— Ладно, я тогда пойду. — Лёнчик решил ловить Вику во Дворце культуры.
— Нет-нет, — схватила его за рукав Жанна. — Лёнчик, уж раз зашел! Ты мне нужен, я же тебе говорю. Заметку сочинить. Седьмое ведь ноября на носу.
Лёнчик прикинул, когда бы ему было удобнее сочинить ей заметку. Сегодня или завтра-послезавтра. Но завтра-послезавтра предстояло носиться по заводу с «бегунком», оформляя увольнение, и то же с институтом. Поди угадай, какие они у него будут, завтра-послезавтра.
— Что ж, давай, — согласился он.
— Сейчас увидишься кое с кем, — лисьим голосом пообещала Жанна, когда он двинулся следом за ней к их комнате.
— С кем же это? — спросил Лёнчик, понимая, что этот «кое-кто» и есть причина того смущения, с которым она открыла ему квартиру.
— Кой с кем знакомым, — так же по-лисьи ответила ему Жанна.
В комнате, в простенке между зашторенными окнами, где было когда-то рабочее место отца Вики и Жанны, стоял, смотрел с напряженным ожиданием в сторону двери Саса-Маса.
— О, привет! — проговорил он мгновение спустя, опознав Лёнчика. — А я слышу, Жанна там с кем-то, а это ты!
У него был такой же неестественно-смущенный вид, как у Жанны, когда она открыла Лёнчику. И он называл ее Жанной, хотя обычно «Жанкой».
Лёнчик обалдел. Саса-Маса у Жанны! А Вики и в помине нет дома. И Таисии Евгеньевны тоже нет.
— А ты чего, не можешь, что ли, помочь Жанке статью написать? — вырвалось у него нелепо.
— Да я по другой части, — с залихватской уклончивостью, в которой светилось все то же смущение, ответил Саса-Маса.
— Да, Лёнчик, мне тебя никто заменить не может, — вся лиса из русских народных сказок, льстяще улыбаясь ему, возникла перед Лёнчиком Жанна.
— Тогда живей, — внутренне возбуждая себя на сочинение, сказал Лёнчик. — Я уже клокочу.
Жанна радостно хихикнула, мгновенно выложила из портфеля на стол тетрадь с ручкой, села на стул и, подхватив его снизу за сидение, тесно пододвинулась с ним к столу.
— Я готова, — с нацеленным на чистую страницу пером, ожидающе посмотрела она на Лёнчика.
Лёнчик широким жестом повел перед собой рукой.
— Приближается сорок шестая годовщина Октября! — возгласил он. — Нет, лучше так: «Вот и сорок шестая…» Ведь газета же потом будет висеть и висеть?
— Да, до самого Дня Конституции, — быстро записывая изреченную Лёнчиком фразу, отозвалась Жанна.
— Это когда у нас День Конституции? — поинтересовался Саса-Маса.
— Ой, Саша, пожалуйста, только не мешай, — не поднимая головы от тетради, недовольно проговорила Жанна.
В том, как она обратилась к нему, были все их отношения; если до этого Лёнчик мог еще сомневаться, то теперь все было очевидно.
— Пятого декабря у нас День Конституции, — отвечая Сасе-Масе, сказал он.
— Лёнчик, не отвлекайся, не отвлекайся! — сделала Жанна выговор и ему. Но это прозвучало совсем не так, как замечание Сасе-Масе. Лёнчик даже почувствовал укол зависти: а ведь, возможно, захоти, на месте Сасы-Масы мог быть и он, не исключено.
— Пиши дальше! — повелел он, изготавливаясь, чтобы произнести следующую фразу заметки.
Через полчаса Лёнчик снова был на улице и, не раздумывая, с ходу двинулся ко Дворцу культуры. Танцы там устраивались в актовом зале на первом этаже. Связки стульев, расставленные рядами, сдвигались к дальней стене, взгромождались одна на другую и закрывались белым полотняным чехлом. Лёнчик купил в кассе у входа билет, сдал пальто в гардероб и, все так же со своей желтой папочкой в руке, прошел в зал.
Оркестр на возвышении в углу играл шейк, гремя так, что барабанные перепонки сразу залипли. Толпа посередине зала, разбитая на пары, ходила в такт музыке вверх-вниз, со стороны казалось, к ней подключен ток и ее колотит под ним. Лёнчик обошел толпу со всех сторон, несколько раз ему чудилось, что видит Вику, но всякий раз это оказывался не он.
Оркестр отыграл последний такт и смолк. Ток, бивший толпу, исчез, она замерла — и хлынула с середины зала к стенам. Лёнчик жадно вглядывался в лица вокруг — Вики не было. А может быть, Лёнчик никак не мог увидеть его в толпе.
Грянул твист. От стен на середину зала, заполняя ее, потянулись пары — все больше, все активней. Но нет, Вики, похоже, все-таки не было.
— Что за чуву так выцеливаем? — проговорил голос рядом.
Лёнчик повернулся на голос — это была шмара, которую он знал по летним танцам на «сковородке» в Парке культуры. С прической «бабетта», в поплиновом платье с юбкой «бочоночком» — вполне ничего себе шмара. Шмара, чувиха, или чува, — так на танцах полагалось называть девушек.
— Не чувиху, а чувака, — ответил он. Парней на танцах следовало называть еще «поцами», но в отличие от «чувака» «поц» — это было с оттенком уничижения, это только если хотел отозваться о ком-то неодобрительно.
