Что ж, сутки-двое – это немало. Сейчас надо подумать о себе. В молодости он не без успеха выступал в любительском театре, а однажды сумел подменить заболевшего актера в гастролировавшей по Смоленщине труппе Станиславского. Мэтр хвалил его артистические способности. Вжиться в роль – не проблема, но он никогда не играл в пьесах, чей сюжет ему неизвестен. Что за роль и кто партнеры? Предстоит импровизация без какой-либо опоры, а гонорар за удачно отыгранное представление – жизнь…
Толуман, гадина, подбросил новый ребус:
– Вы принесли?
– Что?
Нельзя было так спрашивать, но и по-другому не получилось. Недоверие в гляделках псевдошамана обозначилось еще явственнее.
– У вас золото или червонцы? Повелитель давно ждет поступлений, а у вас медлят и медлят…
Вон оно что. Ну, на это Арбель знал, что ответить.
– Золото. Около пуда.
– И где оно?
– Зарыл на мысу. – Он неопределенно взмахнул рукой. – На восточной стороне озера.
– Надеюсь, ваши сопроводители не видели?
– Нет… А хоть бы и видели? Вы их все одно в распыл собираетесь отправить.
Толуман на минуту замолк, что-то взвесил, а потом вынул откуда-то записную книжку в твердом переплете, с кожаным корешком и замочком в виде якорька.
– Нарисуйте точное местоположение. Пошлю своих янычар, сплавают на каяках и все скоренько доставят.
– Я бы и сам мог показать…
– Лишнее. Мы с вами отправляемся к Повелителю.
По тому, как это было произнесено, Арбель определил: ничего отрадного будущее ему не сулит.
– Ты выжила? Тот василиск тебя не съел?
Вадим порывно схватил руку Эджены, сдавил до боли, не заметив, как при этом потемнело лицо Генриетты.
Вряд ли малообразованная тунгуска знала, кто такой василиск, но и без того было понятно, чему дивится русский.
– Я хорошо плавать. Аят. И хорошо драться. Этот олло мне не повредить.
– Олло?
– По-тунгусски «рыба», – нехотя перевела Генриетта.
– Да, рыба… Я ее убить. Тэпу-ми.
В отличие от их первой встречи, в этот раз Эджена была разговорчивой и вроде бы искренней. Расспросить ее следовало о многом – и о том, куда она девалась после подводной сечи, и о Толумане, и о Мышкине, – но это все подождет.
– Как ты попала в пещеру? – недоумевал Вадим. – Ты здесь живешь?
– Есть проход. Давакт. Я найти прошлый год. Толуман и его тэкуны о нем не знать.
– Так выведи нас, марганец тебе в купрум! – выругался взвинченный до предела Федор Федорович.
Вадим цыкнул на него, призывая к порядку. Недоставало еще, чтобы Эджена оскорбилась и отказалась помогать. Но она не удостоила Забодяжного вниманием, смотрела только на Вадима, будто рядом больше не было никого.
– Иди за мной! Элкэт!
«Осторожно», перевел он для себя и, по-видимому, угадал, потому что проход, о котором она говорила, вполне заслуживал определения «головоломный» в прямом смысле слова. По нему надо было не идти, а протискиваться, ударяясь макушкой о свод и напарываясь на выступы. А когда извилистая дорожка скатилась в наполненную водой скважину, Забодяжный взревел:
– В воду?! Не полезу! У меня ружье намокнет, а я без него никуда.
– Другой никак, – проговорила Эджена. – Только так.
Вадим стащил с плеча «фроловку», вывернул карман, и оттуда выпал пистолет.
– Р-ружья, р-револьверы, патроны – все оставляем в пещере. Уберем под камни. При себе оставляем только то, что не боится сырости.
– Бросайт арсеналь? – заколебался Фризе. – Это есть неразумений.
– Значит, р-разумней сидеть в подземелье и ждать у моря погоды? Арсенал мы заберем позже. Р-рано или поздно они обнаружат, что в пещере нас нет, и уйдут. Тогда вернемся.
Эджена топнула ножкой, проявила характер.
– Вы идти или нет?
И вновь она напомнила Вадиму Аннеке. Та тоже на первый взгляд хрупка и застенчива, но внутренней силы и упрямства – на троих.
Он склонил голову в знак согласия и отгреб брошенное под ноги оружие за камни. Эджена, не спрашивая больше ни о чем, сошла с гранитной плиты и столбиком ушла под воду.
– Бедовая девка! – признал Забодяжный, ежась от одной мысли, что предстоит нырять в этот омут. – Сахарин с глицерином!
Вадим, уже никого не слушая, и зажмурясь, бултыхнулся вслед за удалой тунгуской. Хоть и был утеплен, выстывшая вода в подземном колодце игольчато впилась в тело, сердце сперва зашлось, а потом заколотилось с удесятеренной скоростью. Он заработал всеми четырьмя конечностями, чтобы побыстрее продвинуться вперед. По ощущениям барахтался целую вечность, но на деле прошло меньше минуты. Каменная труба кончилась, его повлекло наверх, и вот он уже прорвал головой водную пленку, вынырнул и стал ненасытно глотать воздух.
– Хватайся! – Эджена, стоявшая на ягельной подушке, протянула ему руку, но он из глупой мальчишеской гордыни притворился, что ничего не заметил, и выкарабкался сам.
Затопленная природная штольня, по которой они выплыли из пещеры, переходила в русло лесного ручья. Он беззаботно тек меж облетающих берез и осин, подхватывал падающие в поток листья и уносил под землю. Скалы, подступавшие к Лабынкыру с запада, оказались теперь на востоке.
