И мистера Хогарта на пороге Сара помнила смутно. Лицо миссис Хогарт, скорбное, как у вытащенной на сушу русалки, то и дело наплывало на смешную лысину мистера Хогарта.
И миссис Хогарт победила, отодвинула мужа, пробралась в дверной проем, раскинула руки и спросила недоуменно:
— Она к тебе пристает?
После Сара часто размышляла о том, что заставило мистера и миссис Хогарт выгнать ее. Она была им чужая, но не настолько, чтобы пренебрегать приличиями и отказывать от дома. Дело было не в этом. Дело было в том, что миссис и мистер Хогарт поняли, что скрытая от всех тайная жизнь их семьи перестала быть тайной. Кит нашел союзника, Кит попросил помощи. Своеобразно, но он это сделал. Он показал Саре, до чего он доведен. Подросток с заряженным пистолетом вызвал подмогу сигнальной ракетой выстрела.
Разве в нормальных семьях такое бывает?
Разве так бывает, Сара?
Помоги мне. Помоги мне. Вот что это было, а не дурачество и неосторожность.
Оливия Хогарт выгнала старшую дочь за то, что она приставала к своему младшему брату. Развратная полоумная девка. Господи, какой позор! Она не причинила тебе неприятностей, Кит? Ничего не было… особенного? Ты уверен?
Кит ничего не ответил. Он стоял на лестнице и смотрел, как Сара набивает карманы плаща упаковками бумажных салфеток. Она не плакала, но собиралась зарыдать прямо на улице, а салфетки оказались под рукой, и она растерянно набирала их все больше и больше, словно не в силах остановиться, а миссис Хогарт терпеливо ждала, протягивая ей лиловый старый зонтик — снаружи хлестал ливень.
А через месяц Хогарты переехали, навсегда оставив дом, где в стене засела пуля из пистолета TEC-9.
Сигнальная ракета пропала во тьме, искры рассыпались и погасли.
Кит отложил телефон как раз в тот момент, когда Оливия деликатно приоткрыла дверь его комнаты и протиснулась внутрь, так же деликатно и будто частями — сначала выставила одну ножку, потом предплечье и плечо…
Она уселась в низенькое кресло и сложила руки на коленях.
— Собираешься в школу?
Кит кивнул. На мать ему смотреть не хотелось, и он упорно смотрел только на дно сумки, куда укладывал какие-то листы, скрепки — все, что попадалось на глаза.
— Я хотела поговорить. Папа тебе не скажет, но он очень доволен, что у тебя есть девушка.
— Надо же.
— Я говорила с ним вчера вечером и уверена, что все в порядке. Миссис Хайтауэр, конечно же, могла ошибиться. Она перепутала Минди с мальчиком, правда?
Из Минди тот еще мальчик, с ее-то сиськами, подумал Кит. Миссис Хайтауэр должна была наглотаться кислоты, чтобы так накосячить. Но такое объяснение при всей его абсурдности — просто находка.
— Тебе стоит извиниться перед папой, и все наладится, — подвела итог Оливия.
Кит обернулся. Перед ним сидела женщина с увядающим красивым лицом и любопытными детскими глазами. Милая женщина — поздний цветочек. Нежная вежливая мясорубка.
Пришлось наклониться, завернуть штанины и показать ей черные, распухшие колени с начинавшей таять желтизной, оплывающей по голеням, как ананасовое мороженое в жару.
— За это? — коротко спросил Кит.
Оливия печально посмотрела на его ноги и покачала головой.
— Ты же понимаешь, что он был вынужден тебя наказать. Он не хотел причинять тебе боль. Ты проявил такое неуважение…
— Мама! — выкрикнул Кит. — Сюда смотри! Посмотри на мои чертовы колени! Мне завтра играть! Выкладываться на полную!
Оливия вытянула руки вперед.
— Иди, я тебя обниму. Я все понимаю, деточка. Но я так воспитана — родителям нужно проявлять уважение, и мне уже поздно менять свои взгляды. Ты очень обидел папу. Просто извинись, скажи, что был неправ, попроси прощения, и такого никогда больше не повторится, я обещаю.
«Эй, парень, как тебе эта сучка? Она тупа как пробка, правда?»
— Ты просто тупая, — сказал Кит, еле сдерживаясь, чтобы не заорать во весь голос. — Тупая сука.
В безмятежных глазах Оливии проявилась тень сомнения. Словно в ее хрустальном сияющем замке на полу обнаружилось грязное пятнышко и всем своим видом продемонстрировало близость угрожающей реальности.
Киту даже показалось, что мать хотя бы на секунду покинет свой сказочный мир и наберется духу выглянуть за дверь выдуманных чертогов.
Но Оливия просто смахнула пятнышко и снова погрузилась в безмятежность.
— Ты должен вести себя хорошо, — царственно сказала она.
Выполнила свое предназначение: дала ценный и благонравный совет бунтующему отпрыску, наследнику земель и лесов, замка и титула.
— Иди к черту, — сказал Кит и выскочил за дверь, а там несколько секунд дышал глубоко и размеренно, чтобы успокоить дрожь во всем теле. По лестнице он спускался осторожно, держась за перила, и каждый шаг отдавался колючей болью где-то внутри колен, неприятно похрустывающих, словно в них открылись зубастые слюнявые пасти, грызущие окровавленные кусочки сахара.
