— Нет. Я не могу объяснить, почему забрал ворону. Терпеть не могу птиц. Поехали домой. «Спасибо» говорить не обязательно.
Он указал на стоящую поблизости машину. Ржавый «сааб» давно пора было помыть. Внук мадам Коэн заботился о многом, но не обо всем. Филипп и Клэр встали и пошли к машине. Девушке было не по себе. Этот человек явно считал, будто знает ее. Но он жестоко ошибался.
— Спасибо, — неискренне проворчала она.
Ей хотелось доказать, что она вовсе не избалованный неблагодарный ребенок.
— Пожалуйста.
Из вежливости Филипп говорил по-английски, хотя вежливость давалась ему нелегко. Он был грубоватым и прямым человеком. Возможно, поэтому его не отталкивали дурные манеры Клэр. Однажды в детстве в бабушкиной лавке она обозвала его простофилей, и он много недель пытался понять, что она имела в виду. Он и сейчас не был уверен. Клэр обычно держалась очень надменно, странно, что она позволила себя подвезти.
— Можешь не выходить из машины, — разрешила она, оказавшись на месте.
— Я и не собирался, — ответил он.
— Почему? Бабушка не велела?
— Потому что один из моих пациентов умирает и я должен его навестить.
— Вот как, — смутилась Клэр. — Понятно.
— Не переживай. Все мы когда-нибудь умрем, но он умрет сегодня или завтра. Я могу опоздать на похороны дяди.
Клэр, напротив, пришла пораньше. Ей хотелось посмотреть на месье Коэна в последний раз перед службой. Старик выглядел безмятежным, далеким от мирских несчастий, как и говорил Филипп. Клэр положила покойному под пиджак «скарабея сердца».
Кладбище было маленьким и старым, вдоль каменной стены росла сирень. Места не хватало, и скорбящим приходилось тесниться среди памятников, чтобы послушать службу у могилы. Месье Коэн не покидал квартиру больше десяти лет и поразился бы, как много людей пришло на его похороны и сколько слез они пролили. Даже месье Абетан, который никогда не встречал месье Коэна во плоти, пришел почтить его память. Бабушка Клэр упала в обморок перед службой. Слишком много печали, слишком много людей. Вокруг хватало врачей, и вскоре Наталию привели в чувство при помощи нюхательных солей и стакана холодной воды. Клэр подошла к Наталии и встала на колени. Ей хотелось сказать, что она виновата в смерти месье Коэна, что она не закрыла дверь, но она произнесла лишь:
— Мне ужасно жаль, Ама.
Наталия погладила ее по голове.
— Он подарил мне счастье на закате наших дней. Я ни о чем не жалею. А ты была для него дочерью. Ты никогда не забудешь того, чему он тебя научил.
Во время службы Наталия сидела рядом с мадам Коэн. Один из внуков мадам держал над их головами черный зонт. Раввин прочел погребальные молитвы. Клэр заняла место в заднем ряду, она надела черное платье, которое Жанна подарила ей, когда она только начала работать в магазине. Шерстяная ткань кусалась. Посередине службы подошел Филипп и сел рядом.
— Твой пациент умер? — прошептала Клэр.
Женщина в переднем ряду обернулась и уставилась на них.
— Не вертитесь, — сделал замечание Филипп. — Вы на похоронах.
Когда женщина отвернулась, Филипп переглянулся с Клэр. Она раньше не замечала этот блеск в его глазах.
— Еще жив, но скоро преставится. Лежит без сознания, так что ему все равно, рядом я или нет. А мне было нужно к тебе.
— Дай угадаю, — протянула Клэр. — Бабушка велела?
Филипп взглянул на нее и не ответил. Клэр тревожно отвернулась. Похоже, она знала о нем еще меньше, чем он о ней.
Поминки прошли в доме мадам Коэн. Соседки принесли свои лучшие блюда, и вскоре стол ломился от еды. Многие рецепты были Клэр знакомы: pot-au-feu, рагу «Любовь слепа», говядина с черносливом, крем-карамель с фисташками, мясные пироги. Она все это готовила, но не пробовала. Однако теперь, отведав на поминках, сочла их превосходными на вкус.
Наталия осталась на ночь у мадам Коэн. Филиппа попросили отвезти Клэр домой. Он пожал плечами, как будто ему было все равно.
— Соглашайся, Клэр, — посоветовала Ама. — Ни к чему бродить по улицам одной.
Мадам Коэн протянула молодым людям куртки и вытолкала их за дверь.
— Как ворона? — спросила Клэр на лестнице.
