— Вряд ли у вас есть представление о том, что значит сплетаться в ласках. Хотите, я вам покажу?
— Нет, благодарю. Мне нужно выспаться, и вам тоже, если утром мы пойдем на разведку.
— Как всегда, разумно.
Уилл задул свечи и скользнул на кровать рядом с ней. Она лежала на расстоянии, по крайней мере, в три фута от него, но он чувствовал ее близость, шелест шелкового покрывала, приподнимавшегося от ее дыхания, ее запах, сладость, которая заглушала запах сажи и лондонское зловоние. Ему не следовало бросать взгляд даже на одну страницу памфлета, но скромное раздевание, которое Елена проделала в его присутствии, мучительно возбудило его. Она разбинтовала груди, и оставшегося с прошлой ночи воспоминания о них, округлых, обведенных красными кругами, оказалось достаточно, чтобы привести его интимные части в состояние постоянной боевой готовности. Уилл не лгал ей, говоря, что будет знать, где она находится в этой огромной кровати.
Почти без усилий он мог положить ее под себя и изучить эти груди губами и руками. Быть может, если он сделает это, от пережитого потрясения у нее появится какой-то здравый смысл и она вернется в свою благополучную жизнь и позволит мужчинам вроде него и Джека Касла охотиться на всех Марчей на земле, вместе взятых. Кого она может спасти, рискуя своей прелестной особой в этом борделе?
Елена снова пошевелилась в темноте, и это беспокойное движение ее ног сказало Уиллу, что она, как и он, дошла до края. Все, что было в нем порочного и низменного, возликовало.
— Где спит Хардинг?
— У него есть комнаты на нижнем этаже, и спит он крепко.
Она ничего не ответила, и он решил, что она тоже пытается побороть возбуждение.
— Вы с Хардингом были вместе на войне?
— Да.
И когда британские тела забили реку Бидассоа, потому что донесения запоздали и оказались неверными, а Веллингтон искал новых разведчиков, Уилл оказался настолько молод и безумен, что вызвался на это дело добровольно. Сержант Хардинг, большая часть однополчан которого уже устремила в небо невидящие глаза, пошел с ним. Они оказались хорошей командой и работали до тех пор, пока Ватерлоо не вылечило их обоих от дальнейшего желания воевать.
Хорошо было думать о войне и о Хардинге, а не о грудях и о милой, милой Елене.
— Он мне нравится.
— Он немного чопорный.
— Он добрый.
— Я не передам ему ваши слова. А почему Елена Троянская? — спросил Уилл. Ее переодевание внезапно показалось ему очень неуместным.
И снова он ждал ответа, который она дать не могла.
— Елена не плачет и не падает в обморок. Все думают о ней самое плохое, но она не гибнет. Она не позволяет им ранить себя.
Уилл не мог не признать, что ее ответ пришелся ему по душе. Ответ этот удивил его, но ее слова придавали смысл всему увиденному в Елене.
— Она кончит тем, что, кроме Париса, у нее не останется друзей.
— Лучше Парис, чем Менелай или кто-то из ее прославленных поклонников.
— Парис был трусом, который только и делал, что начищал до блеска свои доспехи.
— Он был, знаете ли, хорошим архитектором. У него был великолепный вкус.
— Вы этого ждете от мужчины? Великолепного вкуса?
— Нет. Хотите, я скажу вам?
Это может положить конец его похотливым фантазиям. Без сомнения, у нее в голове есть некий образец благородных добродетелей.
— Скажите.
Он почувствовал, что она повернулась к нему лицом, переложила по-новому подушки и отвела простыню, так что простыня скользнула по его телу и он ощутил теплый запах девичьего тела.
— Мне нужен мужчина, который понимает меня и которому я нужна. Несмотря на все свои недостатки, Парис действительно понимал меня. Вы думаете, что я была нужна всем этим мужчинам, этим моим прославленным поклонникам, но это неправда — им нужно было только то, что они могли получить вместе со мной, — царство или сокровища. Я никому не была нужна, кроме Париса.
— А что, если вы нужны мне, Елена, именно вы, ваша прелестная особа? Вы можете устоять передо мной? — Он и сам понимал, насколько глуп его вопрос.
Спокойным движением она перекатилась на спину и отодвинулась от него.
— Я вам не нужна. Вам нужен Марч.
— Суровый ответ.
Глава 10
— Как вы думаете, куда он делся? Этот человек словно испарился. — Голос лорда Пелгрейва поднялся над бормотанием утреннего разговора, и лорд напомнил себе, что они в клубе и что нужно говорить потише. Хотя он и сэр Уолтер Раддок сидели в своем углу одни, все равно был грустный день национального траура. Любой на их месте благоразумно задумался бы о своем положении в свете. Сейчас, когда вот-вот будет коронован принц, менялись политические ветры. — Чертовски неудобно, знаете ли.
Сэр Уолтер кивнул. Он прекрасно понимал положение Пелгрейва.
— Эвершот был хитер, как лисица, но я не думаю, что Марч прикоснулся хотя бы к одному пенни в своем банке. Я уже несколько месяцев не видел его нигде в Лондоне.
— Вы подозреваете грязную игру? — Лорд Пелгрейв оглядел клуб, словно действительно полагал, что в углу кофейной комнаты прячется убийца.
