– Неужели это Нирс их так? Может он сбежал? – предположил кто-то из воинов.
– Нет. Он здесь, – сказал Арек. Я чувствую его.
Воины осторожно обходили подвал, осматривая кладовые. В передних обнаружились мешки с мукой и другими крупами, сахар и соль, кухонная утварь и закрытые лари с чем-то. Последняя кладовая была закрыта. Сквозь решетку в смотровом окошке было видно тело, лежащее на боку без движения. Арек беспокойно нюхал спертый влажный воздух.
– Это Нирс! – крикнул один из северян и бросился к двери.
– Нет! Ловушка! – бросился за ним Арек, но не успел. Северянин дернул дверь. Раздался хлопок и из-под одной из дверей потянулся тонкой струйкой зеленоватый плотный дымок. В противоположном углу промелькнула короткая вспышка и вниз по стене поползла тонкая светящаяся линия. Она скользнула по каменным плитам и спрыгнула на пол. Разбрасывая маленькие искорки, она двигалась по коридору, приближаясь к струйке тумана.
– Магическая бомба. Будет взрыв, – сказал Гарт.
И все бросились на дверь закрытой кладовой. Стена дрожала. На нее обрушивались десятки мощных ударов. Гвозди, которые держали петли, со скрипом медленно вылезали из дерева. Наконец, дверь просела. Айгир рванул ее прочь и бросился в кладовую.
– Давай же, брат, – Айгир подхватил Нирса и выскочил в коридор. Воины пытались предотвратить взрыв. Но как это сделать, если искристая линия – лишь иллюзия. Но силы этой иллюзии хватит, чтоб поджечь горючую туманную струйку, уже превратившуюся в облако. Искристая линия неумолимо ползла по полу и не поддавалась.
– Бежим! – Айгир, кинулся к выходу. Остальные побежали за ним. До двери на лестницу шагов двадцать, а искорки уже шипят почти возле самого края облака.
– Не успеем! – крикнул кто-то.
– Заткнись и шевели ногами, – рявкнул Гарт.
До двери пять шагов, четыре, три…
Позади послышался короткий свист, а затем пространство дрогнуло от взрыва.
Ящер Нирса больше не появлялся. Уже три дня. Я жила это время как натянутая струна. Звенела страхом и напряжением. Говорить ни с кем не хотелось. Ужасные мысли лезли в голову сами собой. Каждый день я выходила за пределы деревни и смотрела на перевал. Вот-вот должны были показаться на узкой тропе знакомые силуэты. Но они все не появлялись. Я сидела прямо под спуском каждый вечер до темноты, пока мама Давира не приходила за мной и не заставляла уйти. И каждый раз я боролась с собой. Мне все казалось, что вот стоит мне только отвернуться от горного перевала, так сразу пропущу их появление.
Они все не приходили.
В небо я тоже смотрела подолгу. Оглядывала края вытянутой горной чаши, в которой находилась деревня, и тоже ждала.
Мама Давира тоже ждала. Тоже переживала. Я видела по ней. Но я не понимала, как ей хватало мужества и выдержки заниматься повседневными делами. На ее печке постоянно что-то шкварчало, булькало. Из котелков приятно пахло то наваристым супом, то тушеным мясом.
Я старалась помогать, но все валилось из рук. Приходилось прилагать серьезные усилия, чтоб хотя бы не портить то, что я начинала делать. Мысли каждую минуту уплывали к Нирсу. Получилось ли? Живы ли те, кто пошел ему помогать?
На четвертый день отсутствия ящера Нирса я готова была уже впасть в панику. Руки дрожали. Голос дрожал. На пятый день готова была уже усомниться в собственной вере в хороший исход всего этого. Собственно, почему я должна верить? Со мной всю жизнь происходили события, которые не кончались ничем хорошим, как бы я не верила в счастливое разрешение проблемы. Счастливым оно зачастую оказывалось для кого-то другого. А иногда – несчастным для всех, кто вокруг меня.
И все ценное, что появилось в моей жизни, пришло ко мне из беды. Наши дети, любовь, моя семья, в которую теперь входила еще и эта милейшая женщина так идеально подходящая под слово «мама», и суровый, но справедливый пожилой «папа», так похожий на Нирса. Именно поэтому я все еще продолжала верить. Нирс жив. Пусть он будет жив.
– Летят! – крикнул кто-то, указывая вверх над перевалом. Темная точка приближалась и светлела. У нее уже можно было различить крылья, мерно взрезающие вечернее небо.
– Летят! Летят! – повторили другие голоса.
– Летят, мама Давира! – крикнула я, поспешно вытирая испачканные мукой руки.
Я бросилась на улицу, на ходу натягивая плащ. Ботинки шлепали по моим икрам незастегнутыми ремешками, норовя слететь с ног. Но я готова была бежать и босиком по снегу, лишь бы быстрее. Летят! Боги, хоть бы его нашли. Хоть бы он был жив!
Люди собирались у домика, выкрашенного белой краской. Там над головами людей вздымались огромные крылья летающего ящера.
– Пропустите! – попросила я, пытаясь протолкнуться в центр. Люди расступались и давали мне дорогу. Я видела спину Арека, отступившего немного назад, чтоб пропустить Айгира, поднимавшегося на ступеньки беленького домика.
