Смерть для большинства из нас – самый страшный враг. Ничто так не ужасает приверженцев материалистического общества, как реальность того, что физическое тело обречено на смерть.
Мы воспринимаем смерть не только как врага тела, но и как уничтожителя смысла. В отличие от других животных, человеку важно, чтобы его жизнь что-то значила. С учетом нашей жажды значимости смерть – это противник, который уничтожает всякую надежду на славу в последнюю минуту и сводит нашу жизнь к нулю.
Буддизм не трактует жизнь и смерть таким уничижительным образом. Вместо того чтобы рассматривать жизнь как заранее проигранную битву, в которой враг непостоянства всегда побеждает, жизнь и смерть толкуются как неразрывные процессы, имеющие священную связь (вспомните объединенные противоположности инь и ян). Обещание исчезновения обогащает жизнь, если мы позволяем ему это, укрепляя благодарность за драгоценность нашего человеческого рождения и связывая нас через сострадание с остальными нашими смертными братьями и сестрами,
Многие духовные традиции поддерживают эту точку зрения. Представление о том, что смерть может подчеркнуть смысл жизни, а не лишить наше существование смысла, превращает этого самого страшного врага в близкого друга, столь же близкого, как наша собственная тень.
В качестве метафоры человеческой судьбы китайский мудрец Чжуан-цзы рассказал историю о человеке, который был настолько недоволен видом своей тени и звуком своих шагов, что решил избавиться и от того, и от другого. Испуганный человек решил убегать от своей тени, но с каждым шагом тень, естественно, без малейшего труда следовала за ним. Человек пришел к выводу, что бежит недостаточно быстро, поэтому он прибавил темп и бежал все быстрее и быстрее, не останавливаясь, пока наконец не упал замертво. Бедняга не понимал, что стоит ему только шагнуть в тенистое место, и его тень тут же исчезнет. А если перестать идти, то и шагов больше не будет.
Тот же принцип применим и к принятию собственной смерти. Когда мы познаем мудрость непостоянства, страх уменьшается пропорционально. Когда мы садимся и замираем, заземляя себя с помощью практики осознанности, шаги паники начинают стихать. Осознавая смертность, мы живем с большей заботой и благодарностью; это осознание, в свою очередь, освобождает в сердце место для любящей доброты. Когда мы со всей полнотой переживаем моменты нашей жизни, мы учимся «умирать» в каждый момент, чтобы возродиться – пробудиться. Смерть не является нашим врагом, она великий пробудитель. И время для практики принятия смерти наступило сейчас, до того, как мы столкнемся с реальным вызовом смерти,
Это сложная практика, потому что большинству из нас трудно смириться с тем, что мы умрем. Ум хорошо защищен от собственного исчезновения, Мы также сопротивляемся мысли о смертности тех, кого любим. Классическая история Кисы Готами иллюстрирует это сопротивление и то, как далеко мы готовы зайти в своем отрицании. Киса Готами была женой богатого человека и потеряла своего единственного ребенка. Отчаявшись в своем горе, она не могла найти утешения. Никто не мог помочь этой матери, которая, казалось, потеряла не только своего любимого ребенка, но и смысл жизни. Ее горе было настолько велико, что многие думали, что Киса Готами сошла с ума, так как она ходила с телом своего мертвого ребенка на руках. В конце концов она обратилась к Будде с единственной просьбой – вернуть ее ребенка к жизни. Будда сказал ей, что, прежде чем он вернет ребенка к жизни, она должна принести по зернышку белой горчицы из каждого дома, в котором никто не умер.
Киса Готами ходила от дома к дому, но, к своему великому разочарованию, не нашла ни одного дома, где бы не умер ни один из членов семьи. В конце концов ее осенило, что ни один дом не свободен от смерти, потому что людям свойственно умирать. Огорченная, она вернулась к Будде, который утешил ее и научил мудрости непостоянства бытия, Считается, что благодаря этому учению Киса Готами пробудилась и вступила на первую ступень духовного мастерства. И она наконец-то смогла похоронить своего ребенка.
Представление о том, что смерть может подчеркнуть смысл жизни, а не лишить наше существование смысла, превращает этого самого страшного врага в близкого друга, столь же близкого, как наша собственная тень.
С одной стороны, кажется, что он преподал ей жестокий урок. Но Будда показал Кисе Готами, что она не одинока, и эта истина просветила ее. Она поняла, что по-прежнему является частью жизни. Ее ребенок умер, но жизнь продолжалась, и частью этого продолжения было сострадание к другим людям, которые пережили свои собственные невосполнимые потери.
Мы обновляем себя, обновляя мир и работая над облегчением страданий других людей, переживающих болезни, старость и смерть. Научиться перенаправлять свое негодование по поводу смерти на сострадание не так-то просто. С одной стороны, жизнь совершенно несправедлива: как возмутительно, что именно тогда, когда мы начинаем жить, мы обязаны умереть. Один выздоравливающий алкоголик как-то сказал мне: «Черт возьми. Я потратил столько времени и сил на то, чтобы стать трезвым и психологически оздоровиться, а тут мне ставят диагноз».
