В своем воображении она рисовала Сэма, но не того высокого, нескладного, светловолосого, со счастливейшей улыбкой парня, а крадущуюся фигуру в грязном, порванном мундире, бегущую по вспаханным полям в поисках еды и убежища в сараях и покинутых домах, – разве не такой стала сейчас Европа? Недаром Сэм рассказывал ей о брошенных фермерских домах, разбомбленных деревушках… но были и сцены невероятной красоты и величия, и смиренного мужества, и благородства.
Почти все три года она всячески старалась убедить себя, что думает о Сэме только как о старшем брате близнецов, имевшем большое влияние на ее жизнь, и самое главное – как о человеке, любившем прекрасную и талантливую Салли Бруэр. Может, поэтому и обратила внимание на Джека Уильямса, так много отнявшего у нее и так мало предложившего взамен. Сейчас слишком поздно жалеть о случившемся.
Ее первый опыт интимных отношений был весьма впечатляющим, но она была уверена, что до конца жизни будет стыдиться того, что произошло между ней и Джеком. Она чувствовала себя избитой и измученной, радовалась, что синяки никому не видны, и понимала, что отношения с Сэмом развиваются в совершенно ином направлении.
Последние два дня в его обществе изменили ее представления о себе и Сэме. Воспоминания о его доброте и мечты о нем преследовали ее. И отказывались уходить. Они рука об руку гуляли по Дартфорду, и никто их не тревожил, даже те, кто думал: «Этот здоровый парень, кажется, один из мальчиков Фреда Петри?» «А эта трудармейка разве не жила с Меган Патерсон, той, которая погибла под бомбами? Ее дочь, верно? Или сестра?»
Но кроме старых и близких друзей, останавливавшихся на минуту, чтобы пожелать Сэму здоровья, никто их не беспокоил, и они беспрепятственно гуляли по городу, который так любили. Сэм восторженно восклицал при виде церкви и старого дома, не тронутого бомбежкой и способного стоять еще не одну тысячу лет.
– Разрушения, которые я видел в Европе… целой жизни не хватит, чтобы все восстановить в прежнем виде.
Слыша напряженные нотки в его голосе, Грейс постаралась свернуть в парк с его прекрасными садами. Нарциссы и тюльпаны очаровали обоих, и Сэм отказался сравнивать их с альпийскими лугами, а вместо этого заговорил, как счастлив оказаться дома, в покое и безопасности, каждый день видеть родителей и сестру, познакомиться с Джорджем, который появился в подходящее время, чтобы заполнить пустоту, оставленную Роном, – не то чтобы это очень помогло, но он занял свое место в семье, и его будут любить за него самого.
То же самое с девушкой, идущей рядом: она уже не ребенок, которого он когда-то защищал, а привлекательная молодая женщина, взявшая в руки собственную судьбу, выказавшая мужество в тяжелой ситуации и никогда не жаловавшаяся на трудности.
– Можешь поверить, Грейс, что там я много думал о тебе? Каким тощим костлявым созданием ты была в тот день, когда я впервые тебя увидел. И заметил твои окровавленные коленки после того, как тебя толкнули на игровой площадке. В твоих глазах стояли слезы, но ты не позволяла себе плакать. Я увидел глаза прежде, чем увидел все лицо. Ты так была похожа на Дейзи. Прелестные глаза, иногда я их представлял: большие, темные, но не голубые и не серые, скорее смесь того и другого. Иногда я видел, как ты улыбалась мне. Испуганно, словно щенок, не уверенный, получит ли пощечину или вкусный кусочек лакомства. И самое странное, что ты похожа на Дейзи больше, чем Роуз!
Она ничего не ответила, но сердце громко забилось от удовольствия. Он думал о ней. Считал, что у нее прелестные глаза.
– Мой па расстроен тем, что никогда не разговаривал о тебе с Меган, – тихо сказал он, не глядя на нее.
Она подняла на него блестящие счастьем глаза.
– Никто никогда не разговаривал обо мне с Меган. Да и зачем? Она давала мне приют, кормила, одевала…
Он не позволил ей продолжать.
– Мама сказала, что она утаила снимки и бумаги твоих родителей. Это подло. А твое наследство? Почему она никогда о нем не упоминала?
Грейс тоже задавалась этим вопросом. Но старалась не думать об этом. Все в прошлом и пусть там остается.
– Несколько дней назад мне исполнился двадцать один год. Возможно, она собиралась сказать мне в этот день.
– Двадцать один. И никакого праздника.
Он схватил ее руку и развернул к себе.
– Нужно отпраздновать, Грейс. Только ты и я. Понимаешь ли, что прогулка с тобой сделала для сержанта Сэма Петри? Нет?
В парке были еще люди, но он обнял ее и прижал к себе.
– Он расслабился. Клянусь, он действительно почувствовал, как с его плеч свалилось напряжение, и фюить – он очутился на земле. Накопившийся снег растаял, и он снова стал собой, легче на миллион тонн. Смотри.
Он поднял ее и закружил, так что красный берет, который Салли дала ей на Рождество, упал и приземлился среди нарциссов.
Сэм сразу поставил ее на землю и нагнулся над цветочной клумбой. Надел берет ей на голову и натянул на уши.
– Прелестная шляпа, прелестные глаза, прелестное лицо, – прошептал он и, к удивлению девушки, нагнулся и нежно поцеловал ее в губы.
