Артемий Афанасьевич, не дожидаясь экзекуции, закрыл дверь и задвинул снаружи засов. Вадим обрушил на нее град ударов – сколь сильных, столь и напрасных.
– Не надорвитесь, милейший! – просочился в щелку тенорок Мышкина. – Во-первых, конечности себе отобьете, а это чревато – я вам как специалист говорю… Во-вторых, попортите постройку. На нее столько сил и средств ушло! Грот – природного происхождения, но затащить сюда деревянные панели, оборудовать, устроить вентиляцию… Якуты под нашим руководством полгода по двадцать четыре часа в сутки вкалывали. Не все выжили… А в-третьих, вы нам еще пригодитесь. Если ваш друг надежд не оправдает, настанет ваш черед, имейте в виду.
– Какой друг? Какие надежды? – заревел Вадим, но стучать перестал. – Ты… хамелеон! Открывай, поговорим по-мужски!
– Вот еще! Я физиолог, а не боксер. Вы мне, кстати сказать, жизнью обязаны. Я еще в нашу первую встречу мог вас пристрелить или Толуману… то бишь Герцу на расправу отдать, да пожалел. Есть у меня слабость – не могу ближнего загубить. Из-за вас такой расчудесный наблюдательный пункт пришлось сжечь.
– Это избушку?
– Для вас избушка, а для меня – Монплезир. Не очень-то приятно в этой кротовине круглыми сутками сидеть, без света дневного. Герц со своими черносотенцами каждый день в дозоре, а я что, рыжий? Выходил иногда свежим воздухом подышать, ночку-другую скоротать по-людски. Чтобы зверушки не донимали, фейерверки пускал. Рай! А тут вы… Я сразу догадался, что вы меня в покое не оставите, вот и придумал этот фокус-покус – избушку подпалил, а сам сюда, на дно. Спросите, для чего? А чтобы вас вместе со всей челядью на огонек заманить, да и накрыть разом. А то больно хлопотно за вами по всей тундре шнырять… И к слову, Герц бы вас всенепременно ухлопал, если б не Эджена. Это же она вашу компанию из пещеры вывела?
Вадим не посчитал нужным вознаградить болтуна ответом. Слушая витиеватое словоплетение, он думал о том, как выломать дверь. Добротная, зараза! Ни плечом не вышибешь, ни полкой… Обшарив шинель, он, к вящей радости, наткнулся на «дерринджер». Кретины! Обыскали тяп-ляп, и лилипутский пистолетишко в подкладке остался незамеченным. Вадим вытащил его, приставил к двери, но не выстрелил. Пуля, может, и прошьет сосновый тес, но попасть в невидимую, а лишь слышимую цель с первого раза – это вам не жук чихнул. А если и уйдет свинец по назначению, кому от этого станет лучше? Дверь все равно не отопрется.
Артемий Афанасьевич, не дождавшись реакции, прекратил разглагольствовать, сухо докончив:
– Вы невежливы, сударь. Ну да что возьмешь со слуг революции… Посидите, порефлексируйте, я к вам еще зайду.
– Чтоб ты в стену врезался и жбан себе расколол! – напутствовал его Вадим со всей возможной искренностью, однако Мышкин вряд ли его услышал, поскольку уже удалялся по коридору, топоча галошами.
Вот и замечательно, что упылил. Теперь не зевать!
Вадима посетила многообещающая задумка, и он сейчас же приступил к ее осуществлению. Он снял с полки свечу и поднес ее к двери – напротив того места, где с обратной стороны должен был размещаться засов. Пламя накинулось на старую древесину, она начала тлеть, а затем вспыхнула. Вадим подождал немного, погасил разгоревшийся огонь полой шинели и колупнул почерневшее дерево мушкой «дерринджера». Нет, рано. Он снова приблизил свечу и повторил так раза три. Комнатушка наполнилась дымом, в гортани запершило. Быстрее! С минуты на минуту амбре паленой сосны вынесет в коридор, его учуют Мышкин с Герцем-Толуманом, и тогда хана. Второй попытки не будет.
