Снова направляясь на юг, Триш рассеянно отметила, что деревья, растущие вдоль тротуаров и возвышающиеся за домами, выглядят неожиданно пышными и зелеными в свете уличных фонарей, но она ни о чем не могла думать, кроме Шарлотты. Триш чувствовала: она могла что-то слышать или о чем-то догадаться, что дало бы ей ключ к разгадке. Но она потерпела неудачу. Тот факт, что полиция тоже буксовала, имея гораздо большие по сравнению с ней возможности, не утешал. Ответ был где-то рядом. Должен был быть.
Доехав до набережной Виктории и остановившись у светофора в ожидании зеленого сигнала, Триш стала размышлять о единственном человеке, которого она еще могла подозревать. Бен был столь же убедителен, как Ники, но он был старше и умнее и, возможно, умел лучше скрывать свои чувства. Если Антония встречается с ним, значит, у нее тоже родились какие-то подозрения. Никакая другая причина, по которой ее кузина могла искать с Беном встречи, в голову не приходила. Если Роберт прав и они сейчас вместе, то Белла, вероятно, дома одна. Хороший момент попытаться ее разговорить.
Хотя уже шел одиннадцатый час, Триш изменила маршрут и вместо того, чтобы ехать в сторону дома, направилась по набережной на запад и пересекла реку по мосту Челси.
Подойдя к парадной двери дома в Клэпэме, Триш уловила восхитительный запах. Она одобрительно принюхалась и осознала, что проголодалась. На звонок открыла Белла в огромном, как у мясника, фартуке в белую и голубую полоску и с деревянной ложкой в руке.
— Ты не взял ключ? — спросила она, еще не видя, кто на крыльце. — О, это вы.
— Бена нет?
— Нет. Если вам нужен он, я могу передать, чтобы он позвонил вам, когда придет. — Белла не то чтобы загораживала вход, но всем своим видом давала понять: этой гостье она не рада.
— Это слишком срочно. Могу я войти и подождать? Я бы хотела поговорить с ним лично, — сказала Триш с успокаивающей улыбкой. — Если, конечно, это удобно.
Белла пожала плечами:
— Я готовлю. Вы не против?
— Нет, конечно нет. — Следуя по темному коридорчику за Беллой и изумительным запахом, Триш вошла в кухню, которая была такой же пестрой и где царил все тот же хаос. На плите, в широкой сковородке томилась огромная гора нарезанного лука, на двух задних конфорках на медленном огне кипели накрытые крышками кастрюли. На заваленном рабочем столе, среди корзинок с лимонами, горшков с проросшим базиликом и кориандром и стопок книг, остывали на решетке четыре свежеиспеченных буханки хлеба. На стене над холодильником висели четыре детских рисунка.
— Какие замечательные, — сказал Триш, пока Белла энергично помешивала содержимое кастрюль. — Это ученики Бена?
Белла взглянула на Триш и проследила направление ее пальца.
— Нет. Это рисунки крестника Бена, Алекса, и его брата. Они были здесь в выходные. Вы знаете их, Уоллингфорды?
— Нет, кажется, не знаю. Должно быть, они появились уже после меня.
— Великие маленькие художники, правда? — Лицо Беллы светилось искренним энтузиазмом, что дало Триш необходимую зацепку.
— Да. Вы, наверное, любите детей, если они доставляют вам столько радости.
— Вряд ли я с ними работала бы, если б не любила, — сказала Белла, глядя на нее с легкой насмешкой.
Поскольку она, видимо, намеренно добивалась какой-то реакции, Триш лишь улыбнулась и заметила, что, судя по карамельному запаху, лук подгорает. Белла поспешно стала перемешивать жарящуюся груду. Снова повернувшись к Триш, она произнесла уже более любезным тоном:
— Знаете, Бен много мне о вас рассказывал.
— Должно быть, вам это было скучно, — сказала Триш с такой убежденностью, что Белла улыбнулась.
— Было трудновато, когда мы начали жить вместе, — признала она с неожиданной для Триш прямотой. — Он все время говорил: «Триш тебе понравится, позволь мне ее пригласить», «Тебя заинтересует работа Триш, почему бы тебе ей не позвонить? Она могла бы присылать тебе клиентов». И в конце он всегда добавлял: «Триш чудесная, она обязательно тебе понравится».
— Боже мой, Белла, простите, — сказала Триш. — Ничего подобного я и представить себе не могла. Не удивительно, что у вас был такой вид, словно вы меня сейчас убьете, когда я пришла в первый раз. Как мог Бен быть таким бестактным? Обычно он прекрасно улавливает чужие чувства.
— Вероятно, вы были слишком важны для него. Он не мог понять, почему я не хочу видеть вас в своем доме.
— Ну а я могу. Но давайте теперь заключим мир. Что бы ни было между мной и Беном — а почти ничего и не было, клянусь, — это закончилось много лет назад. С тех пор я давно ушла вперед, он тоже. Давайте будем хотя бы друзьями.
Белла не ответила, только взяла маленькую зеленую бутылку и спросила:
— Налить вам имбирной настойки?
— Вообще-то, — сказала Триш, надеясь, что она не уничтожает свой шанс помириться с Беллой, — я не очень люблю имбирь. Можно просто воды. Я умираю от жажды.
— Конечно. С газом или без?
— С газом, пожалуйста. Спасибо.
Белла положила лед в высокие стаканы и наполнила их жидкостью, спросив через плечо:
— Вы едите копченые устрицы? У меня есть баночка.
