЭРФИ /шепотом/. Эй, вождь! Ты — что?
/ВОЖДЬ никак не реагирует./
Я видел, как ты поднялся, и решил, что, может, ты вышел отскрести кусочек этой тысячелетней жвачки? /Вытащив пакетик жевательной резинки, извиняющимся тоном./ Я теперь не хожу больше в столовую — запретили, так что это все, что у меня есть.
БРОМДЕН /беря пакетик, говорит хрипло/. Я тебя благодарю.
МАКМЭРФИ. О'кей, о'кей. /Делает несколько шагов в сторону и, вздрогнув, останавливается./ Эй, ты… /Вернувшись назад./ А ну, повтори еще раз, а то голос у тебя чуток заржавел.
БРОМДЕН /прочистив горло, произносит уже менее хрипло/. Я тебя благодарю.
МАКМЭРФИ начинает хохотать, стараясь, однако, сдерживаться, чтобы смех не звучал слишком громко. ВОЖДЬ с оскорбленном видом направляется в палаты.
МАКМЭРФИ /останавливая его/. Извини меня, вождь. Это я над собой хохотал: до меня ведь только сейчас доперло, чем ты занимаешься все эти годы — ждешь случая, чтоб послать их всех к черту!
БРОМДЕН. Ну, нет… нет, я не посмею.
МАКМЭРФИ. Это почему же?
БРОМДЕН. Я еще не дорос.
МАКМЭРФИ. Да ты, видно, и в самом деле чокнутый. Был я в своей жизни в нескольких резервациях, но такого агромадного индея нигде не видал!
БРОМДЕН. Мой папа был больше.
МАКМЭРФИ. Да-а?!
БРОМДЕН. Он был настоящий вождь, и звали его Ти-и А-а Милату-уна. Значит; ДЕРЕВО, КОТОРОЕ ВЫШЕ ВСЕХ НА ГОРЕ. Но только мама у меня была на две головы больше.
МАКМЭРФИ. Ну, видно, мамочка у тебя была — дай бог!
БРОМДЕН. Да нет, она не была большая в таком смысле. И индианкой она тоже не была. Она была городская. И звали ее Бромден, что значит? Ветла.
МАКМЭРФИ. Угу, теперь я, кажись, тебя понял… Значит, когда городская женщина выходит за индейца, все считают, что она выбрала мужа ниже себя, да? И папаше твоему, что же, пришлось взять ее фамилию?
БРОМДЕН. Она сказала, в жизни не выйдет за человека, которого зовут Ти-и А-а Милату-уна. Но не одна она сделала его меньше. Все трудились. Как сейчас они трудятся над тобой.
МАКМЭРФИ. Кто — она?
БРОМДЕН. Да вся ихняя шайка. Они захотели прогнать нас с наших земель. Они захотели отнять у нас водопад. А в городе стали избивать папу в проулках, отрезала ему волосы. О, шайка большая… огромная. Папа долго боролся с ней. Потом мама сделала его таким маленьким, что он уже и бороться не мог. Тогда он подписал бумаги.
МАКМЭРФИ. Какие бумаги, вождь?
БРОМДЕН. Да те, по которым все забрало правительство. Деревню, водопад…
МАКМЭРФИ. Я помню… но я слышал, что племя получило за это кучу денег.
БРОМДЕН. Так и эти парни из правительства тогда говорили — кучу, мол, денег получите. А папа сказал: разве можно деньгами возместить человеку утраченный образ жизни? Разве можно деньгами возместить человеку отказ от права называться индейцем? Но им было этого не понять. Да и племя тоже не понимало. Они все стояли перед нашей дверью, держали в руках чеки и спрашивали — а что теперь с этим делать? А папа ничего не мог им сказать, потому что стал очень маленький… да и очень был пьяный.
МАКМЭРФИ. А что сталось с ним потом?
БРОМДЕН. Пил, потом умер. Его подобрали в проулке, и глаза ему грязью засыпали. /Ожесточенно./ Эта шайка изничтожила его. Она всех забивает насмерть.
МАКМЭРФИ. Постой, обожди минутку…
БРОМДЕН. Да, да, именно так! Сразу они тебя не прихлопнут. Сначала поработают над тобой, подберут ключи, так что сразу и не поймешь, что с тобой происходит. А потом схватят, выпотрошат и свое нутро вставят!
МАКМЭРФИ. Да не переживай ты так, приятель.
БРОМДЕН. А станешь противиться — живо под замок посадят. Там уж ты перестанешь брыкаться и…
МАКМЭРФИ /прикрывая Вождю рот рукой/. Стоп, поостынь чуток.
Обнимает Вождя.
БРОМДЕН /через некоторое время, устыдившись/. Я наговорил тут всяких глупостей — точно ненормальный,
МАКМЭРФИ. Ну, немного наговорил.
БРОМДЕН. Чепухи, всякой.