Долго ли, коротко, но все ж получилось прожечь дверь насквозь, превратив древесину в горелую труху, которую можно было раскрошить и выломать пальцами. Вадим, сдирая ногти, добрался до железной полоски засова и сдвинул ее влево, высвободив из скобы. Дверь отворилась, и он, теряя сознание, вывалился из своей душегубки. Лег грудью на холодную каменную стену, отдышался. В коридоре висели сероватые облачка, паль быстро распространялась. Вадим поспешно закрыл дверь, приладил засов и с пистолетом в руке пошел в том направлении, куда, судя по звуку шагов, ушлепал Артемий Афанасьевич.
Кругом господствовала темень, но он отчетливо видел конец коридора. А еще – двери сбоку. Почти все они были заперты. Вадим подошел к ближайшей, вслушался. Он отдернул засов и шагнул в бокс, точно такой же, как тот, из которого только что вышел. С одним отличием – в нем не было тюфяка, зато стояла фарфоровая ванна. Вадим с замиранием сердца подошел к ней.
Овальная емкость была наполнена водой, в которой, сложив по-покойницки ладошки, недвижно лежала Эджена.
Глава IX,утонуть в которой проще простого
Первое, что мелькнуло в мозгу: умерла! Живые не лежат так смиренно, бездыханные, остекленелые и не проявляющие желания покинуть водную стихию, несовместимую, как известно, со способностью дышать посредством легких.
Однако у Вадима, в особенности после всего, что он узнал за последние дни, сформировалась определенная догадка, которую он без промедления проверил. Он погрузил руку в ванну и легонько провел по ореолу волос, клубившихся вокруг головы девушки.
– Не бойся. Это я. Я за тобой, – сказал он.
Вода поглощала звуки, и Эджена не услышала голоса, но прикосновение ощутила. Она открыла глаза, и в них заискрилось неподдельное ликование. Юркой рыбешкой она вынырнула из ванны и, мокрая, в своем скрипучем резиновом костюме, прижалась к Вадиму.
– Ты меня найти… Хаптай! Чудо!
Он приподнял ее, вынул из воды и поставил на ноги перед собой. Убрал с ее лица прядки-сосульки, поцеловал в губы. Она самозабвенно и доверчиво прильнула к нему.
– Ты умеешь дышать под водой, – произнес он не с вопросительной, а с утвердительной интонацией.
– Да, – выдохнула она. – Ты видеть у меня на исаки. Я не знать, как это называться по-русски, но эвенки говорить: сэргэктэ.
– Р-русские называют это жабрами. Р-рыбы дышат ими в воде, но тебе они зачем?..
– Нёрамни… Повелитель говорить, что без них я умереть. Я плохо дышать, задыхаться… – Она положила руку меж бугорков, ясно обозначавшихся под пружинистым костюмом. – Он пришить мне сэргэктэ, чтобы давать отдых моим… подскажи!
– Легким?
– Да-да… И теперь я половина времени жить на воздух, а половина в вода. – Она опустила руку в ванну.
Вадим, не будучи профессиональным медицинским работником, весьма смутно представлял себе, как функционирует дыхательная система во всех ее нюансах. Спасову, когда он исцелял Эджену, было виднее. И все же решение скрестить человека с рыбой – а как иначе назвать то, что сотворили с девушкой? – выглядело, мягко говоря, диковато.
– Главное, ты жива. – Он еще раз поцеловал ее и вернул к действительности: – Мы должны выбраться отсюда! Ты знаешь, как это сделать?
– Знать. – Она потупила взгляд. – Ты хотеть уйти прямо сейчас?
– Спрашиваешь!
– А твой анда? Друг… Ты его не освободить?
– Друг? – Только сейчас Вадим уяснил смысл загадочных слов Мышкина. – Арбель? Он не погиб?
