Нирс задумчиво наматывал его на палец, и снова шарил по исковерканным обрывкам памяти. Откуда здесь волосок? Какая женщина могла его оставить?
Мысли об этом крутились в его голове все время, пока Нирс собирался в путь. Найденный волосок был бережно завернут в носовой платок и спрятан на самое дно сумки. Зачем? Нирс сам не понимал. Не мог его просто стряхнуть с руки, свернуть подстилку и забыть о находке. Что-то не давало.
Данка нервничала. Разлучить Нирса с его проклятой белобрысой девкой оказалось проще, чем удержать его рядом. Такая блестящая идея, так удачно воплощенная, грозила провалиться. Потому что тот, ради которого все это затевалось, задумчиво, но уверенно укладывал вещи в дорожные сумки. Как его удержать? Что еще придумать, чтоб привлечь его внимание?
Она для него танцевала. Без толку. Он смотрел сквозь нее, как через пустое место. Если бы Данка собственноручно не оборвала бы все связи в его памяти между ним и той девкой, могла бы поклясться, что он думал о ней.
Было бы замечательно не просто разрушить соединения между воспоминаниями, а вообще стереть их, но это не под силу почти никому. Можно только уничтожить сцепку между образами, чтоб человек не мог найти к ним путь. Тогда воспоминания навсегда оседают бесполезным грузом на дне сознания человека запечатанные. Со временем, они заменяются новыми образами и мыслями и человек уже никогда не обращается к ним. Именно на это и рассчитывала дакатка. Лишить белобрысую курицу власти над Нирсом и вытеснить ее из его души. Ведь Данке это под силу. Она красивая, страстная, ласковая… Достойная. Ничуть не хуже той другой.
Но все выходило не так. То ли связи были слишком крепки. То ли воля у этого мужчины слишком сильна. То ли это из-за того, что времени на вмешательство было немного и Данка торопилась. Может она пропустила какую-то связующую ниточку?
Все выглядело так, будто охотник копался в опасной близости от залежи тех самых воспоминаний. И если ничего не предпринять, он вспомнит.
Нужно придумать что-то еще.
Охотник тем временем застегнул свои сумки и закинул их через плечо. Данка бросилась ему на перерез. В голове стучала только паническая мысль: «Не успела! Остановить!»
– Уезжаешь? – девушка загородила охотнику путь собой и нервно переступала с ноги на ногу.
– Да, – сказал Нирс.
– А почему ты уходишь? – она повисла на его руке.
– Мне домой пора. Скоро снег ляжет и станет трудно идти.
– Тогда иди дальше с нами. Ты ведь раньше так и собирался, чтоб быть рядом со мной. Мы много с тобой об этом говорили.
– Нет. Я не кочевник, Данка. Я хочу один дом, и чтоб он не болтался по Великой Равнине.
– Не хочешь оставаться в дакат-рунае? Тогда возьми меня с собой! – выпалила девушка.
– Нет. Данка. Твоя судьба – здесь, среди сотен дорог. Моя – где-то там.
– Ты вот так просто бросишь меня? – ее голос зазвенел обидой.
– Мы же не пара с тобой.
– Ошибаешься! Мы были вместе! – запальчиво воскликнула дакатка.
– Я не помню, как мы стали парой. У меня нет никаких чувств к тебе.
– А раньше были, – упрекнула Данка. – Я тебя люблю. Как ты можешь так поступать со мной?
– Какой любви ты от меня требуешь? Я пытаюсь понять, что со мной происходит. Я прекрасно помню, что случилось ранее, но почти не помню последние дни, не помню, как попал сюда.
– Мы были вместе. Были парой. А что, если я забеременела, когда мы были вместе?
Ее последние слова будто ударили Нирса мешком с мукой.
– Ты об этом не подумал? – горько продолжала Данка, видя, что ее слова наконец-то, имели успех. Она смогла пробить его защиту. Нашла слабое место. Теперь нужно аккуратно туда надавить. – Как ты можешь быть уверенным, что я не твоя пара, если ты не помнишь? Но ты спешишь отречься и от меня, и от возможного ребенка.
На крик расстроенной девушки начали сбредаться ее сородичи.
Нирс молчал, все еще пытаясь прийти в себя после заявления дакатки.
– Уймись, Данка, – окрикнул ее даро, кивнув Нирсу на место возле костра. – Оставь нас, охотник. Мы поговорим с тобой позже.
Нирс ушел и сел к костру.
– Но как же? – девушка протянула было руку в ту сторону, куда ушел Нирс.
– Уймись, – даро встряхнул ее. – Ты ведешь себя недостойно дакатки. Ты унижаешься и молишь о любви. Ты забыла свою гордость, Данка? Иди в свою повозку, девочка.
– Даро! – возмутилась она.
– Иди, я сказал, – даро дождался, пока она скроется внутри повозки и пошел к Нирсу, сидевшему у костра.
Данка очень хотела захлопнуть за собой дверь, но не стала. Так она могла хотя бы издали видеть Нирса. Не уйдет ли…
Даро пошел разговаривать с ним. Предводитель дакатов не знал о сделке с Шани. Нет, он знал, что Данка – Говорящая с духами, но о деталях не подозревал. А духи всегда хотят свою часть и делиться ею ни с кем не намерены.
Данка тоже не намерена делиться своим.
Он ее отверг. Он не принял подарок, который она преподнесла ему в хозяйственной повозке. Как может молодой здоровый мужчина не хотеть женщину? Может у него после ранения все отсохло по-мужски? Нет. Ей так не надо. Это все она, Шани. Уже нет ее рядом с ним, а все равно влияет на него. Он у Данки еще попляшет. Дакатка все исправит.