— Что, дело какое-то, да? — с участием, словно они были близко знакомы и ей изо всех сил хотелось помочь ему, поинтересовалась шмара.
Лёнчик вспомнил, что она знает Вику, он их летом на «сковородке» и познакомил.
— Вику Зильдера ищу, — сказал он. — Вроде как на скачках должен быть.
— Был Вика, — с радостным удовольствием, что смогла помочь ему, подтвердила шмара. — Ушел уже. Ларку с Веера знаешь? У черта же на куличках. Пошел ее провожать.
Веер — это был такой поселок на краю Уралмаша, действительно у черта на куличках, идти туда и идти.
— Ларку с Веера пошел провожать! — вырвалось у Лёнчика. Ему было досадно. — Нашел тоже чем заняться.
— Это ты брось, — сказала шмара. — Ларка девочка какая, о! Она не с каждым пойдет. С тобой, может быть, — ни в жизнь.
— Со мной? — Лёнчика задело ее заявление. Хотя эта Лара ничуть его не интересовала и лично он ни за что не пошел бы ее провожать. — Да видал я ее!
Шмара усмехнулась. Словно такого ответа от него и ждала.
— Сбацаем? — предложила она, кивая на яростно твистующую рядом толпу. — Раз Вики твоего все равно нет. Чего стоять.
Мгновение Лёнчик боролся со вспыхнувшим в нем чувством сопротивления. Все же это был не белый танец, чтобы танцевать приглашал не он, а его. Но, с другой стороны, раз уж оказался здесь, что же было не станцевать. Тем более что шмара была вполне себе ничего.
— Давай сбацаем, — согласился он, бросая свою желтую папку на подоконник.
Он был намерен твистить с нею по всем правилам, как большинство других пар, — на расстоянии друг от друга, словно безостановочно давя и давя сигаретные окурки, — но она, только они приблизились к толпе, подняв руки, возложила их ему на шею и до того тесно прижалась к нему — он ощутил ее грудь и живот, будто на ней не было платья.
— Давай так, — сказала она.
Они протанцевали так до самого конца танцев, и он отправился ее провожать. Имя ее было Марина. И в отличие от Лары она жила совсем рядом, десять минут хода, средний подъезд пятиэтажного дома, квартира ее на четвертом этаже, но, не доходя до своего этажа, на площадке между лестничными маршами третьего и четвертого она остановилась и прислонилась спиной к стене. Во всем подъезде не горело ни одной лампочки, тьма на лестнице была почти абсолютной, только из узкого, как щель, окошка под самым потолком проникало немного мерклого желтого света уличных фонарей. Лёнчик вместо ее лица видел лишь бледный овал.
Он наклонился к нему, и губы его тотчас встретились с ее губами — раньше, чем он был готов к тому, — а ее рука нашла его руку и, взяв поперек ладони, больно сжала. И так, пока длился поцелуй, все сжимала — было даже и больно.
— Гад такой, — сказала она, когда губы их разомкнулись. — Где столько времени ошивался? С лета жду-жду тебя…
«С лета» — это, должно быть, значило с того знакомства на «сковородке». Лёнчик тогда и не заметил, что произвел на нее какое-то особое впечатление.
— Работа, — пробормотал он. — Учеба…
Он не договорил — губы ее запечатали ему речь, а руки ее принялись проворно расстегивать пуговицы на его пальто, расстегнули, просунулись под полы и сошлись на его спине замком.
Но когда он начал расстегивать пуговицы у ее пальто, руки ее оказались на его руках, и пальцы ее стали мешать его пальцам. Вот еще, ты что, еще не хватало, говорила она. Но он вдруг ощутил в себе такое желание и силу — никогда с ним еще не случалось подобного. Да что ты, всего-то пуговицу расстегнуть, вслед ей говорил он. И вот оказалась расстегнута одна пуговица, и другая, и третья. А расстегнуть последнюю она уже и не мешала. И почти не мешала стягивать с нее рейтузы, трусы: сопротивлялась — и тут же уступала.
То, о чем думалось столько лет, произошло так стремительно — Лёнчик не успел ничего осознать. Он ухнул в бездонное ущелье и тотчас утратил всякую способность шевелиться, только вжимался в нее, вжимался, словно это с ним делала какая-то неподвластная ему, не в нем заключенная сила, а потом эта сила оставила его, и он оказался исторгнут к устью ущелья, бархат занавеса задернут, и он не в состоянии раздернуть его.
— Ох ты, какой ты! — сказала она, когда брюки у него были застегнуты и сама тоже натянула на себя рейтузы с трусами. — Прямо с первого раза — и в дамки.
Лёнчик испытывал чувство стыда от того, как скоро у него это произошло.
Но только он дотронулся до нее вновь, та, словно бы не его волей действующая в нем сила, стала заполнять его заново — и все повторилось: юбка, рейтузы, трусы… И вот теперь он мог гордиться собой, теперь было так, как рассказывалось другими, и она ему, как рассказывалось, подмахивала, — вот что это было такое, о чем Саса-Маса говорил «кидает».
— Ты даешь, вот ты даешь, ну ты дал! — услышал он от нее, когда они оделись по второму разу. — Неудержимый какой, прямо не остановить, уломал!
— Я в армию ухожу, — неожиданно для себя самого сказал Лёнчик.
— В армию? — словно не поняла, переспросила она.
— Ну, — подтвердил Лёнчик. — Через неделю.
— Что, и повестку получил? — с какою-то странной интонацией осведомилась она.
— Говорю же, через неделю. Получил, конечно, — ответил Лёнчик.