– Я в порядке, – жестко осадил ее Нирс и вышел, досадуя на то, что не сдержал раздражения.
Снаружи царил такой же беспорядок, как и в его голове. Чтоб как-то успокоиться и чувствовать себя при полезном деле, Нирс принялся помогать дакатам наводить порядок на стойбище. Хозяйственная телега лежала перевернутая. Нирс и еще двое мужчин поставили ее на колеса. Откуда он знает, что она именно хозяйственная? Сколько времени он провел с дакатами, раз уже разбирается в назначении повозок кочевников?
Нирс работал. Собирал рассыпанные по земле съестные припасы обратно в телегу. Те, которые можно было собрать. И думал, но находил лишь новые вопросы и ни одного ответа. Кроме одного. Дурацкого, который повторяла постоянно маячившая рядом Данка. Что он просто потерял память. Это даже не ответ.
От дакатки он выяснил, что в дакат-рунае провел чуть более двух дней. И в первый же день они стали парой. Чувство вспыхнуло внезапное и очень сильное. Откуда он пришел и где был до этого она не могла сказать.
Беглый осмотр дорожных сумок ничего не дал. Никакого намека на то, что происходило до его прихода в дакат-рунай. Только на дне одной из них обнаружились старые дакатские штаны и жилет, в который Нирс даже не смог втиснуть плечи.
– Откуда у меня это? – спросил Нирс.
– Не уверена, но вроде ты выменял это у Анку на что-то, – дакатка пожала плечами.
– Зачем мне одежда, которую я даже надеть не смогу?
– Я не знаю, – хмурилась Данка, кусая губы. – Я не видела, как это вышло.
– А где мой конь?
– Разбойники увели.
– А мои ножи?
– Мужчины наши чистят от крови все после боя, – сказала дакатка, и Нирс развернулся, намереваясь найти свое оружие. – Не волнуйся, почистят, принесут как новенькое.
Он не волновался. Просто хотел уйти от назойливого внимания.
Чистка оружия и работа принесли некоторое успокоение, но по-прежнему не было ни намека на прояснение в памяти.
Вечером у костра было печально. Дакаты сидели, нахохлившись словно потрепанная кошками стая голубей, жались друг к другу. Даро пел в память о погибших сегодня. Кочевники подхватывали припев, раскладывая его на многоголосие скорби. В хоре не хватало только Марку. А где, кстати, он? Почему не поет со всеми? И почему Нирса вдруг взволновало отсутствие одного даката. Почему-то была твердая уверенность, что Марку не погиб при налете разбойников. Может ушел в город? Как Нирс понял, дакат-рунай стоял сейчас близ Патвика.
Данка снова была рядом. Сидела близко, положив голову ему на плечо, а Нирсу хотелось отодвинуться.
Печальная мелодия смолкла и возле костра воцарилась тишина. Трещали в костре поленья. Огонь щекотал днище большого железного чайника, стоявшего на трехногом таганке.
Данка не выдержала.
– Ташко, сыграй что-нибудь повеселее, – попросила она музыканта, хмуро уставившегося на нее в ответ. – Ну, что же ты? Нам тяжела тишина. Слишком много боли и печали. Разгони ее, Ташко! Сыграй!
– В самом деле, – поддержал кто-то из дакатов. – С хорошей песней и жить легче.
Ташко заиграл. Это была не одна из безудержных мелодий, которые звучали у костра ранее. Она была спокойнее, глубже. Скорее лиричная, чем страстная. Нирс вдруг застыл, радостно осознав, что он вспомнил только что, какие песни слышал накануне. Не сами даже мелодии, а просто настроение, которое они давали. Уже что-то.
Данка вскочила танцевать. Она кружилась, посылала Нирсу зазывные взгляды. При взгляде на изящные изгибы ее тела, воодушевление, проснувшееся было в душе, снова зевнуло и свернулось унылым клубком обратно спать. Вместо него подала свой квакающий голос необъяснимая тоска. Красивая женщина. Танцует у огня. Волосы развеваются на ветру, ловят на себя оранжевые отсветы от костра. Нирс моргнул, стряхивая наваждение. Что-то мелькнуло в памяти и ускользнуло. Это ведь она. Данка. О ней была мелькнувшая в воображении смутная расплывчатая картинка. Знакомая, но почему-то не принесшая успокоения.
Спать он лег на полу в хозяйственной телеге. Данка уговаривала остаться у нее. Молила. Говорила, что он еще не окреп после ранения и ему еще нужно лечение. Он оставил ее раздосадованную, пышущую недовольством. Не мог заставить себя остаться.
Нирс расстелил свою меховую подстилку и укутался в плед. Необъяснимое чувство тоски не отпускало. Его странным образом подогревала подстилка. Вернее, чужой едва уловимый запах на ней, смешавшийся с собственным запахом Нирса. Мех пах кем-то другим. Данкой? Это оно? То самое подтверждение тому, что между ними и в самом деле что-то было? Если так, то почему присутствие этой девушки рядом не доставляет удовольствия? Скорей наоборот. Она утомляла его все больше.
Ночью к нему под плед она все-таки забралась. Устроилась под боком, втерлась в объятья. Нирс проснулся от того, что ее руки забрались под его рубашку. Они гладили его грудь, прошлись вниз по животу и завозились с застежкой его штанов. Он перехватил ее запястье, когда ее ладонь уже скользнула за его пояс.
– Данка, подожди.
– Зачем ждать? – жарко шептала девушка. Она взяла его ладонь и положила себе в распахнутый вырез блузы на голую грудь. – Потрогай меня. Прикоснись ко мне и все вспомнишь! Ведь такое не забывается.
