– А что ты будешь дальше делать?
– Поступлю к ним в ученицы. Научусь делать красивые ткани.
– Я имел в виду, что ты будешь делать с ним. Ты так и оставишь его?
– Я должна. Таков уговор. Я скрепила его кровью.
– Это не справедливо! – Марку в сердцах хлопнул себя ладонями по коленям.
Я улыбнулась. Протянув руку, я погладила его по щеке.
– Любая цена за то, чтоб спасти любимого, справедлива.
– А она? Ты позволишь ей взять верх? Она должна ответить за то, что сделала.
– Если я попытаюсь бороться за него, он умрет. Пусть будет жив и тогда у него еще будет шанс найти свое счастье.
– Но она попытается окрутить его.
– Если он посчитает, что хочет быть с ней, пусть будет счастлив. А ее пусть судят боги.
Я решительно встала. Сколько бы я не сидела здесь, не смотрела в огонь, уезжать все равно придется. Тяжело, больно, но надо. Я оглянулась на повозку, в которой оставила Нирса, и сердце обожгло новой болью. Он сидел там в обнимку с Данкой. Она прижималась к его груди щекой. А он смотрел с удивлением на свои сцепленные вокруг девушки руки, словно не понимая, что в этом не так. Все просто, любимый. Это просто не я. Ты просто забыл. Меня. Нас.
Может быть потом все изменится и недоумение в его взгляде на нее сменится нежностью. А может он оставит ее и пойдет дальше искать свою судьбу.
Я скользила взглядом по любимым чертам лица. Старалась запомнить каждую линию. Сохранить, запечатать в памяти навсегда. Чтоб он был со мной хотя бы в моих воспоминаниях, и чтоб обнимать его не руками, но сердцем, где бы он ни был, с кем бы ни связал свою судьбу.
– Он говорил, до веретенников недалеко, – я вытерла рукавом мокрое от слез лицо. Даже не заметила, что плачу. – Ты знаешь, как туда доехать?
– Я поеду с тобой, – твердо сказал он, кивнув.
– А как же дакат-рунай?
– Догоню их за Белым лесом. Как раз успею.
– Спасибо, – тепло поблагодарила я даката.
Наш конь лакомился яблоками из дакатских припасов. Мешок выпал из какой-то повозки и разорвался, явив счастливому взгляду каурого жеребца целую кучку желто-красных плодов. Конь быстро поедал яблоки одно за другим.
– Ах, ты, хитрый, – ласково потрепала я его по довольной морде. – Поехали, дорогой. Нам пора.
Жеребец недовольно всхрапнул, когда я потянула его прочь от лакомства. Чтоб как-то задобрить скакуна, я захватила из мешка несколько яблочек.
– Вот, смотри. Мы возьмем с собой немного.
К его седлу все еще были привязаны сумки Нирса. Я погладила кожаный бок одной из них, тронула железную пряжку с гравировкой ящера на блестящей поверхности. «Доброго тебе пути, мой любимый охотник.» Я отвязала сумки и передала стоявшему рядом Марку. Он кивнул и отнес их к повозке, в которой все еще сидели Нирс и Данка.
Дорога стелилась нам под ноги ровная. Словно сама природа не захотела чинить мне препятствий. Рядом со мной ехал на своем буланом жеребце Марку. Закат сгущался, превращаясь из золотистого в рыжий. Такого же цвета, как волосы моего спутника. Последние лучи солнца застывали на них бронзовым блеском. Дакат пел. Его песня была посвящена уходящему солнцу, но мне казалось, что она про мою жизнь.
«Отпусти уходящее солнце. Благодари его за свет, озаривший твою дорогу. Оно слишком любит тебя, чтоб уйти насовсем. Оно отдохнет и вернется в новом дне, чтоб осветить новый путь.»
Я отпустила свое солнце. Подержала его в ладонях всего несколько дней, напиталась его теплом и любовью и не удержала. Впереди новая жизнь. За последние дни я так привыкла к мысли, что мое будущее рядом с Нирсом, что теперь жизнь без него казалась такой странной. Словно из нее убрали краски, запахи и звуки. Некрасивые картинки в скучной книжке, из которой, к тому же вырвали половину страничек. Но я справлюсь. Я прочту ее и извлеку из нее тот свет, который в ней все-таки остался.
Дакат пел, выводя мелодию в такт шагам коня. Каждое слово будто впитывалось кожей и стекало прямо в сердце, мерно капая в чашу моей грусти тяжелыми слезами.
Марку смотрел на нее, лежащую на подстилке возле костра. Она положила руку под голову, свернувшись клубочком у огня. Словно пыталась сохранить больше тепла.
Раньше ее зеленые глаза горели жизнью. В них светилась любовь, нежность, страстность, горячность и готовность к переменам. Теперь она смотрела мягче. Взгляд сгладился и перестал обжигать чувственностью. Но от новой Шани у Марку душа кипела еще больше, чем от прежней. Она немного пришла в себя с того момента, как они выехали из дакат-руная. Она словно умерла там вместо своего возлюбленного и воскресла уже новая. Собрала себя по кусочкам. Несмотря на то, что ее прежняя жизнь оказалась разбитой одной глупой дакаткой, ее сердце осталось целым. Потому что она по-прежнему любила. Данка не смогла ее сломать. И пусть в ее волосах теперь появились серебристые нити, а лицо потеряло девичью свежесть. Марку видел в ней все ту же Шани. Ей не шло дурацкое имя Шилис, которым представил ее в дакат-рунае чужестранец. Айшания – намного лучше. А для Марку она всегда будет Кару.
