Глава 4
Габриэль
Ее комната в общежитии… Боже! Такая уродливая и мрачная! И вдобавок Лили, которая ненавидит зеленый, оказалась в зеленых стенах! Там были комнаты самых разных цветов, а ей достался этот гадкий зеленый. Я-то ничего не имею против зеленого, но тут даже я… И у меня до сих пор мурашки по спине, когда я вспоминаю раковину. Ужас!
Лили постаралась исправить, что смогла: повесила красивые фиолетовые занавески, привезла с собой несколько дорогих ей вещей. Она попыталась вдохнуть жизнь в это место. А это было нелегко: бетонная многоэтажка, двадцать четыре комнаты на каждом этаже, длинные, бесконечные коридоры. Она жила в комнате 801, на самом верху, с никакущим видом. Рядом с лифтом, напротив душевых и кухонь. И ни одной живой души вокруг. Как в песне о прóклятом отеле «Калифорния»[31].
Лили
Чаще всего студенты снимали другое жилье.
Одни – и таких было меньше – селились в общежитии гостиничного типа рядом с нашим учебным заведением, там были настоящие однокомнатные или двухкомнатные квартиры с кухней и ванной, но арендная плата была мне не по карману.
Другие – большинство – жили в центре города, в квартирах, которые им снимали родители.
А рядом со мной обустраивались студенты университета, выходцы из небогатых семей, приехавшие из маленьких окрестных городов и живущие, как я, на стипендию.
Из моего вуза в этом общежитии жила только я. Но я считала, что мне повезло. Мало кому удавалось получить тут комнату.
Глава 5
Лили
Начался учебный год, и я с первых же дней поняла, куда попала. Больше никакой прустовской утонченности. Никаких интеллигентских штучек. Власть и деньги – вот что здесь было важно. И досада из-за того, что ты оказался в этой школе, а не в той, на которую рассчитывал папочка.
Подготовительные курсы были страной, населенной потомками дворян. Высшая школа оказалась империей, принадлежавшей сыновьям больших боссов. Конечно, здесь были не только они, но их голоса звучали громче других. Я слышала их чудовищные заявления: «Какой смысл вкалывать и торчать на лекциях? Диплом я по-любому куплю». Я бесилась, слыша, как они говорят: «Лекции идут на хрен. Сегодня вечеринка». Для них важно было только поступить сюда.
Занимая место на скамье в лекционном зале, я была намерена получить как можно больше знаний. Я приехала на другой конец Франции не для того, чтобы развлекаться, заводить знакомства и бездельничать. Я должна была быть достойной шести тысяч восьмиста евро, которые взяла у своей матери.
Больше всего меня беспокоит работа в группе и наши общие оценки. Но я не собираюсь высовываться и возмущаться, что одни работают больше, чем другие. Мне надо продержаться три года.
Как только занятия заканчиваются, все садятся на автобус и уезжают в центр города. Я же незаметно отстаю, захожу в туалет, а потом направляюсь в другую сторону. В свой университетский городок.
Глава 6
Лили
Выходные, посвященные знакомству с первокурсниками. Целая программа. Посвящение в студенты, круглосуточно открытый бар, выборы «Мисс факультет». Будь красивой и молчи[32]. Парни напиваются, блюют, обращаются с девушками как с неодушевленными предметами. А ты ходи полуголой перед ними, одетыми.
– Ты что, не наденешь купальник?
– Нет, спасибо.
Я не стану показывать им свое крестьянское тело. Они сразу поймут, кто я.
Никогда еще я не чувствовала себя настолько не в своей тарелке. И самое главное, мне кажется, что так себя чувствую только я. Анализирую, пытаясь понять, что каждый из них скрывает, что выставляет напоказ, слушаю, улавливая несказанное, а не получаю удовольствие от вечеринки. И мне от этого стыдно – от того, насколько я не вписываюсь. Они ведь не все злые и не желают мне ничего плохого. Они бы приняли меня такой, какая я есть. Но мне есть что терять. Больше, чем остальным. Поэтому я держусь на расстоянии. Наблюдаю за «вечеринкой», а не участвую в ней.
На танцполе пары отплясывают рок-н-ролл. Кто сегодня еще так делает? Меня тоже приглашают. Пьер-Анри, Шарль-Эдуар, Амори, Ангерран – я таких имен никогда в жизни не слышала. Я отказываюсь. Я не училась парным танцам.
Внезапно музыка останавливается. Раздаются две ноты, и все начинают кричать. Поднимают руки и закрывают глаза, чтобы прочувствовать музыку.
Я ничего не понимаю. Но они все отреагировали одинаково, как будто у них была генеральная репетиция и они знали, что делать, когда зазвучит именно эта песня. Или, может, они действительно в трансе, каждый сам по себе, и у каждого это любимая песня? Мишель Сарду?[33] Серьезно?
Наверняка она популярна, но я все равно не понимаю.
Поэтому я думаю о своей матери с ее ломтиком ветчины и листом салата. Разве она не счастливее, чем все они?
