– Цементом бы, – размышлял Федор не то Федорович, не то Николаевич. – Да где его возьмешь?
Повалил густой снег. Он быстро затушевывал изборожденные склоны пригорка, скрывая признаки недавнего происшествия. Забодяжный с помощью Вадима спихнул медвежью тушу в ложбину, прокомментировав и без того очевидное:
– Не хочу, чтобы падальщики к могиле слетались. Пусть где-нибудь там пируют…
Они тронулись обратно к землянке. Разошедшаяся пурга хлестала льдистым просом, мешала идти. Вадим подсчитал: раньше чем через час не добраться. Ну и ладно. Есть возможность с глазу на глаз выспросить то, что осталось непроясненным.
– А как ты отца опознал? Он с прошлого года тут лежит… теперь еще и нецелый…
– Приметы есть. Спасибо мерзлоте – сохранила. У него на щиколотке рубец от ожога – спиртовку опрокинул, когда пинцет перед операцией прокаливал. Родимые пятна опять же… Нет, тут без обмана. Упокоился папаня, земля ему пухом…
Раскрыв свою истинную (хотелось бы верить) сущность, Забодяжный переменился – все реже сыпал колкостями и химическими ругательствами, стал сосредоточеннее. У Вадима имелись к нему еще вопросы, но не стоило гнать во всю прыть. Успеется.
Подходя к землянке, Вадим настраивался на уничижительный прием со стороны Генриетты, однако возле очага восседал Фризе в гордом одиночестве. Другой бы на месте немца измаялся от неизвестности – шутка ли, соотрядники разбежались кто куда и носа не кажут, хотя настали уже следующие сутки и добронравному люду пора на боковую. Но баварский Гиппократ даже не поинтересовался, где изволили болтаться в полночную пору Вадим с Забодяжным. Он попросту выразил полуулыбкой радость от их появления и с изяществом официанта подал две открытые банки с американской тушенкой.
– Битте. Кушайт.
Забодяжный, невзирая на поглотившую его кручину, без уговоров взял банку и примостился поближе к огню. Вадим сел на принесенный Эдженой ящик-контейнер, но от ужина отказался.
– Где Гера?
Фризе чинно ответил, что Генриетта как ушла днем, так и не возвращалась. Это известие вызвало у Вадима смешанные чувства. Он говорил себе, что разобиженная великанша по-бабьи капризничает, выказывает норов. Перебесится, выплачет накопившееся ожесточение и явится как миленькая. Еще и прощения попросит.
Но если посмотреть с обратной стороны, то глупышка из-за своих выкрутасов может пострадать. Пускай Толуманова урла ликвидирована, но легче от этого не стало. Жив сам Толуман, а вместе с ним многоликий Янус Мышкин, не говоря уже о том, что по лесам шляются всякие шестиногие и двухголовые детища профессора Спасова. Загрызут за милую душу!
Пока Забодяжный поглощал волокнистую, с комочками жира говядину, Вадим рассказал Фризе все, в чем принимал участие на протяжении этого невероятного дня. Опустил лишь пикантные подробности неудавшегося обольщения Эджены и особенности ее телесного строения.
– Казанова! – пожурил его немец. – Дамен угодник… Оля-ля! Где есть майне югенд?
– Вот же перец-колбаса! – заплямкал с набитым ртом Забодяжный. – Ему толкуют, что Герка пропала, а он «дамен… югенд…».
– Помолчите! – зыкнул на них Вадим, будто они оба были в чем-то повинны, а он выступал третейским судьей. – Геру надо найти, факт. Могу сходить прямо сейчас…
– Куда ходиль? – заерзал Фризе, прислушиваясь к вою бурана, задувавшего в землянку. – Где искаль? Вайс нихт. Я не знайт, ти не знайт, он не знайт…
– И что? Будем сидеть и куковать?
– Вофюр? Зашем ку-ку? Подождайт морген… лихьт… нет ветер… и приступайт к штудиум. Дас ист клюг. – Он подолбил себя ногтем по лбу.
Забодяжный деловито выскреб сухарем студень со дна банки, наполнил ее снегом и поставил в пышущую жаром золу. На сытый желудок к нему мало-помалу возвращалось привычное расположение духа.
– Немчура правильно шпрехает. Уйдешь, и тебя самого потом с овчарками искать придется. Если папашины подопытные не сожрут, то в какую-нибудь рытвину провалишься, заметет с кепкой, и поминай как звали… Давай обождем. Как развиднеется, так и двинем.
«Доживет ли она до того «как развиднеется?» – спросил бы Вадим, если б не страшнейшая усталость, пригвоздившая его к ящику, на котором он сидел. Да… акция по спасению Генриетты отменяется. По крайней мере, откладывается до завтра.
Он грел руки у огня, а сердце наполнялось жалостью к дурочке, так несвоевременно втрескавшейся в него и по этой причине ставшей бременем себе и другим. Ладно… найти найдем, но какой из нее солдат? Будет ходить, терзаться, сопли распускать… А самое интересное только начинается! Есть предвкушение большой бучи, которая начнется со дня на день. Ведь значительная часть секретов Лабынкыра уже раскрыта, надо лишь сделать еще один шаг, нанести решающий удар.
Вадим и думать забыл о том, что они, как прежде, отрезаны от мира. Им двигало желание добраться до сути, изловить Мышкина, Толумана и тех, кто, быть может, прячется с ними под землей. А что будет потом, пускай определит якутский бог Улу Тойон.
Ночь прошла неспокойно. Все трое спали плохо, урывками, тревожимые метелью, которая утихла только с восходом. Утром Генриетта не появилась, поэтому позавтракали как придется и принялись разгребать сугробы, мешавшие выйти из землянки. Намело изрядно. Они провозились до полудня и лишь после этого начали, как выразился Фризе, «штудиум».