Впереди показалась опушка Белого леса. Словно снежная пена на серо-бурой поверхности равнины. Лес и в самом деле был белым. Все, кроме черной земли. Белая трава, белый мох на светло-серых почти белых стволах, белые ветви деревьев.
Под белым куполом леса расхотелось говорить и издавать любые звуки. Даже Марку молчал.
Мы спешили. Останавливаться и отдыхать здесь тоже не возникало желания. Белизна пространства вокруг угнетала.
Лес жил своей жизнью. Он ощущался живым. Казалось, он дышал, смотрел на нас сотней невидимых глаз, изучал, прощупывал. Кто такие? Зачем пожаловали? И ждал, готовый бросить силы на свою защиту, если счел бы нас опасными или неугодными. Потому, когда мы выехали из белой мглы на открытое место, вздох облегчения вырвался у нас обоих почти одновременно.
Впереди уже виднелась стена, за которой высились башни из белого кирпича. Обитель веретенников.
Ров вокруг стены, заполненный кипящей и клубящейся туманом жижей, потрясал своими размерами. Ворота на той стороне рва были закрыты. Моста не было.
– Как нам попасть туда? – спросила я, озираясь.
– Смотри, – Марку указал на плоский камень на краю рва.
Подъехав ближе, я увидела вделанное в камень зеркало. Я спешилась и приблизилась к нему. Взглянув в него, я не сразу узнала себя. С блестящей гладкой поверхности на меня смотрела другая я. Лет на двадцать-тридцать старше. Рука непроизвольно тронула заострившиеся немного скулы и чуть похудевшие щеки. Лоб теперь казался выше, а глаза – больше. И волосы, присыпанные серебряной пылью, словно сам Белый лес дохнул на меня своим бесцветным дыханием.
Ну, что ж. Это новая я. Я помнила, ради чего я пожертвовала юностью, и не жалела ничуть. Пусть будет седина. Пусть серебрятся виски. В таких волосах светлые жемчужины гребня, подаренного Нирсом, казались прозрачными, как слезы.
Под зеркалом на отшлифованной поверхности камня была выгравирована надпись: «Путник, положи на зеркало ладонь. Если помыслы твои чисты, дорога откроется тебе. Если зло несешь в сердце, сгоришь на месте».
Я вздохнула и приложила руку к зеркальной глади. И почти тут же ворота на другой стороне раскрылись. Туман, поднимающийся со дна рва, уплотнился, и от входа прямо до моих ног прокинулся прозрачный невесомый мост без опор и перил. Я занесла было ногу, чтоб шагнуть на него.
– Шани! – окликнул меня Марку. Я обернулась. – Подожди.
Он спрыгнул с коня и порывисто обнял меня.
– Не уходи, моя Кару! – он обхватил мое лицо ладонями, покрывал щеки лихорадочными поцелуями. И шептал. – Останься со мной. Я уйду из дакат-руная. Ты никогда не увидишь больше Данку. Будем путешествовать с тобой вместе. Я покажу тебе южные края. Теплые, ласковые, как мои руки, которые будут прикасаться к тебе. Я согрею тебя.
Я обняла его в ответ. Обхватила руками сильный торс, спряталась на мгновение в жарких объятьях.
– Я теперь гожусь тебе в матери, – прошептала я, смаргивая слезы.
– Мне все равно. Я ведь вижу тебя.
– Прощай, Марку, – я поцеловала его в щеку и высвободилась из его рук. – И прости. Пусть у тебя все будет хорошо. Ты заслуживаешь того, чтоб тебя любили. И однажды, ты встретишь ту самую. Спасибо тебе за все.
Я взяла под уздцы своего коня и шагнула на мост. Оглянулась в последний раз на стоящего возле плоского камня мужчину и улыбнулась ему. В ответ он поднял руку. Его раскрытая ладонь замерла на мгновение в воздухе в прощальном жесте, а затем медленно сжалась в кулак и опустилась.
– Кто такая? – спросил голос из ниоткуда, когда я пересекла мост и прошла внешние ворота. – Зачем пришла?
Стены небольшого коридора, ведущего к внутренним воротам, эхом множили звук шагов. От этого казалось, что к внутренним вратам пришла целая армия, а не одна женщина с конем в поводу.
Я вдруг разволновалась.
– Я – подруга Нирса. Он сказал, что я могу укрыться здесь, у вас. Что вы могли бы помочь в память о том, что связывало вас с ним в прошлом.
Воцарилась тишина и я уже напугалась, что голос сейчас скажет, что он не помнит никакого Нирса, а дел у них так много, что всех и не упомнишь, с Нирсом они были или с кем-то другим.
– Заходи, – коротко сказал голос и передо мной открылись внутренние врата.
И я облегченно выдохнула.
За ними оказалась небольшая вытянутая вперед зала. Посередине ее была сделана глубокая чаша вроде купальни, наполненная водой, во всю ширину комнаты от стены до стены. На другом конце залы за небольшим высоким столиком стоял высокий субтильный пожилой мужчина. Он отвлекся от зеркала, стоящего перед ним и посмотрел на меня.
– Заходи в купальню, – сказал он. – Погрузись с головой.
– А зачем? – не поняла я.
– В ней живут охранные духи. Они сотрут все магические следы с тебя. Слежка, магические привязки, якоря. Все, что способно через тебя принести извне вред нам.
Это было бы замечательно. Тогда люди Мартиана не смогут прийти сюда за мной. Они не смогут достать меня здесь. Но меня насторожило другое. Он сказал, духи сотрут магические следы. Но моя сделка с Данкой тоже попадает в этот список. У нее магическая подоплека.