– Ты больна, Грейс? Или скучно? Или устала?
Грейс попыталась улыбнуться.
– Конечно нет.
И поспешив сменить тему, спросила:
– Эти рубленые котлеты просто замечательные, что вы в них положили?
– Консервированное мясо, немного тертого сыра, петрушку и одно из яиц, которые взяла у Гарри. Поразительно, что можно сделать с блюдами с помощью одной петрушки и яйца. Ты и правда какая-то задумчивая. И я не слышала шума воды. Ты в порядке?
– Может, получила сегодня письмо от кого-то особенного, – расхохоталась Конни, продолжая жевать.
– Сегодня почты не было, по крайней мере до этого момента. И не будет, потому что уже поздно, – отмахнулась миссис Лав, все еще глядя на Грейс.
– Кстати, девушки, один из мужчин сказал мне, что сегодня слышал ссору и дело дошло до драки.
Она перевела взгляд на Конни. Та поспешно отвела глаза.
– Леди Элис не позволит таких глупостей в своем доме, главной резиденции его светлости, которая всегда была счастливым семейным гнездышком. Сегодня что-то случилось, Грейс? Я знаю, ты не старше других, но считаешься главной среди трудармеек.
Девушка уставилась на Конни, которая снова крайне увлеклась котлетами.
– Нет, я не думаю, что случилось что-то такое, о чем следует знать ее светлости, миссис Лав.
– Да, но Лиз… – начала Катя.
– …рассказывала нам, что совершенно не боится быка, – вставила Грейс. – Мы все снимаем перед ней наши чудесные шляпки. Верно?
Остальные, включая Конни, согласились, и ужин пошел своим чередом.
После ужина Грейс хотела пойти наверх, но миссис Лав ее остановила:
– Минутку.
Той ничего не оставалось, кроме как вернуться на кухню. Миссис Лав сразу приступила к допросу:
– Что тебя тревожит? И не говори «ничего». Потому что я вижу, как ты напряжена.
– Но со мной все в порядке. Вы очень добры, что беспокоитесь.
– Это моя работа.
– А моя – помогать новым трудармейкам, и это я и делаю.
– Конни немного груба и распускает руки.
– Но работает хорошо.
– Старый Исо видел, как она толкнула Лиз на землю.
– Лиз может с ней справиться, миссис Лав.
– Что тревожило тебя, когда ты поднялась наверх? И прекрати лгать или увиливать, если считаешь это более точным словом.
Грейс, не в силах встретиться с ней взглядом, опустила глаза.
– Просто сделала глупость. Села и стала читать письма. У меня еще не было времени прочитать все.
– Почему ты не отдашь шкатулку леди Элис, чтобы положила в сейф? Кстати, ей звонил Джек Уильямс. Он не связался с тобой?
– С чего это вдруг?
Грейс чувствовала, что краснеет, и почти слышала, как колотится сердце. Джек, после стольких месяцев!
– Он звонил оттуда?
«О нет! Во сколько же обошелся звонок из-за границы? Он получил отпуск и хотел навестить Гарри? Он заботился о Гарри и изучал медицину, так что наверняка заинтересован в его выздоровлении».
– Похоже на Джека. Гарри очень его любил. Часто слушал, когда они работали.
Миссис Лав сняла цветной передник и повесила на колышек у раковины. Грейс залюбовалась ее блузкой.
– Какая красивая! Настоящий шелк? По-моему, я впервые вижу блузку из настоящего шелка!
Довольная кухарка принялась охорашиваться и повернулась, чтобы Грейс увидела каждую деталь бледно-розовой шелковой блузки. Показала на большой бант со свисающими концами и исключительную обработку петель.
– Рождество! – гордо пояснила она. – От моего мальчика. Моего Тома. Прямо с Дальнего Востока. У него была увольнительная на день, и он все свои деньги потратил на подарок.
– Могу представить. Она правда чудесная. И вам очень идет.
– Спасибо. Иногда я просто не могу ее не надеть, хотя бы на час-другой. Я изумительно себя в ней чувствую. Если у тебя руки чистые, можешь потрогать.
Зная, что это обрадует миссис Лав, Грейс глянула на свои руки и осторожно коснулась блузки.
– В жизни не видела мягче. Должно быть, Том очень вас любит.
– Что есть, то есть, – кивнула миссис Лав, пытаясь скрыть, как благодарна девушке. – Но хочу, чтобы ты знала: ее светлость не потерпит драк и запугиванья. Так что скажешь, если такое случится снова.
– Спокойной ночи, миссис Лав, – едва слышно ответила Грейс и ушла.
Глава 16
Новость о приезде Джека в Англию на день-два отвлекла Грейс от мыслей о семье. Леди Элис наверняка сказала бы ему, где она… если бы он спросил, конечно. Она так давно не получала писем! Казалось, Джек посчитал, что между ними все произошло в другое время и в другом месте. Грейс, хотя и очень устала, проведя восемь часов на тракторе, должна бы немедленно заснуть, едва голова коснулась подушки, но лежала без сна, слушая тихое похрапывание и бормотанье, и думала о Джеке. Может она спросить леди Элис, навещал ли он или только собирался к Гарри? Она решила, что не стоит.
К ее удивлению, оказалось, что тело помнило Джека. О, как сладко было их соитие, их любовь!