Она выудила со дна своего ларя маленький конвертик с зелено – бурым порошком внутри. Мощное зелье. Настолько сильное, что даже камень можно заставить себя желать. Данка купила его у одной старой колдуньи на юге. Всего несколько песчинок, просыпанных на Нирса, и его желание к Данке станет неудержимым.
Нирс уставился свои сумки и размышлял. Если дакатка и впрямь забеременела, это все меняло. Он не мог гаранировать, что между ним и этой женщиной в самом деле ничего не было. Дети Горных охотников должны оставаться в кланах Горных охотников. Мужчины всегда осторожны, посещая равнину. Даже со шлюхами. «Не хочешь заиметь ребенка со случайной шлюхой, не извергай семя внутрь нее». Этому совету, данному ему в напутствие перед его первым выходом на Равнину, Нирс всегда следовал четко. Мог ли теперь забыть об осторожности? Он был почти уверен, что нет. А вдруг…
– Не по сердцу тебе Данка? – спросил даро, усаживаясь рядом.
– Нет, даро. Не могу с собой ничего поделать, – Нирс честно взглянул в лицо дакату.
– Солгала тебе Данка, – признался даро, покачав головой. – Не может она иметь детей. Это плата за то, что духи приходят к ней. Она обменялась. Одиноко ей, вот и придумывает.
Нирс устало потер руками лицо.
– Спасибо тебе, даро. За честность.
– Э, дорогой! Твоя свобода так же важна, как и даката. Хочешь – оставайся с нами. Мы только рады будем такому сильному воину среди нас. А не хочешь, никто тебя насильно держать не станет. И Данка не помешает тебе уйти, – даро хлопнул его по плечу.
– Спасибо, – признательно улыбнулся Нирс. – Мне нужно идти.
Мужчины встали и обнялись на прощанье. Нирс снова поднял свои сумки и пошел по стойбищу дакатов. Впереди долгий путь. Даро милостиво подарил ему одного из дакатских коней. Своего у него теперь нет. Жаль. Проклятые разбойники. Лагерь все еще хранил на себе следы недавнего налета. Обломки повозок, которые уже нельзя было починить, были свалены в кучу в стороне. Кое-где на земле виднелись пятна крови. А вот здесь, по рассказам дакатов, ранили самого Нирса. Это явно был самый центр побоища. Земля здесь была изрыта следами лап его ящера, отпечатками когтей и ног.
На земле лежал обрывок какой-то ткани. Не то часть чьей-то рубахи, не то плаща. Нирс подхватил его и из него что-то выпало, глухо шлепнувшись в рыхлую землю.
Охотник поискал взглядом упавший предмет и обомлел. Нирс медленно наклонился и поднял с пола разорванный неширокий плоский браслет, состоящий словно из змеиных чешуек. Пальцы погладили тонкие плоские звенья с едва заметным выгравированным рисунком. Маленькие ромбы со скругленными краями и с точкой внутри.
– Шани…
В голову хлынула лавина образов. Нирс осел на землю, прижав ладони к вискам и задыхаясь от боли. Одна за одной всплывали в памяти картинки, заполняя пробелы и дыры, складываясь в одну цельную мозаику, соединяясь между собой. Они придавили к земле и заставили упасть на колени. Сознание металось по ним как по вновь освоенному лабиринту, проверяя, что где находится и правильно ли лежит. И в каждом образе и воспоминании Шани. Их встреча, их первая ночь в гостинце, и вторая – уже настоящая – здесь. Их уютный ужин с туманными котами, ночевка в шалаше, где он проснулся, обнимая ее. Вспомнил все. Что думал, что чувствовал, глядя на нее. Собственную ревность, когда Марку флиртовал с ней. Светло-изумрудные блики от ночника на ее лице, отражавшиеся во влюбленных в него зеленых глазах, когда он дарил ей гребень и сам растворялся в ней. Как тайком выбирал для нее этот самый гребень. Зачем? Сам тогда еще не осознавал до конца. Хотел порадовать. Как ее светлые волосы щекотали его кожу, когда она в наслаждении запрокидывала голову, двигаясь сидя на нем сверху. Как сам кутался в ее любовь словно в мягчайшее теплое уютное одеяло. С головой. Как жарко становилось в тесной повозке от обоюдной страсти.
Его Шани.
Как он мог забыть?
Он сидел на земле, все еще приходя в себя после бури в голове. Не было удара по голове. Он теперь помнил. Наемник метнул в Нирса нож. А потом он помнил, как лежал на земле. Как старался задержать собственный улетающий в небо взгляд на испуганном лице Шани. Хотел зацепиться за нее, как за якорь. Чтоб не уйти в вечность. Чтоб выжить.
Где она теперь? Что с ней случилось. Страх за нее подбросил его с земли на еще дрожащие ноги. В дакат-рунае ее нет. Ее не могли забрать наемники, потому что они все мертвы. Сама уехала? Коня тоже нет. Забрала каурого и уехала? Куда? И главное – зачем? Почему оставила его?
Марку тоже нет в лакат-рунае. Уехали вместе? Как такое возможно. Она ведь любит его. Не могла она так просто променять его на даката.
Про удар по голове ему говорила Данка. Солгала. Зачем? Хотела остаться с ним. Значит ли это, что Данка прогнала Шани? Что такое могла придумать дакатка, что заставило его любимую оставить его.