Охотник держал кого-то на руках. Крупное тело, бессильно болтающаяся при каждом движении Айгира рука, слипшиеся волосы, лицо в ссадинах, израненное тело в драной одежде, настолько перепачканное кровью и грязью, что было сложно узнать того, кого заносили в дом знахарки тети Улы. Мое горло перехватило.
Это он. Охотники нашли его!
Я вбежала в дом следом. Тетушка Ула расстелила поверх одной из кроватей белую простыню, на которую Айгир аккуратно положил Нирса. Знахарка четко и уверенно раздавала указания. Накипятить воды, принести ткань и травы для лекарств. Айгир вытолкал столпившихся в комнате и волнующихся охотников за двери. Мы остались вчетвером. Я, тетушка Ула, мама Нирса и молодая женщина – та самая Найрани.
Пока мама Давира грела воду, мы со знахаркой ножницами срезали лохмотья, в которые превратилась одежда Нирса. Картина открывалась ужасающая. Нирса мучили. Били, резали. Все тело Нирса покрывала испарина от лихорадки. В ранах шло заражение. Радовало только то, что у Нирса все еще были силы бороться с заразой в его крови. А значит, надежда, что он выкарабкается, есть. Меня трясло, когда я находила все новые раны и порезы под драными грязными тряпками. Ула попыталась было отправить меня на улицу, но я уперлась и готова была вцепиться намертво в спинку кровати, лишь бы остаться.
Найрани сидела рядом, прикрыв глаза и повернув руки ладонями к Нирсу. Огромная сила текла под ее пальцами. Она поддерживала жизнь, едва теплющуюся в Нирсе, давала время обработать раны, вылечить, выходить.
Мы занимались Нирсом почти до вечера. Его раны промывали и чистили, вскрывали нагноения. Самые глубокие зашили. На поверхностные наложили мазь. В этот момент я даже радовалась, что он без сознания и не чувствует боли. Простыни под Нирсом меняли еще два раза, пока все кровотечение остановилось. Все это время Найрани укутывала его своей магией. Без нее он, возможно, не перенес бы эту процедуру. Наконец, Нирса, замотанного в повязки и бинты, укрыли одеялом. Тетушка Ула и мама Давира отправились мыть и чистить инструменты. Рваная одежда отправилась в общий деревенский костер.
Найрани лечила Нирса еще почти полночи, питая его силой. Она сращивала сломанные кости, заживляла разорванные ткани. Одна эта девушка была сильнее пятерки любых магов Равнины вместе взятых. Но в ней не было ни капли гордыни или зазнайства. Она дарила свет, тепло и свою силу легко. Спасала, не требуя ничего взамен, и не ставила условий. Не так давно на равнине я безумно ревновала к ней Нирса. Я не раз думала о том, как сложно мне будет общаться с ней, ведь она когда-то так нравилась ему. А сейчас я была счастлива, что она пришла сюда и теперь помогала ему выжить.
Я сидела рядом, с болью отмечая, как осунулся и похудел Нирс за время, проведенное в плену. В полумраке ночной комнаты, освещенной лишь парой свечей, его лицо казалось словно высеченным из камня. Темные глубокие тени лежали под его глазами, резко очерчивая глазницы, линию носа, скулы, резной контур губ. Тусклый свет делал особо заметными на бледной коже шов на рассеченной и припухшей брови, огромную ссадину на лбу и запекшуюся кровь на губах. Время от времени я приподнимала его голову и выпаивала ему с ложки лекарство, которое приготовила тетушка Ула. Я так ждала, что он проснется, откроет глаза. Но он лишь, хмурился, страдальчески морщил брови и стонал от боли.
К утру лихорадка спала, благодаря стараниям Найрани и лекарству. Нирс, наконец, затих и заснул.
Я не заметила, как сама провалилась в сон сидя в кресле у кровати, уронив голову прямо на одеяло Нирса. Проснулась я от того, что кто-то гладил меня по волосам. Я открыла глаза, еще плохо соображая, что происходит. Пасмурный ноябрьский день лился в окно, освещая комнату мягким светом. Найрани не было. Вместо нее в кресле у стола дремала мама Давира.
Шея сильно затекла от долгого пребывания в неудобном положении. Я поморщилась и потерла ее, поднимая голову.
– Шани… – позвал меня охрипший слабый голос. Я встрепенулась, едва не задохнувшись от радости. Нирс смотрел на меня и пытался улыбаться.
– Любимый, – всхлипнула я, хватаясь и прижимаясь губами к протянутой ко мне руке со сбитыми костяшками.
– Сынок! – мама Давира тоже вскочила со своего места.
– Мама… – выдохнул Нирс. Пожилая женщина пыталась обнять нас обоих.
Я плакала от счастья, уткнувшись лбом ему в плечо. В груди теплым озером разливалось облегчение, такое большое и всеобъемлещее, что сил говорить что-то не осталось. Все ушло и растворилось в этом ощущении – как ласково сжимала мои дрожащие пальцы рука любимого, поглаживая большим пальцем тыльную сторону моей ладони.
Эпилог
Закат окрасил розовым и золотым цветом стены беленых домиков небольшого приморского городка. Менвик расположился на склоне холма и спускался ярусами кривых узких улочек к набережной. Настоящий юг. Сюда зима никогода не забиралась по-настоящему. Даже сейчас в конце ноября городок утопал в зелени и цветах.
По рынку шел высокий молодой мужчина с кожаной папкой в руках. У лотка пекаря он купил пакет сладких пряников и половинку пирога с корицей и яблоками. Лита его очень любит.