Она повернулась на живот, чтобы спрятать лицо в подушку. По щекам лились слезы. Для Джека это вовсе не было любовью, а было… Нет, она не вынесет мыслей о том, чем это было для Джека. Она пыталась выбросить из головы все воспоминания о нем. Наверняка со временем ее тело тоже забудет…
Она заставила себя сосредоточиться на содержимом шкатулки. Неужели недостаточно знать имен родителей и бабушки с дедушкой? Наконец после всех скорбных лет сознания собственного ничтожества, которое внушила ей сестра, она знала не только имя матери, но и какой она была. Могла держать часы, которые принадлежали ей и бабушке. Маргарет Харди официально вышла замуж за Джона Патерсона. Даже ее родители, люди, жившие по строгим правилам и принципам, посчитали брак законным.
Но Грейс ходила в школу, где над незаконными детьми издевались взрослые школьники и учителя, где любой ребенок в необычной ситуации считался недостойным. По крайней мере ее редко дразнили, опасаясь Сэма, который всегда расправлялся с ее обидчиками. Если кто-то и ранил ее, так это Меган, Меган, которая все эти унизительные годы прятала от нее прекрасные часы и, что всего важнее, ни разу не упомянула о них девочке, отчаянно желавшей хоть какой-то стабильности.
Нет, она не могла заснуть. Нужно взглянуть на старые фотографии и, возможно, прочитать пару писем.
Она выскользнула из постели. Прислушалась к сонному дыханию девушек и прокралась к комоду по скрипучему деревянному полу. Было слишком поздно, чтобы читать письма при естественном освещении.
Поэтому Грейс пробралась к двери, молясь, чтобы она не скрипнула. На цыпочках прошла к ванной. Открыла дверь и скользнула внутрь. Только бы никто из девушек не вздумал посетить это на удивление современное заведение!
Закрыв дверь, Грейс включила недавно проведенное электричество.
Наверное, это стоило Уайтфилдзам целого состояния! И плата за свет тоже огромная!
Точно Грейс не знала, но решила, что, возможно, так и есть, и потому собралась прочитать всего несколько писем.
Она уселась на толстое дубовое сиденье унитаза и стала просматривать фотографии в надежде увидеть маленькую Грейс. Но детей не было ни на одном снимке. Она решила, что фотографии принадлежат в основном Меган и ее семье и, следовательно, неважны и неинтересны для нее.
«Но у нас один отец»! – подумала она. Значит, родственники со стороны Патерсона – и ее родные тоже! Поэтому она решила изучить фотографии позднее.
Письма. В письмах могут найтись какие-то указания на ее прошлое. Пока что ни одно не пролило свет на личную историю Грейс.
Холод медленно просачивался в кости. Что она здесь делает? Сидит на унитазе, вместо того чтобы давно спать. Она почти решила вернуться в спальню, но взяла письмо, и в глаза бросились следующие строки:
Она родила ребенка. Герт, девочка. Много хорошего он им дал, как же! Занимается сбором урожая в Англии, Сомерсет, Кент… и она повсюду следует за ним. Он настолько глуп, что не понимает: наши кузены…
Это все, что было на листочке хрупкой бумаги. Достаточно, чтобы уничтожить всякие надежды на блаженный сон этой ночью.
– Я этот ребенок, – сказала она себе, – и Герт, которая в то время была жива, – мать Меган.
Ей было так нехорошо, что она с громким стуком захлопнула шкатулку. Если кто-то чутко спит, наверняка проснется.
Она вдруг осознала, что очень, очень замерзла. Потому что в комнате холодно или из-за прочтенного письма?
Она не знала.
«Никаких записей о разводе», – промелькнуло у нее в голове.
Это значит, что я незаконнорожденная.
Грейс, с трудом встала, как очень старая и больная женщина, потушила свет и вернулась в спальню. Судя по ровному дыханию и похрапыванию, ее друзья спали. Она осторожно убрала шкатулку, прежде чем устроиться в постели. И думала не о себе, а о матери. Как, должно быть, та любила Джона Патерсона, если следовала за ним через всю страну.
Последней связной мыслью перед тем, как сон одолел ее, было: если бы Меган выжила, рассказала бы правду?
Эта мысль все еще сверлила мозг следующим утром, когда она плеснула холодной водой в лицо, пытаясь немного освежиться. Выглянула в окно и с удивлением увидела легкий покров снега. Как это прекрасно! Ее маленький мирок был белым и чистым: никаких следов птиц, или животных, или амбарного кота. Ничто не портило снежное покрывало. Подумать только, сейчас почти апрель. Правда, она хотела смотреть на цветы, обещавшие обильный урожай фруктов…
Остальные тоже проснулись, сонные и ворчливые. Умылись и оделись, напялили резиновые сапоги и пальто, поспешили вниз выпить первую освежающую чашку чая. Никто не разговаривал, если не считать тихих «спасибо» в сторону миссис Лав. Все спешили на работу.
И по-прежнему не разговаривали, когда вернулись к обильному завтраку. Но как только молодые здоровые аппетиты были удовлетворены, началась болтовня.
– Ева учит новую песню, – объявила Катя.
Девушки быстро поняли, что голос Евы был больше чем просто приятным. Он был совершенно необычным. Она пела на польском, а иногда на итальянском. На нем она не говорила, но начала изучать до войны. Они также знали, что, не будь захвата Польши, Ева изучала бы музыку в знаменитой Краковской консерватории. Даже Конни слушала ее, хотя, в отличие от всех, никогда не хвалила.