— Ой, — только и сказала Триш, жалея, что не может солгать, но зная, что проглотить копченую устрицу для нее будет даже тяжелее, чем съесть сырую куриную печенку, которая была ее худшим кулинарным кошмаром.
— Не любите? Понятно. Не так-то много у нас общих пристрастий. Кроме Бена. — Тут Белла засмеялась, и Триш подумала, что все будет хорошо.
— Не много, — согласилась она.
— Вот. — Белла пододвинула к ней один из стаканов.
— Спасибо. Хлеб пахнет чудесно. Я просто потрясена, что вы еще и хлеб печете, хотя так заняты на работе.
Белла посмотрела на нее, новая, дружеская улыбка исчезла.
— Я готовлю, когда переживаю. Для меня это единственное лечение. Но приходится выставлять Дейзи в сад. Она с ума сходит, когда чувствует еду, а я не могу с ней справиться. Она только недавно прекратила лаять.
— Из-за чего же вы сейчас переживаете? — спросила Триш, оставив без внимания незавидное положение Дейзи.
— Из-за Шарлотты, разумеется. А вы нет?
— Да. — Триш почувствовала, как ломит лоб. — Но я-то ее знаю. А вы нет.
— В такой ситуации я бы волновалась за любого ребенка. Но самое худшее, что это ранит Бена. Он так хорошо себя чувствовал, пока она не пропала.
Триш нахмурилась.
— Он в основном преодолел ту травму, что нанесла ему Антония, и вами он переболел, Триш, и вот теперь это, и вы вернулись в его жизнь, ставя под вопрос обретенную им веру в себя, а теперь эта девочка…
Триш ощутила холод сжатого в ладонях стакана. Она посмотрела на пузырьки, весело поднимающиеся на поверхность и лопающиеся от соприкосновения с воздухом, и не знала, что сказать. В конце концов она подняла голову:
— Вы знали, что он наблюдал за Шарлоттой в парке?
— Сначала нет. — Лицо Беллы исказилось, словно от приступа боли. — Но после ваших звонков я заставила его мне рассказать. Я… мне было немного больно, что он скрывал это, но я могу его понять. Если у нас с ним не может быть своих детей, то для него важно, что Шарлотта могла быть его дочерью. Я могу это понять.
Морщинка на переносице углубилась, когда Триш пришлось признать великодушие Беллы.
— А он сказал вам, что встречается с Антонией?
— О, конечно! Он обо всем мне рассказывает… в конце концов. Как-то вечером она позвонила ему и сказала, что боится того, что ее новый возлюбленный мог сделать с Шарлоттой. Она была в истерике. Бен посоветовал ей сообщить в полицию, а потом, когда она заплакала в трубку, предложил встретиться.
— Но почему, после всего, что она ему сделала? Неужели вам не?… Белла, вы никогда не задавались вопросом, не мог ли Бен в припадке некоего… ну, своего рода безумия похитить Шарлотту?
— Нет. Ох, ладно, конечно, задавалась. Но я знаю, что он этого не делал. А если бы и сделал, то уже рассказал бы мне. В конце концов он всегда мне все рассказывает. Он поехал к Антонии, потому что не может we помочь, когда кто-то в беде. Вы же знаете, какой он великодушный человек.
— Да. По крайней мере, я так думала.
— И единственным, что хоть как-то поддерживало в прошлом его самоуважение, была как раз его способность помогать людям?
— И это тоже. Тогда я этого не осознавала, но с тех пор поняла. Он хочет вылечить мир.
— Это потому, что ему никогда не разрешали почувствовать, что он сам заслуживает того, чтобы о нем заботились, — сказала Белла с печалью, так что Триш устыдилась своей прежней, ребяческой неприязни. — Мне нужно было предвидеть, что к этому идет, сообразить, что если Антония когда-нибудь его о чем-нибудь попросит, он все бросит и постарается дать ей это. Вы не пьете. Вода плохая?
— Нет. Прекрасная вода, — сказала Триш и торопливо выпила полстакана, стукаясь носом о плавающие кубики льда. — Белла, вы очень многое понимаете, у вас есть предположение, что движет Антонией?
Последовало краткое молчание, пока Белла перекладывала жареный лук на блюдо, чтобы он остывал. Потом уточнила:
— В каком смысле?
— Не поймите меня неправильно, но у Бена не самый сильный характер, — осторожно начала Триш, по-прежнему стараясь разделить Беллину веру в него. — И Роберт Хит явно слабый человек и — ну, скажем, — неискренний. Что в характере Антонии заставляет ее любить слабых мужчин?
— Я бы сказала, страх быть контролируемой, нет?
— Может быть, — сказала Триш, вспоминая прошлое. — Она действительно не выносит ничего, в чем видит угрозу своей власти.
— Совершенно верно. — Белла отвернулась к плите. — Все, что я слышала, позволяет предположить, что она на грани психического заболевания. Поэтому, не находись она в Штатах, я бы волновалась о том, что она могла сделать с Шарлоттой.
— О, Белла, не смешите меня! Вы ее не знаете. Поверьте мне на слово, она психически здорова. И Шарлотта никогда не представляла собой никакой угрозы ее власти.
— Нет? Вы в этом уверены, Триш? От полиции, а теперь и от Антонии Бен наслушался про девочку, и ясно, что бесхарактерной ее не назовешь. Если девочка заупрямилась и стала перечить Антонии в тот момент, когда та решила, что ее контроль над другими людьми начинает ослабевать, она могла…