– Прелестная Грейс, – закончил он и снова ее поцеловал.
При этом он обнимал ее, а она была рада этому, потому что колени, казалось, растаяли, как масло на солнце, а ног она и вовсе не чувствовала.
Он смотрел ей в глаза, словно искал там какое-то слово… вопрос… ответ…
– Мне извиниться?
Она покачала головой. Как хорошо, что поцелуи были нежными, потому что этот момент останется в памяти как чудесный, и ничего в его поцелуе не напомнило о Джеке.
– Это Салли подарила мне берет.
Что побудило ее упомянуть о талантливой красавице Салли?
– Славная она девушка.
Он все еще держал ее за руку, будто они привыкли так гулять.
Она смотрела в глаза, которые всегда помнила улыбающимися, сияющими добротой и любовью к человечеству.
– Славная? И это все? Я всегда думала, что ты влюблен в нее. Мы все так думали. Ты даже написал ей письмо, когда у нас была вечеринка. Ты, конечно, любишь ее, всегда любил…
Он положил руки ей на плечи, словно хотел заставить замолчать.
– Люблю Салли? Она мне нравится. Она подруга моих сестер, талантливая, веселая и добрая. Но любить? Не говори ей, Грейс, но малышка Салли с ее постоянным позированием и страстью к игре ужасно мне надоедает. Я от тоски выть готов. Она вечно старается произвести впечатление, а, прости, эффект получается противоположным.
Грейс закрыла глаза и немного подумала. Салли надоедала Сэму, и все же Грейс была уверена, что он ее любит. Почему? Как глупо осознать, что это только потому, что Сэм посылал Салли привет, когда она поступила в театральное училище, первая из всех них, которая сумела продолжить образование.
– Научусь ли я когда-нибудь понимать людей? – спросила она себя, открыв глаза, сама не понимая, как соблазнительно при этом выглядит. – Надоедает? Но как ты можешь? Салли будет знаменитой.
Он рассмеялся прежним счастливым смехом.
– Будь сейчас на земле снег, я бы натер твою дерзкую физиономию, Грейс Патерсон! Она ужасно надоедала, когда мне было лет шестнадцать: вся эта похвальба, вечное гарцевание вокруг той или этой актрисы. Вы, девочки, понятия не имели, как досаждали мне. А теперь забудь о Салли и думай о празднике в честь дня рождения.
Он снова поцеловал ее.
– Милая, даже ради тебя я не вынесу большой вечеринки. Когда-нибудь устроим что-нибудь роскошное, но сегодня только ты и семья, возможно – мисс Партридж.
«Милая» – разве это не самое чудесное слово в английском?
– Чай и лепешки твоей мамы. Этого более чем достаточно, Сэм.
Ощущая ничем не замутненное счастье, Грейс шла рядом с Сэмом, и он старался шагать не так широко, чтобы ей не пришлось его догонять.
Они весело болтали обо всем на свете. Правда, что чинная и чопорная мисс Патртидж – самая веселая, добрая и умная в Дартфорде женщина? И кто мог подумать, что старый беженец, которого они знали как доктора Фишера, – знаменитый ученый, с длинной строчкой титулов после имени?
– Он всегда был таким вежливым. Думаю, он много узнал о людях, просто находясь рядом с ними.
– По-моему, я ни разу с ним не разговаривала.
– Дейзи говорит, что он вернется к нам, когда кончится война. Тебе он понравится. Очень мягкий и добрый человек.
Задолго до того, как сесть на поезд до Лондона – первый этап обратного путешествия в Уайтфилдз, – Грейс призналась себе, но не Сэму, что любит его. Ну конечно, она никогда не переставала его любить. И все же была с Джеком, которого не любила, и что скажет Сэм, если она признается во всем?
Сомнения обуревали ее. Портили рвущееся наружу счастье. Да что она вообще знает о любви?
Она вдруг вспомнила, как высокий, худой Сэм Петри отряхивал ее от пыли в тот первый жуткий день в новой школе. Неужели она уже тогда влюбилась в него? Если так, это было любовью ребенка к мальчику постарше, которая переросла в любовь женщины к мужчине? Хочет ли она испытать с Сэмом то, что испытала с Джеком? Да. Очень.
А потом, всего несколько часов спустя, она увидела Джека Уильямса, ожидавшего поезда, который снова унесет его из жизни Грейс, и ее сердце перевернулось в груди.
Какое же она дрожащее желе! Она любила его, конечно, любила, мечтала о другой жизни с ним, когда война кончится. Потому что, пусть и застигнутая врасплох, она приняла его ласки и не сделала бы этого, если бы не любила…
А он даже не махнул ей рукой на прощание.
Возможно ли любить двоих одновременно? Будь у нее мать, узнала бы она ответ?
Грейс могла бы погрузиться в болото отчаяния и жалости к себе, но вместо этого постаралась собраться.
«Я состою в Земледельческой армии. Не стану сидеть и плакать только потому, что сама испортила себе жизнь. Нужно подумать и о Джеке. Может, он меня не видел? У него так много забот, и я не должна судить его так поспешно».
Сэм проводил ее на вокзал.
– Я начал писать письмо, но оно не закончено. Я отдам его тебе, если пообещаешь прочитать его, когда вернешься в то удивительное поместье, где живешь, и не раньше.