Габриэль
Когда я разговариваю с ней по телефону, то по голосу слышу, что она в восторге от учебы. Что ж, это утешает меня, пока мы в разлуке. Она так увлечена всем, что там происходит: уже занимается спортом, записалась на праздник первокурсников, нашла друзей. Как будто всю жизнь это делала – всегда в своей стихии, быстро адаптируется.
Моя дочь, что тут скажешь!
Глава 7
Лили
О чем-то умалчивать – да, но никогда не лгать. Мне нечего было скрывать. Я находилась здесь по праву. Поэтому на вопрос «А твои родители чем занимаются?» я всегда отвечала прямо. Я заранее знала, что разговор будет загублен: услышав ответ, собеседник растеряется, не понимая, как реагировать и как поддержать беседу, и, кроме того, я, скорее всего, забуду задать ему тот же вопрос, ведь это последнее, что меня интересует.
«Чем занимается моя мать? Она сиделка».
Сколько из них тут же отвернулись, отступили и до конца года больше не разговаривали со мной, испытывая противоречивые чувства. И очень быстро эти чувства стали взаимными.
А потом один высказался более прямо, чем остальные. Потому что был менее лицемерным, или более глупым, или злым. Он сказал:
– А, так ты перебежчик?
– Кто? – переспросила я.
– В смысле, твои родители – никто!
Глава 8
Лили
Моя мать – никто? Значит, я ничья дочь.
Я узнаю, что в этом мире есть родители, с которыми считаются, и те, которых в расчет не принимают. А я-то боялась, что не знаю, как говорить о своем отце… Но оказалось, что проблема, похоже, в том, кем работает моя мать!
Как всегда, когда я в замешательстве и не до конца понимаю, что происходит, мое единственное убежище – словарь.
«Перебежчик: тот, кто бросает своих, переходит на сторону врага; дезертир, предатель, диссидент; тот, кто бежит, отрекается, предает других людей или какую-либо идею».
Но я же не такая! Я никого не предала и не переметнулась в другой лагерь. Я не принадлежу к их миру, я даже не общаюсь с ними, в университетском городке я совсем одна.
Мне даже было бы стыдно оказаться похожей на них, говорить только о том, кого они знают, или о том, на что потратили деньги. Когда я слышала: «Я сегодня одела пальто», поначалу я переспрашивала: «Прости, ты одела кого-то в пальто или надела его на себя?» Но они не понимали, почему я все время их поправляю, не видели разницы.
И это мне нужно стыдиться того, кто я такая? Но единственное, за что мне может быть стыдно, – это за то, что я не могу их спасти.
Глава 9
Габриэль
Моя дочь больше ничем со мной не делится. Она «справляется», так она говорит, а это всегда нехороший знак. Я уверена, она что-то от меня скрывает.
Лили
Я все держу в себе.
Не говорю ей, как в общежитии меня достают парни, которые всю ночь ломятся ко мне в дверь. Что моя кредитка заблокирована, что у меня украли сумку, что меня оштрафовали в автобусе, а у меня оставалось всего десять евро до конца месяца.
Я не говорю ей, что подхватила грипп, и последние три дня у меня температура под сорок, и я ходила к врачу, а он, чтобы наверняка сказать, что это грипп, долго мял мою грудь.
Так что да, когда она звонит, я почти ничего ей не рассказываю. К счастью, она меня слышит, но не видит.
– Ты в порядке?
– Да, просто слегка простудилась.
Если бы она только меня видела… Распластанную на кровати, с разбросанными по полу бумажными платками, с миской растворимого супа в руках, в пижаме и с наброшенным на спину теплым свитером, который она мне подарила.
Габриэль
Я прекрасно понимала, что не смогу помочь ей деньгами, когда она будет там. Да она и не хотела моей помощи. Но через месяц после ее отъезда я заметила, что трачу меньше, и решила: по справедливости, сэкономленные деньги должны принадлежать дочери.
Я объяснила, что должна ей сто девяносто пять евро в месяц, на понятном Лили языке – с помощью цифр и статистики. Привела аргумент: в случае развода родитель, живущий отдельно, выплачивает ребенку тринадцать с половиной процентов своей зарплаты, и наконец мне удалось уговорить ее. Сто девяносто пять евро. Она была не против. Почти столько я и сэкономила. Я хотела округлить до двухсот евро, но она отказалась. А потом вообще от всего отказалась. Как всегда. «Я сама».
Лили
Брать деньги у матери – исключено. Разве я буду вправе упрекать всех этих богатеньких сынков в том, что они живут за счет родителей, если соглашусь на жертву мамы, когда у нее и так ничего нет? Я не смогу смотреть на себя в зеркало.
Я решила где-нибудь подрабатывать. Ох, и еще эта стажировка, которую у меня никак не получается найти…
Глава 10
Лили
Мама учила меня: «С волками жить – по-волчьи выть». Поэтому я начинаю думать как другие, и в конце концов мне удается почувствовать себя в своей стихии. Почти.