Что теперь об этом, когда он снова оброс перьями и всем своим видом демонстрировал вселенскую печаль.
Где можно получить нужные списки имперских магов, я знала, но проблема в том, что мне самой до них не добраться по целому ряду причин, и причины эти я Рене озвучить не успела. А ведь надо не только имена магов выяснить: им надо писать или встречаться, объяснять цель, просить, а я… Я думала, что за то время, что сыч прожил в Бейгор-Хейле, он что-то понял про мою жизнь, но, как показали его интересные выводы о моём статусе, его наблюдения относительно всего остального могли быть не совсем верными. И, положа руку на сердце, не всеми подробностями я хотела бы с ним делиться. Но и лгать тоже ни к чему.
Я выбралась из-за ширмы, пока помнила, вытащила из платяного шкафа смятые полотенца, пристроила их сушиться и вернулась к постели, присела на смятое покрывало. Пернатый Рене тут же слетел вниз, забрался на колени, и я погладила крылышки: этот облик смущал меня гораздо меньше, даже зная теперь, что это не простая птица, я не стеснялась протянуть руку, коснуться. Когда он становился человеком, хотелось вслух потребовать, чтобы он собрался и трезво оценил свои шансы, свои возможности и начал действовать наконец, а не отсиживался в старом замке у подножия гор, не то жалея себя, не то прячась от упомянутой семьи. А в облике маленькой совы его хотелось оберегать, укрыть от недоброго мира, продолжать следить, чтобы до него не добрался Шершень. В этот раз он не хватал меня за пальцы и лапки переставлял осторожно, чтобы не царапать ткань юбки.
– Как жаль, что даже договорить нам с тобой не удаётся. Верген, он… не так чтобы слишком скупой. Да, больших денег за ним никогда не водилось, насколько я знаю, но он многое для меня сделал, находил возможность. Я нездорова, Рене, и это мягко сказано. Моя болезнь не лечится, все эти микстуры и зелья лишь отсрочка неизбежного, но и они стоят денег, и, как видишь, в том шкафчике всегда есть запас. Услуги лекарей, а меня смотрели несколько, один до сих пор приезжает сюда регулярно, оценивает моё состояние, привозит лекарства. Мне нужно хорошо питаться, и я питаюсь: независимо от сезона у меня всегда свежие продукты и довольно разнообразное меню. До недуга… Он помог мне, Рене, благодаря ему я жива до сих пор, и дело было не в болезни. Спас. Я осталась жить, хотя не о такой жизни мечтала и не сразу оказалась здесь. Сначала мы жили в Риагате… не знаю, приходилось ли тебе там бывать. Неплохое местечко, немного шумное, суета на улицах… чудесные праздничные гулянья всем городом… можно есть орехи в меду прямо на улице, под зажжёнными фонарями, хотя прежде мне никогда не разрешали, мама в обморок бы упала… Наверное, неплохо мы с мужем жили, и я ходила в гости к соседям, и тётю Лиз видела чаще, хотя не очень-то они поладили с Вергеном. Это потом он совсем сошёл с ума в желании вытащить из меня заложенный от рождения дар… Да, я должна была стать магом, но не стала, так тоже бывает. А он два года после свадьбы всё пытался и пытался, опаивал всякой дрянью, проводил ритуалы… Это противно вспоминать и не очень интересно, Рене. – Сыч протестующе хватанул меня клювом за руку, но я помотала головой, не желая бередить воспоминания. Внимательный взгляд разглядит на моих запястьях застарелые шрамы от порезов. Некоторые ритуалы требовали крови. – Но, как ни странно это будет звучать, мне есть за что поблагодарить его. Я жива до сих пор, пусть этой жизни осталось всего несколько лет, пока болезнь окончательно не возьмёт верх.
Птиц отскочил подальше, спрыгнул с колен и заклекотал, яростно сверкая круглыми глазищами и размахивая крыльями. Я невольно отметила, что при обратном переходе из человеческого тела в птичье проблем не наблюдалось: он двигался быстро, уверенно, птичье тело слушалось.
– Мне тоже не нравится, Рене, – согласилась я. – И я уже пыталась отсюда сбежать, но Верген быстро нашёл и вернул обратно. Его не меньше, чем меня волнует состояние здоровья: надо ведь постоянно принимать эту отраву, именуемую целебными снадобьями. Поэтому…
Поэтому повторный побег нужно как следует подготовить, бессчётного числа попыток у меня нет. И если раньше я хотела убежать ради себя самой, чтобы остаток дней провести так, как хочется, в тихом красивом месте, где никто не слышал о старой истории моей семьи и никто не будет искать, чтобы привести приговор в исполнение, ведь некоторые приговоры отмене не подлежат, то теперь к моей цели прибавилась и вторая: Рене. Я знаю, что ничего не могу, но должна, обязана придумать, как вытряхнуть человека из тела совы. Значит, буду откладывать каждый веринг, каждый танс для покупки ключа, буду заново учиться разговаривать с людьми и добывать нужные сведения, уговаривать, убеждать… Пусть всё это не сразу, но это надо осуществить, пока гадкий недуг не взял верх. Времени должно хватить.