МАКМЭРФИ. Я не сказал, что это чепуха.
БРОМДЕН. Ш-ш! /Поднимает голову, прислушивается и подходит к окну./ Слышишь?
МАКМЭРФИ подходит к окну, прислушивается. С неба снова доносится дикий пронзительный шум.
МАКМЭРФИ. Канадские трубачи полетели на юг. Видно, будет ранняя зима, вождь. Видишь, вон летят. Как раз сейчас луну пересекают.
БРОМДЕН /глядя вверх, говорит тихо, нараспев/. Раз-два-три-четыре-пять…
МАКМЭРФИ. Чего, чего?
БРОМДЕН. Это детская считалка. Меня еще бабушка учила…
МАКМЭРФИ. 0 господи, ну, конечно, я ведь тоже ее знаю! Все встают в круг, а один считает и пальцем тычет каждому в грудь. Вставай сюда, Вождь! /Нараспев, тычет в грудь по очереди то себе, то Вождю./ Раз-два-три-четыре-пятъ…
БРОМДЕН.Гуси-лебеди летят…
МАКМЭРФИ. Летят туда…
БРОМДЕН. Летят сюда.
МАКМЭРФИ. А этот выпал из гнезда;
БРОМДЕН. Выпал, выпал!..
МАКМЭРФИ. Гусь нырнул вниз с неба и вытащил тебя!
Обнявшись, оба весело хохочут. Затем ВОЖДЬ замолкает.
БРОМДЕН. Макмэрфи?
МАКМЭРФИ. Угу?
ВОЖДЬ БРОМДЕН. Ты теперь отступишься, да? /МАКМЭРФИ не отвечает./
МАКМЭРФИ /отворачиваясь/.Н-ну-у… а не все ли равно?
БРОМДЕН. Отступишься или нет?
МАКМЭРФИ /взгляд его загорается, упав на железный ящик у стены дежурки. Оживленно/. Эй, помнишь, как я пытался поднять эту штуковину? Вот у тебя, держу пари, получилось бы.
БРОМДЕН /отступая/. Я еще не дорос, я маленький.
МАКМЭРФИ. А почему бы тебе не попробовать?
БРОМДЕН. Да я же еще не вырос!
МАКМЭРФИ. Откуда ты знаешь? Вот тут-то ты бы и проверил. /Отступаясь, с веселым видом./ Ну, когда надумаешь, дай мне знать — я на тебя поставлю. Ух ты, такой банк сорву!
БРОМДЕН. Макмэрфи!
/МАКМЭРФИ приостанавливается./ Помоги мне снова стать большим.
МАКМЭРФИ. Черт возьми, Вождь… Да, по-моему, ты уже на полфута вырос!
БРОМДЕН /качая головой/. Какой же я большой, когда даже ты стал маленький? Разве может человек стать снова большим?
Выходит в палаты. МАКМЭРФИ с минуту стоит неподвижно, затем выходит следом за ним. Свет тускнеет. Когда свет снова загорается, уже день. СЕСТРА ФЛИНН сидит в дежурке.
ФЛИНН /беря микрофон/. Совет пациентов. Заседание Совета пациентов.
Из палат вылетает МАРТИНИ во власти буйной галлюцинации.
МАРТИНИ. Воздух — земле!.. Воздух — земле!.. В три часа замечен противник! В три часа замечены самолеты противника. /Палит из воображаемого пулемета по самолетам.
ЧЕЗВИК /выходя из туалета/. Прекрати, Мартини. Никаких самолетов там нет.
МАРТИНИ /возбужденно/. Неужели ты их не видишь?
ЧЕЗВИК. Говорю тебе, никого тут нет. Так что прекрати. Никого нет… /Обнимает Мартини и, прижав к себе, заставляет успокоиться./
МАРТИНИ /с грустью/. А мне казалось, я их видел.
Входят остальные. Покорные, тихие. Входит МАКМЭРФИ, опустив голову, и садится — по примеру остальных. Входят, чуть ли не военным шагом, УОРРЕН и УИЛЬЯМС, за ними — СЕСТРА РЭТЧЕД.
РЭТЧЕД. Друзья, я много думала над тем, что я вам сейчас скажу. Я обсудила это с персоналом, и мы все пришли к единому мнению, что ваше вчерашнее неслыханное поведение должно быть наказано.
/Пауза. Все молчат./ Многие из вас находятся здесь потому, что не сумели приспособиться к жизни в широком мире. Вы то и дело нарушали правила общежития, и в определенное время — в детстве — вам это сходило с рук. Но когда вы нарушали какое-то правило, вы это понимали. Вы ждали наказания — оно было вам необходимо, но никто вас не наказывал. Эта неумная снисходительность со стороны ваших родителей, возможно, и повлекла за собой заболевание, от которого вы страдаете сейчас. Я говорю вам об этом в надежде, что вы поймете: мы придерживаемся здесь твердой дисциплины исключительно для вашего же блага.