а эту ее работу.
Но мы все-таки иногда видимся.
Глава 15
Габриэль
Из-за своей стажировки и новой среды, в которой оказалась, Лили начала меняться. Сперва это было едва заметно, но я видела, что теперь она по-другому причесывается, по-другому одевается, по-другому красится. Потом она стала носить одежду умопомрачительных брендов, говорить тоном, которого я раньше у нее не слышала.
Лили
Я хотела, чтобы люди принимали меня за свою. Не желала выделяться. Означало ли это, что мне нравился этот мир? Не знаю. Я пыталась понять его, уловить связи между людьми и то, чего не говорили вслух. Меня ужасно мучил синдром самозванца. Я привыкла быть хорошей ученицей, но здесь я больше ничего не знала. Во всем сомневалась. Честно говоря, синдром самозванца возник у меня давно. На подготовительных курсах он уже точно был. Я ошибалась, думая, что он пройдет через несколько лет. Он будет длиться всю жизнь.
Габриэль
Я всегда учила дочь, что нужно уважать других людей, независимо от того, кем они работают или как учатся.
Но тут я испугалась. Ее будто все дальше уносило от меня. Я больше ее не узнавала. Месяц за месяцем, целых два года в индустрии роскоши – и я чувствовала, что теряю ее.
Ведь, начав оттуда, откуда она начала, добившись таких успехов в учебе и работе, она могла слишком много возомнить о себе! Не могло быть и речи о том, чтобы она стала чужой.
Только не моя дочь.
Лили
Я сама зарабатывала на жизнь и каждый месяц отдавала маме часть долга, но представления о деньгах, об их ценности и о том, как их тратить, у нас были разные. На свой день рождения я купила себе картину. Ту, на которую смотрела несколько месяцев, ту, которую давно убрали с витрины, ту, ради которой я впервые в жизни решилась войти в галерею. Это было чертовски дорого – чуть больше трехсот евро.
– Это что, просто картина? Или, может, она еще светится?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, рама – она светится? Может, там есть неоновая подсветка или светодиоды?
– Нет, мам, это произведение искусства. Это всего лишь картина…
– Ты сама могла бы нарисовать лучше. И это не было бы так дорого. Сколько, говоришь, ты за нее заплатила?
Я молчу.
– Ты понимаешь, что на триста евро я могу набить тележку продуктами на целый месяц? Ты совсем оторвалась от реальности, дочка. Швыряешь деньги на ветер. Это меня разочаровывает.
Мы перестали понимать друг друга.
– Но я имею на это право. Это мои деньги, я могу делать с ними все, что захочу. И ты прекрасно знаешь, что искусство всегда было для меня важно!
– Тратить больше определенной суммы неприлично. Ты лишь показываешь, будто можешь себе позволить то, что не могут другие! Кого ты хочешь этим впечатлить? Свою мать? Пытаешься доказать, что ты лучше меня? Лучше того места, где родилась? Но это лишь видимость, дорогая. «Ах, у меня есть картина известного художника»… Не пытайся быть тем, кем не являешься! Ты не из таких, как они, и никогда такой не станешь. Нравится тебе это или нет, но мы все равны и никто не стоит больше, чем другой. Даже ты!
– Я свой успех не украла. Он мой по праву.
И вдруг я получаю пощечину.
– Вот это тоже – твое по праву! Знаешь, если что меня впечатлит, так это не твои дипломы и деньги. Когда ты действительно произведешь на меня впечатление, тогда и поговорим.
– В любом случае, мама, теперь мы живем в разных мирах. И больше никогда не будем жить в одном.
Глава 16
Лили
В следующие выходные у меня выпускной. Не знаю, приедет ли мама: мы не разговаривали уже несколько недель. Никогда раньше мы так не ссорились.
Габриэль
Это война. Мы больше не звоним друг другу. Я жду, когда Лили спустится с небес на землю. Когда она вспомнит о смирении. И извинится, как положено. Но, зная ее, понимаю, что ждать придется долго.
Лили
Замечаю ее не сразу. А потом вдруг вижу – забившуюся в угол. Она здесь! Она приехала…
Я оглядываю ее, обнимаю.
– Обожаю это твое платье.
– Знаю.
– Мама, ты красивая.
Не свожу с нее глаз, пока она идет через зал. Почему она идет сгорбившись, опустив голову, настороженно озирается, пробирается вдоль стен, как будто она опоздала и не хочет привлекать внимания? Как будто не хочет никого обеспокоить?
Вижу, как она быстро здоровается с другими родителями, мимо которых ей пришлось пройти, а потом садится и смущенно улыбается, не глядя на них.
Габриэль
Я прекрасно все понимаю. Я и все остальные родители – мы из разных миров. Мне страшно входить в их мир. Страшно сказать что-нибудь не то.
Достаточно посмотреть на них, увидеть, как они друг с другом общаются… Все здесь такое шикарное – официанты разносят шампанское и маленькие сладкие закуски. И я могла бы быть одной из них.
На мне, разумеется, мой самый элегантный наряд и ужасно неудобные туфли на высоких каблуках, но я знаю, что выделяюсь среди остальных на этой церемонии.