Мистера Хогарта дома не было, и Кит прямо в прихожей высыпал на ладонь остатки таблеток, разжевал каждую, и на улицу выбрался слегка оглушенный, онемевший, словно вышедший из длительного наркоза.
Яркое солнце вспыхнуло на ресницах, обожгло роговицу.
«Тачдаун, парень. Я серьезно, ты превзошел самого себя»
— Веди себя хорошо… — пробормотал Кит, пытаясь найти в кармане ветровки ключи от машины. Ключей там не оказалось, рука беспомощно ощупывала складки, проваливаясь в какую-то бездонную дыру.
«Позови меня, когда соберешься трахнуть белокурую красотку, Кит. Не подумай ничего плохого, но я давно не видел раздетой девки младше двадцати одного. Одним глазком, договорились?»
«Твои голоса приведут тебя в ад».
«Это всего лишь твои мысли. Твои же мысли»
«Ад — это то место, где Томми будет жарить зефир и распевать песни бойскаутов. Номер семьдесят два! Номер семьдесят два! Кит Хогарт!»
Мистер Тейлор, гревшийся на пороге магазинчика с объявленной распродажей теплых пижам, на секунду остановил взгляд на высоком парне, бредущем по улице с сумкой через плечо.
«Хромает, бедняга, — подумал он, любовно поправляя объявление о скидках, — дефект бедренных суставов?»
На досуге мистер Тейлор любил почитывать медицинские энциклопедии.
Кит его не заметил. Он все еще искал ключи, и процесс этот захватил его полностью. Рука ползала по безразмерному карману-пещере и время от времени пропадала совсем. Никто больше не заводил с Китом никаких разговоров, сердце билось чуть учащенно, но на душе стало спокойно и легко.
Только где же эти чертовы ключи?
И зачем они ему понадобились?
Мало-помалу мысли приходили в порядок, мир вокруг стал четче и снова надвинулся на Кита, словно поджидал за углом, а теперь выпрыгнул из засады и преградил путь.
Вместе с яркими красками весенней зелени, с запахами утренних пекарен и птичьим гомоном, Кит так же естественно, как принимал запахи, звуки и цвета, понял и принял мысль: Сара была права.
Не в школу нужно идти, а в полицию. Там должен найтись человек, для которого изуродованные ноги Кита не повод погрозить пальчиком и приказать вести себя хорошо. Там должен найтись кто-то, кто спасет и Кита, и его мечту — мечту занять свое место в одной из команд Высшей Лиги.
Не было ничего, к чему бы Кит стремился так же сильно, и чему в угоду не скармливал бы другие возможности своей жизни. Ни друзей, ни девушки, ни хороших оценок. Все сосредоточено на футболе, и только футбол может стать пропуском в хороший колледж. На результаты тестов и творческую деятельность надеяться нечего. Творческая деятельность находится в зачаточном состоянии — Кит так и не выучил слова дурацкой пьесы, а тесты — дело наживное, но бросить спорт, чтобы засесть за учебники, значит, предать все, на что надеялся.
Себя предать. Как предал его отец и мамочка-принцесса. Они вместе придумали, как держать Кита в узде, нашли его больное место, и будут продолжать до тех пор, пока Кит не сломается окончательно.
Что это, черт возьми, значит? Кит пытался понять своих родителей, но попытки тонули в непробиваемой массе нелепиц, а Кит привык размышлять логично, и с нелепицами справляться не умел.
Он выстроил простую схемку: родители любят его (это бесспорно), они вместе вели его к реализации в спорте. Иногда наказывали, иногда мистер Хогарт перегибал палку, но все это было сделано ради Кита и его футбола.
Теперь случилось что-то такое, из-за чего они оба ставят под угрозу то, за что раньше вместе боролись. Мистер Хогарт не ударил Кита ни по голове, ни по рукам. Он держал Кита под прицелом и долго растаптывал ему колени, специально нацепив военные ботинки, в которых таскался по лесам в поисках кролика или лисицы. Он делает это каждый вечер. Приходит, вздыхает, сообщает, что ему совершенно не хочется причинять Киту боль, но…
Зачем? Может, это последнее и окончательное испытание?
Было похоже на правду и в стиле мистера Хогарта. Если сможешь преодолеть это, сынок, значит, ты стал настоящим мужчиной, таким, каким я и хотел тебя видеть. Это значит, что теперь мы с мамой будем уважать тебя. Все закончилось, курс пройден. Прими мои поздравления.
В своих размышлениях Кит все дальше и дальше уходил от идеи завернуть в полицейский участок, но участок ему уже был не нужен. Он понял — стоит только достойно отыграть матч на этих распухших, непослушных ногах, как все закончится. Так и было задумано. Потом можно будет обняться с отцом и поблагодарить его за все, что он для сына сделал. Сказать ему — спасибо, теперь я выдержу все, что угодно, ничто меня не сломит… Сказать — я люблю тебя, папа. Один раз в жизни можно сказать и такое. Перед матерью нужно извиниться сегодня же, за «тупую суку»… ей наверняка больно и обидно, а ведь она пыталась помочь, почти напрямую указывая на то, что все делается на благо и только на благо… нужно только немного потерпеть.
Держись веселее, Кит. Ты сгустил краски. У тебя все есть: талант, как минимум один друг, и лучшая девушка школы. А еще сестра, футбол, будущее, и мать с отцом.