Данка потерлась об него и застонала.
– Я соскучилась, а ты холоден со мной. Чем я заслужила такое отношение?
Нирса передергивало. Свойственный его народу чувствительный нюх говорил о том, что это не она. Данка пахла по-другому и внесла раздрай. До ее прихода в своем логове из меховой подстилки и пледа он чувствовал себя почти как дома. В безопасности. Да, он тосковал, ощущая этот запах, чувствовал себя так, словно кто-то родной обнимал его в этот момент. Данка смешала запахи и нарушила их. Это злило.
Он выдернул свою руку из ее захвата.
– Иди спать, Данка. Я не в состоянии дать тебе то, что ты хочешь, – сказал и осекся. Накрыло мощное чувство повторения ситуации.
– Это потому, что я дакатка? – обиженно зазвучал ее голос. – Я знаю, что вы, жители Равнины считаете нас грязным народом. Но это не так! Мы не хуже вас!
– Причем здесь твоя принадлежность к народу?
– Так и скажи, что ты просто передумал. Наигрался, насытился мной и не хочешь больше?
– Говорю тебе, я не помню!
– Я предлагаю тебе вспомнить! Разом и быстро! Я же люблю тебя по-прежнему. Мне больно, когда ты отвергаешь меня! – она заплакала.
Нирс выбрался из-под пледа и потянул Данку за собой.
– Идем, – позвал он.
– Куда? – в надежде встрепенулась девушка.
– Я провожу тебя в твою повозку.
Дакатка снова сникла.
– Там вместе со мной спят теперь еще пять человек, – обиженно поделилась она. – Остались без повозок.
– А почему они не выгнали меня? Ведь я сплю один.
– Они благодарны тебе. Ты спас их от разбойников. Они помнят, что именно ты принял на себя основной удар.
Возле дверей своей повозки Данка предприняла еще одну попытку атаки.
– Пожалуйста, позволь мне остаться с тобой. Я не буду тебе мешать. Просто полежу рядом.
– Иди спать, Данка. Завтра поговорим, – он мягко подпихнул ее под спину, заводя в повозку.
Сон не шел. Меховая подстилка теперь пахла и дакаткой тоже. Тот другой запах затерялся и притупился. Приходилось принюхиваться, чтоб уловить его.
Ясно одно: Данка не для него. Или он не для Данки. Не могли они быть вместе. Он бы не потерял чутье на нее даже после удара по голове.
Завтра Нирс уйдет из дакат-руная.
Нирс проспал. Расчитывал встать на рассвете и отправиться в путь, а проснуться смог только к полудню. Долго еще лежал ворочался после ночного разговора с Данкой. А когда, наконец, смог заснуть, провалился в сновидения настолько глубоко, что выплыть смог только когда услышал дакатский призыв на общий обед.
Сны были тяжелыми. В них он бежал, унося что-то в руках. В них он слышал тяжелое дыхание коня, видел мелькание деревьев вокруг и как стелилась под копыта жеребца стылая облысевшая земля. Во сне он спасался от кого-то и чувствовал себя вором, укравшим что-то ценное. Дрался с кем-то снова и снова, десятки раз чувствуя, как вонзается в спину чей-то острый клык, а оборачиваясь видел многоголовое голубоглазое чудовище.
Несмотря на тяжелые бессвязные сны, голова уже не болела так сильно, как накануне. Нирс лежал на своей подстилке и глядел в потолок повозки. Снаружи раздавалась какай-то песня дакатов. Как знакомо. Ему вдруг показалось, что, если бы он протянул руку чуть в сторону, обязательно нащупал бы кого-то лежащего рядом. Прежде чем он успел отдать себе отчет в том, что делает, ладонь двинулась сама и легла на пустое место.
Нирс повернулся на бок и какое-то время еще лежал, глядя на незанятое никем пространство рядом с собой. Ну, не мог он представить себе Данку, лежащей здесь. Он пробежался ладонью по пушистому меху подстилки и вздохнул. Опять он вернется с Равнины один. Как возвращался год за годом. Раз за разом. Никогда не терял надежду, потому и уходил с гор раньше других охотников, а возвращался одним из последних. Как раз к свадьбам тех, кто вернулся не один.
Несколько лет назад его друг Айгир украл на Равнине девушку. Прямо как в древние времена. Спикировал с неба на своем крылатом ящере и уволок красавицу почти что из рук ее суженого. И принес ее в клан испуганную, потерянную. Нирс тогда размечтался. Он был в числе тех, кто претендовал на ее руку. А после между девушкой и ее похитителем вспыхнуло настоящее чувство. Нирс сначала ругал друга за то, что тот подчинился инстинктам. Ведь мог бы сломать девушке жизнь, если бы она не смогла привыкнуть к жизни в горах, если бы не смогла полюбить. А теперь у самого мелькала иногда такая мысль. Взять, и украсть себе женщину. Схватить приглянувшуюся и удрать с ней в горы. Но Нирс так не смог бы. Ему хотелось, чтоб с ним пошли добровольно.
Данка бы пошла. Побежала бы впереди коня. Но быть рядом с ней было так же «невкусно», как жевать подошву ботинка.
Нирс сел, намереваясь выбраться наружу и начать собирать вещи, когда заметил кое-что на темном мехе лежанки. Мужчина подхватил двумя пальцами женский волосок. Длинный, светлый, он качнулся в воздухе и свернулся тончайшей спиралью. Чей? Не Данки, точно.