Прежде всего все здесь парами – одна я без спутника. Все прекрасно одеты, с идеальными прическами – наверняка только что из парикмахерской. И вряд ли кто-то из них потел в электричке. Я слушаю их разговоры, придвигаюсь ближе, пытаясь присоединиться, – и абсолютно ничего не понимаю. Ну то есть я понимаю, что они обсуждают следующий отпуск за границей, но не представляю, как бы я могла принять участие в этой беседе.
Некоторые пришли со своими профессиональными фотографами. Просто не верю своим глазам! Я-то буду снимать на свой старенький мобильник. И тоже получится неплохо.
Все эти женщины прекрасны! Длинноногие, загорелые, стройные, высокие.
Моя дочь в своем платье выглядит великолепно. Она похожа на них, ничем не отличается. В жизни не скажешь, что она не из их числа.
Лили
Никому невдомек, что это платье с распродажи и стоит меньше двадцати пяти евро. Оно правильной длины, не в катышках и производит нужный эффект.
Мне удалось укротить свои волосы. С первого же дня здесь я усвоила, что неухоженные волосы выдают тебя больше, чем что-либо другое.
Моя мама всегда с уважением относилась к учебным заведениям. Даже если о своем школьном времени у нее остались только плохие воспоминания. Она всегда будет на стороне преподавателя, директора. «Школа – это святое, это важно. Учителей нужно уважать». Но уважала ли школа ее саму? Дала ли она ей хоть один шанс? Ее шанс? Не знаю.
Я смотрю на других родителей. Да, моя мама от них отличается, но она лучше, хотя они этого не знают. Она лучше меня и тоже этого не знает. Если кто-нибудь посмеет смеяться над ней, сделает малейшее неуместное замечание, усмехнется, глядя на нее, я выцарапаю ему глаза.
Габриэль
Церемония началась неудачно. Директор произнес речь, в которой я совершенно ничего не поняла. Какие-то странные слова, аббревиатуры, тарабарщина, цифры… В общем, он говорил сам с собой, а не с нами, родителями. И уж тем более не со мной.
Лили
Студенты начали выходить на сцену, и мама сгорала от нетерпения, ожидая моей очереди. Казалось, она вот-вот встанет, прижав руку к груди, как мать спортсмена, только что ставшего олимпийским чемпионом, которая плачет и поет громче, чем ее ребенок на пьедестале почета.
Габриэль
А потом на сцену поднялась Лили.
Глава 17
Лили
Я подошла к микрофону, даже не задумываясь о какой-то речи. Я просто чувствовала: все, что столько лет комом стояло у меня в горле, должно вырваться наружу.
«Меня зовут Лили. Моя мама – сиделка, она ухаживает за пожилыми людьми в домах престарелых или у них дома, стирает, убирает. Ей пришлось оставить школу в шестом классе, и больше она не училась. Я выросла в районе многоэтажек в южном пригороде Парижа, в рабочем квартале, и я получаю стипендию.
Я не стояла бы здесь сегодня, если бы мама однажды не сунула мне в руки книгу вверх ногами; если бы один взрослый не назвал меня нахалкой; если бы сын одного из маминых подопечных не велел мне заткнуться; если бы преподаватели не твердили мне постоянно, что мне здесь не место. Вот почему я искала свое место. Очень долго. Честно говоря, я не уверена, что оно здесь, среди вас, но точно знаю, что я его не украла. Как и этот диплом.
Однако если ты из простой среды, то все здесь напоминает тебе, что ты не такой, как все. Видите вы это или нет, понимаете или нет, но все здесь нас отторгает. Все напоминает, что мы не на своем месте. Некоторые даже осмеливаются говорить нам это в лицо. Я не жалуюсь и никогда не просила каких-либо льгот или квоту. Даже если сегодня я склоняюсь к мысли, что минимальная доля стипендиатов в пятнадцать процентов не стала бы роскошью.
Наше имя, история нашей семьи влияют на нас, пока мы растем. Но у моей семьи нет истории. Нет легенды о почтенном предке, пересказанной тысячи раз и прославляющей его, прославляющей нас. У нас нет ни героев, ни подвигов. Ни медалей за заслуги, ни ордена Почетного легиона. Только самые обычные люди, жившие, умершие и не ставшие кем-то особенным. Они так и остались никем. Мы остались никем. Так что история нашей семьи начнется с меня.
За каждым великим мужчиной всегда стоит женщина. За великой женщиной тоже стоит женщина. Ее мать. Женщина, которая отдала всю свою любовь, чтобы ее ребенок обрел непоколебимую уверенность в себе и добился успеха.
Так что этот день – что-то вроде медали, которую никогда не присуждают матери за весь тот огромный труд, который остается незамеченным. Моя мама сейчас в этом зале, и я не знаю, гордится ли она мной, но я горжусь ею. Этот диплом, мама, – наша первая медаль. И раз тебе выпала не любовь, а одни лишь испытания…
Мама, эта речь – для тебя».
Глава 18
Лили
Эта прекрасная речь так и осталась у меня в горле. И в моем кармане.