– Он здесь. И я бояться, что они сделать с ним эрут… худо.
Вадим выматерился в вековых традициях портовых грузчиков – грязно, длинно и с переборами. Присутствие Эджены его не смутило – большинство произнесенных им загибов прозвучали для нее, скорее всего, как абракадабра.
Отведя душу, он снова перешел на цензурный лексикон:
– Если ты знала, что он живой и его держат здесь, почему сразу не сказала?
– Я не знать, – захлопала Эджена стрелками-ресницами. – Его прятать в другой суру, меня туда не пускать, а потом запереть, чтобы я не видеться с тобой! – Она выпалила эту фразу без пауз, на одном выдохе. – Не ругать меня…
– Я не р-ругаю. – Вадим и сам осознал, что хватил через край. Не могла эта девчурка его обманывать. – Где он сейчас? Веди меня к нему!
– Его увести в… Туда, где резать. – Она показала на себе, крест-накрест проведя пальцем по животу.
– В операционную?
– Да. Я слышать, как он кричать и хотеть вырваться. Но их дюктэ, – она растопырила два пальца, – они сильнее…
– Где это? Показывай!
Вадим за руку вытащил ее в коридор. Дымная облачность становилась все гуще. Эджена повела его в дальний конец, где в торцевой стене чернела железная дверь. То есть такой она виделась Вадиму, а девушка, не обладавшая ночным зрением, шла ощупью, хоть и довольно уверенно. Чувствовалось, что это подземелье годами служило ей домом, и она прекрасно осведомлена о расположении всех помещений.
– Есть ли выход на сушу? – прошептал Вадим, чтобы заранее наметить пути отступ-ления.
– Нет. Мышкин и Толуман выходить через трубка, ее пошить из хоктон – тряпки, которые не пропускать вода. Они вылезать через эта трубка и садиться в утунгу – лодка, которая нырять и прятаться в озеро. А еще есть проход сбоку… его закрывать палки, которые не сломать.
Все встало на свои места. Хитроумный доктор-гений законспирировал свой научный центр со всей тщательностью, на какую был способен. Сообщение с землей осуществлялось с помощью брезентового рукава и водолазного колокола, а запасной выход с решеткой предназначался для Эджены, чтобы ей проще было выплывать в озеро, когда вздумается. Непонятно, правда, каким образом удалось затащить сюда стройматериалы и оборудование. Проталкивать все через матерчатую кишку – семь потов сойдет, да и брезент повредить можно. Но если подумать, то и этому найдется объяснение. Сибирь славна не только лютейшими зимами, но и африканской летней жарой. Предположим, бывают дни, когда Лабынкыр мелеет, и лазейка в подземелье выступает над водой…
К чему сейчас все эти рассуждения? Вадим занимал себя ими – неуместными в данных обстоятельствах – и подсознательно отсчитывал шаги, оставшиеся до двери операционной. Десять, девять, восемь, семь… Он не трусил, но некая разобранность присутствовала. Что там, за этой дверью? Какие еще открытия ждут его через несколько секунд?
На память пришел читанный в ранней юности роман англичанина Уэллса «Остров доктора Моро». В нем ненормальный ученый посредством вивисекции производил зверолюдей в самых немыслимых и устрашающих комбинациях. Человек-сенбернар, человек-обезьяна, даже помесь медведя, собаки и быка… Их создатель возомнил себя Богом, способным творить по любому лекалу. Доктор Спасов, по-видимому, руководствовался теми же мотивами и воплотил фантастику в реальность, наплодив десятки невообразимых созданий и присвоив себе титул Повелителя. Что бы ни говорили, но не мог он вершить подобные преобразования исключительно из любви к науке. Так не бывает. Поняв, что способен конструировать новых грифонов, он должен был ощутить небывалый подъем. Зевс, демиург, великий созидатель! Кто в состоянии его превзойти?