Проговаривать это вслух я не стала, только почесала сычика в области шеи, будто он был котёнком. Он недовольно булькнул, вывернулся из-под руки и вспорхнул на изголовье. Я же невольно покосилась толстую веточку-жёрдочку выше. Сколько раз птица оставалась здесь, когда я укладывалась спать! Нет уж, начиная с этой ночи, я буду выгонять Рене отсюда и плотно задёргивать полог.
– Но ты прав: любви между нами нет, – решила я закончить ненужные откровения. – И не было, хотя Верген когда-то, в самом начале, что-то такое пытался… Наверное, считал, что красивыми словами будет проще расположить меня к себе. Мне же было достаточно того, что он знал моего отца, был его учеником и даже другом. Я не видела их дружбы, отец о нём не упоминал, но он вообще не говорил со мной о своих знакомых, если только о том, кто из них мог бы быть хорошей партией для меня… А потом я уехала учиться и домой приезжала два-три раза в год, на каникулы и большие праздники. Так что познакомиться с Вергеном в то время не сыскалось возможности… Зачем я тебе всё это рассказываю? – я подняла голову, нашла мерцающие жёлтые глаза.
Рене не ответил.
Я потянулась, подцепила валявшуюся на покрывале книгу и переложила её на прикроватную тумбочку.
– Гораздо больше меня волнуют твои тайны, – укоризненно сказала я, но птиц тут же состроил непонимающий вид. – Твоё нежелание дать о себе знать родным, какой-то выдуманный позор, задетая честь… Ладно-ладно, я, наверное, берусь судить о том, чего не знаю, больше не буду. Но я обещаю сделать всё, что в моих силах, чтобы найти это перо.
Сыч смотрел на меня очень внимательно.
Дура ты, Гердерия. Нельзя обещать, если нет ресурсов, если нет уверенности в результатах.
Но, раз он прилетел сюда, я должна попытаться.
***
Глава 6.2
Снова покатились дни пребывания Рене в птичьем облике, но круглые совиные глаза умели заглядывать в лицо очень по-человечески, вопросительно и с надеждой. Я же не разрешала себе даже думать о самом плохом, старалась изо всех сил верить, что обращение птицы в человека было не последним, надо всего лишь запастись терпением и дождаться следующего.
Невозможность нормально разговаривать и заканчивать беседу невыразимо огорчала, вызывала бессильную досаду.
– Надо нам придумать язык жестов, чтобы хоть как-то общаться, пока ты такой, – я постаралась придать голосу самый мягкий и деликатный окрас, но пернатый Рене издал какой-то звук, на его птичьем, должно быть, означающий несогласие и обиду.
И самым неделикатным образом утянул у меня курагу из вазочки с сухофруктами, с которыми я вместо сладостей пила чай.
Это стало ещё одним бытовым неудобством: до нового знакомства со своим питомцем (не могла я называть его фамильяром, не считала таковым!) я могла попросить накрыть стол и в малой чайной комнате, или в уютном уголке библиотеки-мастерской, расположившись возле окна, словом, безвылазно в своей комнате я не сидела. А теперь, опасаясь, что Мейде, к примеру, приспичит не вовремя прибраться в хозяйской спальне аккурат в момент явления Рене во всём своём раздетом великолепии, или той же Яоле понадобится зайти с каким-то вопросом, я старалась держать дверь запертой на ключ. Но, поскольку ждала, каждый день ждала возвращения человека, я и ела преимущественно у себя, и от уборки комнат то и дело отвлекалась, и из мастерской бегала проверять, не обратился ли мой сычик.
С этим тоже надо было что-то решать.
Ключ от моих комнат, к слову, у экономки я самым некрасивым образом стянула, поймав удачный момент послеобеденного сна, и не собиралась в содеянном сознаваться.
Тёплые солнечные дни покинули эти края, на смену им прилетели пронизывающие ветра, тяжёлые тучи то и дело опрокидывали на землю холодные дожди, но я всё равно выбиралась на прогулки, пусть даже совсем коротенькие. Нередко прохаживалась по внешней галерее, заросшей плющом и араленой, в это время года уже не цветущей. С этой галереи можно было попасть на угловую башню с открытой смотровой площадкой, окаймлённой невысокой зубчатой стеной-ограждением. Дальше начинался крутой обрыв и простор, в стороне темнели горные пики. Я ступала на круглую, всю в трещинах, площадку всего несколько раз: высота завораживала и пугала, а гуляющий здесь ветер слишком неприятно подталкивал в спину и дёргал за полы плаща. Красивый вид на горы открывался и с галереи, мне хватало.
Томительное ожидание было вознаграждено: злое колдовство, запиравшее Рене, регулярно давало сбой, ненадолго выпуская измученного человека из маленькой совы. Я отмечала дни на календаре: обращение случалась примерно раз в пять-шесть дней, преимущественно в вечернее время. Жаль только, что совсем ненадолго, но он радовался и этому.
Я старалась сделать его короткие часы человеком как можно более удобными, комфортными: заботилась о нормальной человеческой еде, подходящей по размеру и соответствующей времени года одежде, уступала личную ванную, хранила его секрет от обитателей замка. Но этого было так мало, совсем недостаточно для полноценного существования!
И обрывки бесед на логносе, лишь немного на имперском, который Рене очаровательно коверкал,