Да, это несправедливо, что мы должны умереть. Но это факт. Главное – что мы делаем с нашим возмущением по этому поводу. Мой покойный друг, писатель Рик Филдс, выплескивал свое возмущение в стихах, в том числе в одном, озаглавленном «Пошел ты, рак»[17]. У Рика был рецидивирующий метастатический рак легкого, с которым он боролся в течение многих лет, используя как традиционные, так и альтернативные методы лечения. Он никогда не пытался притворяться, что он менее зол, чем был на самом деле, что в конце концов придало ему удивительное благородство. Рик говорил о том, что нельзя делать из своей смерти врага. Он имел в виду, что в нашей культуре смерть часто воспринимается как некое предательство, как нечто, чего не должно быть. Это отрицание связано с представлением о том, что мы должны все контролировать, а смерть – это напоминание о том, что наше тело каким-то образом вышло из-под нашего контроля, что приводит нас к выводу о том, что происходит что-то чужеродное, что-то неправильное. Рик дерзко противостоял смерти, но он никогда не попадал в ловушку ненависти или иллюзорной веры в то, что в его умирающем теле происходит что-то неправильное.
Мы переносим агрессию в самые маловероятные области. Тридцать с лишним лет назад, когда визуализация стала популярным дополнением к традиционным методам лечения рака, пациентам предлагалось представить свои раковые клетки в виде захватчиков, а иммунную систему – в виде рыцаря в доспехах, уничтожающего эти клетки. С появлением видеоигр рыцаря заменили на фигурку, похожую на Пакмана, пожирающую вражеские клетки. Этот образ хорошо работал для некоторых людей, но другие приходили ко мне и говорили: «Я так не могу. Мне нужен менее воинственный метод». Им было неприятно представлять свое больное тело как поле боя. Вместо этого они предпочитали использовать образы интеграции. Вместо того чтобы воспринимать рак как врага, они видели в нем клетку, пытающуюся жить, но слишком сильно, слишком быстро и слишком инвазивно. Для того чтобы исцелиться, этим людям необходимо было интегрировать весь свой опыт – смятение, гнев, страх, а также моменты радости и спокойствия, чтобы наладить более гармоничные отношения со своей жизнью, чем если бы они представляли себя в видеоигре.
Им нужно было придерживаться той точки зрения, что их жизненная сила выразила себя через рак, а рак был проявлением их жизненной силы. Таким образом, они могли воспринимать рак не как врага, а как ужасно заблуждающуюся и неконтролируемую часть себя. Такой подход не был слабостью или самоуничижением, оправданием пассивности или капитуляцией, а скорее совершенно иным способом отношения к болезни, который, по сути, давал больше сил, чем любая модель войны. Мы настолько приучены считать силу проявлением агрессии, что для того, чтобы понять силу любви, доброты и сострадания, нужно перевернуть свое понимание с ног на голову.
На острой грани между гневом и благодатью нелегко балансировать. Однако это путь к свободе. Вырывая контроль из наших рук, смерть становится нашим великим освободителем. Недавно я была у подруги за пару недель до ее смерти. Она находилась дома, и ее больничная кровать стояла в столовой. Была открыта дверь в сад, и в комнату проникал легкий ветерок и пение птиц, пока жизнь покидала ее. Она то погружалась в бессознательное состояние, то выходила из него, а после некоторого молчания повернулась ко мне и несколько растерянно сказала:
– Мне придется перевезти все мои вещи через дорогу.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я.
– Это сложно! – ответила она.
Я не понимала, о чем она говорит, и не знала, что ответить. Я сказала ей, как сильно ее любят, как сильно я ее люблю.
Прошел час, и меня наконец осенило, что, вероятно, означает «через дорогу»,
– Помнишь, ты говорила мне, что тебе придется перевозить все вещи через дорогу, и что это сложно? – сказала я, – На самом деле, тебе не нужно переносить все свои вещи. Ты можешь перейти на другую сторону без них. Все будет в порядке.
– Правда? – спросила она.
– Я уверена, – сказала я ей.
Наша склонность цепляться за вещи этого мира толкает нас на то, чтобы тащить с собой все: материальное имущество, эмоциональный багаж, устаревшие заблуждения и привычные реакции – через каждый переход. Трудно представить себе, что мы можем отпустить, не говоря уже о том, чтобы отпустить абсолютно все, когда мы переходим улицу смертности. Неудивительно, что мы считаем смерть врагом! Отречение – сложный процесс. Он может легко перерасти в апатию, незаинтересованность, депрессию, замкнутость и отказ от чувств. Но отрешенность – это не отказ от чувств, не безразличие и не отказ от тех, кого вы любите. Это не отключение от собственного опыта, каким бы он ни был. Отрешенность – это глубокая честность, основанная на истине того, что есть. Когда мы достигаем этой стадии, у нас уже нет никакой личной заинтересованности, у нас нет времени и желания манипулировать.