Идею искать следы отвергли сразу. Если Генриетта с вечера и топталась где-то поблизости, то за ночь поверх вчерашнего наста лег такой толстый снежный слой, что под ним скрылись все подножные ягодники и даже невысокие кусты.
Увязая в заносах, они прошлись по тундре, затем отправились к побережью. Озеро не замерзло, над ним курились синеватые испарения. Генриетты не было и здесь. Для очистки совести покричали, Забодяжный готов был дать сигнал выстрелом из ружья, но Вадим напомнил ему, что патронов осталось всего четыре, хорошо бы поберечь. Здравый смысл подсказывал, что проку от пальбы все равно не будет. Жива Генриетта или нет – отзываться она не хочет.
Отпустив Забодяжного и Фризе исследовать берег с южной стороны горной подковы, Вадим задержался у ветлы. В мыслях он упрашивал Эджену простить его за вчерашнее и приплыть. Из-за ревнивицы Генриетты она лишилась мирской одежды, но он, не задумываясь, разоблачился бы догола и отдал ей все, что у него есть. Однако хляби Лабынкыра так и не разверзлись, и Эджена не вынырнула из них.
Вадим впустую прождал до вечера и ни с чем возвратился в землянку.
Учинили военный совет. Вадим, озирая свой отряд, в котором наличествовали всего три боевые единицы, затруднялся с решением и дал высказаться Забодяжному и Фризе. Первый настаивал на продолжении розысков. Однако искать он предлагал не столько Генриетту (карбид знает, куда заныкалась взбалмошная девка!), сколько наземный доступ в грот, так прочно связанный с именем его предка.
– Коли не хотите, я и без вас пойду! – разорялся он и размахивал руками так, что приседал огонь в очаге. – Всю тундру прочешу, а найду!
– Черта лысого ты найдешь, – остудил его Вадим. – Снегу видел сколько?..
На что упрямец ответствовал:
– Снег сойдет. Ветер с юга подул, быть потеплению. Что нападало, то растает.
– А зачем тебе этот грот? Ты же за отцом пришел, а он умер. Тема закрыта.
– Не закрыта. Батя здесь много лет работал… наверняка записи вел, дневники. Я должен их увидеть! И людишек, что у него в подмастерьях были, тоже неплохо бы допросить. Не по нутру они мне. Почему прячутся? Зачем якутов на нас натравили? Очень может статься, что это они папашку в гроб загнали. Он благородных принципов держался, занимался наукой ради науки, а эти… Неспроста же к ним роскошь заграничная стекалась! – Забодяжный толкнул ногой бутылку из-под японского виски, позабыв, как совсем недавно в охотку к ней присасывался.
В основном Вадим был с ним солидарен. Истребив архаровцев Толумана, они во многом расчистили себе путь к тайне Лабынкыра. Досадно уходить с пустыми руками.
– А ты что скажешь? – повернулся он к Фризе.
Немец по обыкновению выстроил свой ответ философически:
– Ихь думаль. Арбайтен шарик унд ролик. – Он указал на свое морщинистое переносье, промеж седеющих бровей. – Вир хабэн кайне валь… Ми не имейт вибор.
И далее он, как говорится, разобрал все по рубрикам и свел в систему. Поскольку Эджена не давала о себе знать, рассчитывать на пополнение продовольственных запасов не приходилось. С четырьмя патронами к берданке и одним к «дерринджеру» нечего было помышлять и об охоте. А раз так, то пускаться в дорогу – смерти подобно. Это еще без учета испортившейся погоды, надвигающихся зимних стуж и отсутствия географических карт этой малоизведанной местности.
– Тоталер крах, – обобщил Фризе свои суждения. – Замерзайт и загибайт копита.
Забодяжный отвесил ему легкий одобрительный подзатыльник.
– Соображаешь, Ганс! Но и в землянке сибирскую зиму пересидеть – тот еще электролиз… А вот если в бункер проберемся, то шансы наши почище летучего газа взмоют. Так что телись, старшой! Закрывай пленум и накладывай резолюцию.
Последнее относилось к Вадиму. Тот отбросил сомнения и постановил поддержать мнения товарищей, но пленум не закрыл, а перешел к следующему параграфу:
– Что будем делать, если вход в подземелье не отыщется?
На этот счет разумных предложений не последовало, разве что Забодяжный рубанул сплеча:
– Тогда из-под воды их достанем, фенолфталеин им в индикатор! Граната у нас есть, сунем ее вот сюда, – он похлопал по боковине герметичного контейнера, – протащим по туннелю, привяжем к решетке и рванем…
Теоретически все выходило гладко, но Вадим прекрасно видел недостатки этой авантюры. Одной гранаты для взлома решетки могло и не хватить. Но хуже того – подрывник в туннеле подвергался риску быть погребенным заживо. Поэтому идею даже не обсуждали, отложив на крайний случай.
Следующие пять дней не принесли ничего нового. Пророчество Забодяжного сбылось: морозы спали, грянула оттепель, и снежные наносы растеклись лужами. Ходьбу по тундре это не упростило, а, наоборот, усложнило. Талые воды ушли в почву, превратив ее в непролазную окрошку. Троица, следуя утвержденному на совете плану, предприняла три-четыре вылазки в тундру, но все они завершились безотрадно. Однажды едва не потеряли Фризе – тот набрел на притаившееся под мшаником болото и провалился в него по самые тестикулы. Благо еще Вадим оказался на ближайшей кочке – он размотал шарф и с грехом пополам выволок немца из топи.