– Спасибо! – поблагодарил Вадим Эджену.
И было за что. Один за другим из ручья, промокшие, как цуцики, вышли Забодяжный, Фризе и Генриетта. Маленький отряд, за исключением Арбеля, сумел прорваться через кряж и уйти от преследования.
Но возникал другой вопрос: как теперь выжить? Все стояли жалкие, в пропитанной водой одежде, без оружия, без еды. А солнце клонилось к закату, и народные приметы предвещали морозную ночь.
– Сог-греться бы!.. – простучал зубами Федор Федорович.
В его руке возникла древняя посеребренная спичечница. Он раскрыл ее, высыпал на ладонь десяток спичек. Их фосфорные головки размякли.
– А чтоб тебя! Отсырели, газолин бензоловый!
И только Эджена вела себя так, точно была нечувствительна к холоду.
– Все за мной! – повелела она и побежала к полускрытому деревьями холму. – Химат! Не отставать!
Никто и не думал хорохориться, в том числе Забодяжный. Все повиновались беспрекословно и потрусили вереницей, роняя на землю капли. Бег согревал, к тому же каждый надеялся, что эта норовистая девчушка знает, что делает.
Она вывела их к подножию холма, раздвинула разросшийся можжевельник, и за ним открылось черное полуобвалившееся отверстие – вход в землянку.
– Что есть это? – опасливо передернул плечами Фризе. – Логофо дер вольф?
– Нет, на волчье не похоже. – Вадим заглянул в дыру. – Тут и очаг сложен…
– В этот авдун жить орочи, – пояснила Эджена. – Которые пасти оленей.
– Оленеводы?
– Да… Но это быть давно. Сейчас орочи сюда ходить редко.
– Боятся Улу Тойона?
– И его тоже, – расплывчато ответила тунгуска. – Заходите.
Четыре человека уместились в тесной берлоге, прижавшись друг к другу.
– И сколько нам тут сидеть? – с вызовом спросила Генриетта. – Мы через час дуба дадим! Архип осип, а Осип охрип…
Она и правда похрипывала простуженным горлом, а Забодяжный сочно чихал.
– Нужен костер, – вслух подумал Вадим. – И каких-нибудь харчей бы…
Эджена выжала свой фартучек, тряхнула выбившимися из-под шапчонки косицами.
– Я попробовать что-то достать. Эксиче-ми. Ждать.
И девушка убежала, приминая меховыми сапожками лишайник.
– Куда это она усвистала? – заворчал Федор Федорович. – В бакалейную лавку? – И предрек безрадостно: – Пришлепнут нас в этой мышеловке, как пить дать. Хватятся, обойдут гору…
Вадим рассуждал в другом разрезе:
– Если Толуману ничего не известно о подземном ходе, то он не станет искать нас за скалами. Думаю, он со своими нукерами до сих пор караулит пещеру со стороны озера.
– Э, найн! – завозражал Фризе. – Он не есть дурной. Ждаль, ждаль и кумекаль…
– Это да. Но скоро ночь, а в темноте они шарить не будут.
Забодяжный ворочался как бык, которого кусают оводы.
– У меня уже задница льдом покрылась, этил метиловый! Облапошила нас эта вертихвостка – бросила тут, а сама смоталась…
Вадима покоробило такое отношение к Эджене, и он счел своим долгом урезонить зарвавшегося ворчуна:
– Захоти она нашей смерти, зачем бы ей возиться, из пещеры вытаскивать? Нет… Она придет. Обещала.
Ждали до позднего вечера, смерзлись плечами и дрожали так, что в землянке начали осыпаться стены, а Эджена все не появлялась. Фризе достал немецкий водонепроницаемый хронометр, но оказалось, что защитное стекло треснуло, механизм намок, и стрелки застопорились.
– Шлехт! – сокрушался немец. – Не знайт, который штунде…
Наконец пришла Эджена. Прошуршала сапожками по мху и палой листве, сбросила со спины наполненную чем-то котомку.
– Эр-ке… Это все, что достать сегодня. Завтра принести еще.
Четверка, толкаясь, выгреблась из землянки. В котомку вцепилось сразу несколько рук, она разошлась, из нее выпали американские спички в картонном коробке с рекламой жевательной резинки Уильяма Ригли, бутылка японского виски с двумя иероглифами на этикетке, пачка печенья и завернутые в газету полоски вяленой рыбы, называемые на Дальнем Востоке юколой. Настоящее богатство для исстрадавшихся бедолаг!
Вадим в экстазе расцеловал Эджену в обе щеки.
– Умница! Где ты все это раздобыла?
– Тар эсин. Не важно… Мне пора.
Она собиралась уходить. Вадим заметил, что платье на ней успело высохнуть. Или где-то переоделась?
– Куда ты? Побудь с нами…
– Нет. Надо идти.
– Тогда я тебя провожу. – Он оглянулся на друзей, но они были заняты разбором гостинцев, и наперебой обсуждали, с чего начать: развести костер или выпить для сугрева глоток-другой горячительного. – Где ты живешь?
Она ничего не сказала, но и не прогнала его. Двинулись вдвоем по еле заметной стежке. В просветах рваных туч проглядывала круглобокая луна. Вадим продрог, он бы с удовольствием присоединился к делившим добычу спутникам, но тайна Эджены требовала разгадки. Безусловно, поблизости есть жилище, причем в достаточной мере цивилизованное, раз в нем нашлись фабричное печенье и импортный виски.