— Вы имеете в виду того парня, который прямо здесь попытался напасть на Марча? — Раддок покачал своими аккуратно уложенными локонами. — Скорее, кто-то больше не пожелал, чтобы у него вымогали деньги.
— Но когда вы слышали о нем в последний раз?
Сэру Уолтеру не нужно было долго думать.
— Этого его чертового зубастого парня я видел не более чем два дня назад.
Лорд Пелгрейв изменился в лице.
— Дело в том, что кое-кто не хочет выполнять обязательство, но, черт побери, если бы этот кое-кто был свободен…
Его светлость герцог Уэнлок сложил газету и поднялся со своего кресла. Он навис над двумя членами клуба — высокий аристократ с каменным лицом. Его немилость могла совершенно погубить человека в глазах общества. О его холодности в клубе ходили легенды. Находясь в клубе, никто из членов не отпускал шуток в его адрес, но за пределами клуба говорили, что конец света наступит не тогда, когда замерзнет ад, а когда оттает герцог Уэнлок.
— Ваша светлость, простите, что помешали, — промямлил Пелгрейв.
Уэнлок не поздоровался ни с одним из них.
— У вас есть сведения от Марча?
— Ваша светлость, у нас частный разговор.
Уэнлок только протянул раскрытую ладонь.
— Мистер Марч больше не занимается сбором каких-либо сведений.
— Вы его видели? — осведомился сэр Уолтер и тут же понял, что позволил себе лишнее. С Уэнлоком никому не разрешались вольности.
— Вы неверно поняли меня, Радцок. — Рука оставалась протянутой, в требованиях нельзя было усомниться.
Раддок сунул руку во внутренний карман и вытащил записку, которую получил через посыльного Марча. Он положил ее на ладонь герцога. Отказать Уэнлоку означало совершить социальное самоубийство.
Пелгрейв бросил взгляд на своего друга и последовал его примеру.
Герцог разорвал обе записки пополам и швырнул их в огонь.
— Я бы предпочел, чтобы вы больше не слали мистеру Марчу никаких денег.
Оба собеседника обратили к нему удивленные лица. Лицо Уэнлока не располагало к расспросам.
— Ваша светлость, повторяю, это частное дело.
Уэнлок слегка приподнял бровь.
— Право, Раддок, если вы полагаете, что ваши посещения Халф-Мун-стрит не достигнут скандальных газетенок, и если вы, Пелгрейв, думаете, что внезапная поездка вашей дочери на континент не станет поводом для сплетен, вы ошибаетесь.
Лесли Атертон Гренвилл, герцог Уэнлок, вернулся к своему креслу на другом конце комнаты. Пелгрейв и Раддок не нашли что сказать друг другу и спрятались за газетами.
Уэнлок, унаследовав титул, сохранил свое ледяное высокомерие, которое научился напускать на себя еще в молодости. Он пережил самых близких товарищей своей молодости и своего единственного сына. Теперь он пережил и безумного старого короля. Оказалось, что даже в клубе его окружают слабаки и ничтожества вроде Пелгрейва и Раддока, люди ниже его по рождению и по силе характера.
Даже поражение Наполеона и реставрация монархий по всей Европе не могли остановить поток демократии. Перспективы предстоящего царствования Георга наводили тоску. Георг IV ничего не сделает, чтобы восстановить веру соотечественников в превосходство древней крови.
Уэнлоку мало что оставалось сделать в жизни, но он собирался это сделать. Он сокрушит Арчибальда Марча и постарается сделать так, чтобы герцогский титул перешел в руки, достойные принять его, а не к незаконнорожденному отпрыску этой шлюхи с Хилл-стрит.
— Держитесь спиной к двери и все время прячьте лицо в тени. Дайте мне возможность поговорить.
Елена кивнула.
Они съежились на холоде, стоя за несколько дверей от трактира в переулке. Грумы, помощники конюхов и лакеи были завсегдатаями этого заведения, также как и ломовые извозчики и лудильщики. Более четверти часа Уилл и Елена кружили вокруг черного входа. Теперь они ждали, когда выйдет Хардинг и подаст им знак.
Уилл Джоунз быстро и внимательно оглядел ее. Он не разговаривал с ней с самого утра, только потребовал, чтобы она выглядела как мальчик, одобрив ее слишком большую кепку и заставив надеть колючий коричневый шерстяной шарф. Теперь Уилл низко надвинул ей на лоб козырек кепки и засунул под нее завиток волос. Прикосновение его руки, его пальцев в шерстяной перчатке к ее шее вызвало у Елены легкую дрожь.
Уилл обладал даром изменять свою внешность, превращаясь в другого человека. Дело было не только в смене одежды, но и в умении менять походку, манеру держаться, жестикулировать, даже лицо у него менялось. Он мог сделать свои внимательные темные глаза почти лишенными выражения, словно погружался в самого себя. Сегодня он не стал бриться, и темная щетина покрывала резкие черты его лица. Он выглядел в точности так, как сотни рабочих в темной одежде, которые шагали по лондонским улицам и заходили глотнуть пива, если могли позволить себе это.
Появился Хардинг и направился к ним. Они с Уиллом молча обменялись каким-то знаком, непонятным Елене.