— Настоящая ведьма. Будит меня в четыре утра.
Филипп оставил машину во втором ряду на стоянке такси. Он всюду опаздывал и вечно спешил. Когда они подошли к машине, один из таксистов принялся скандалить. Из-за того что его автомобиль заблокировали, он потерял нескольких пассажиров. Мужчины послали друг друга к дьяволу, затем Филипп утихомирил таксиста парой евро.
— Некоторые люди — совершенные идиоты, — сухо заметил Филипп.
— Да, — согласилась Клэр. — Я знаю.
— Или простофили, что бы это ни значило. Наверное, то же самое.
— Более или менее, — согласилась Клэр.
Было уже поздно, моросил легкий дождь. Машины неслись мимо. Филипп сам распахнул заржавевшую пассажирскую дверцу. Фокус был в том, чтобы пнуть определенную точку под ручкой. Шел тихий, зеленый, холодный дождь. На Клэр было ожерелье из лазурита. Она пригнулась, садясь в «сааб», и услышала звон колокольчиков. Наверное, ей померещилось. Проверяя, она шагнула назад и посмотрела на младшего внука мадам Коэн, такого неугомонного в детстве — разбивавшего окна, изобретавшего мухобойки, хоронившего собак, сидевшего с умирающими и старавшегося порадовать бабушку чем только можно.
— Готова? — спросил он.
— На все сто, — ответила она.
Иногда мадам Коэн не помнила, что случилось днем раньше, но далекое прошлое стояло перед ее глазами как живое. Цвет платьев, которые они с сестрами носили, пестрые яблоки на бабушкином столе, рецепт пирога правды (три свежих яйца, пшеничная мука, вишни, кожура лимона и анис), запах русского леса, первая встреча с Парижем, столь невероятная, что город и сейчас порой казался ей таким же, как в тот день. Наталия часто заглядывала в лавку, хотя мадам Коэн обычно дремала в кресле в задней комнате. Теперь в магазине работали невестки мадам Коэн, он стал их любимым детищем. Клэр проводила дни в мастерской deuxième месье Коэна. Отныне ее амулеты и талисманы продавались только в лавке Коэнов. Люси и Жанна шутили, что Клэр следует называть troisième[17] месье Коэном. Они восторгались ее талантом. Клэр, несомненно, была лучшим ювелиром из троих. Недавно ее работы выставили в галерее на рю де Риволи. Мадам Коэн и мадам Розен посетили торжественное открытие выставки, после чего неделями говорили только о нем — и еще о том, что видели на празднике Филиппа, хотя бабушка его не предупреждала и, разумеется, не просила прийти.
Наталия сшила внучке праздничное платье, изумительное творение из светлого серого шелка и желтого тюля. После выставки Клэр вставила его в раму и повесила на стену мастерской. Платье сияло под стеклом, как светлячок. Вот почему Клэр сделала Мими подвеску в виде светлячка. Они продолжали переписываться. Клэр сразу узнавала послания племянницы. Мими писала на розовой бумаге и адресовала письма «Тете Gigi Стори».
Соседки больше не волновались о Клэр. Они окружили заботами поникшую Наталию и месье Абетана, которому, по их мнению, срочно требовалась жена. У Клэр и без того хватало хлопот, к тому же она была влюблена. В первый раз она переспала с Филиппом после внезапной серьезной ссоры. Им нравилось подначивать и вышучивать друг друга, но это было совсем другое. Они отнесли ворону месье Коэна в Булонский лес, чтобы выпустить на свободу.
— Ворона должна быть вороной, — изрек Филипп. — Даже если она умрет, пусть, по крайней мере, поживет вороньей жизнью.
Ворона улетела и не вернулась, но Клэр боялась, что она не выживет после долгих беззаботных лет в жарко натопленной квартире. Девушка внезапно заплакала, что было на нее не похоже. Когда Филипп спросил, в чем дело, она назвала его идиотом. Они кричали друг на друга и обзывались. Прохожие обходили их стороной, считая ненормальными. А потом Филипп поцеловал ее, и все остальное потеряло значение. Клэр ни разу еще не целовалась. Она призналась в этом Филиппу, и он засмеялся.
— Выходит, ты ждала меня, с тех пор как мы были детьми.
— Сомневаюсь, — надменно возразила Клэр, но он поцеловал ее снова, и ей захотелось еще, и ссора была забыта.
Филипп любил скандалить и любил мириться. Клэр это нравилось. Ей все в нем нравилось, даже многочисленные изъяны. Он был еще большим трудоголиком, чем она сперва подозревала. Пропадал все выходные, возвращался из больницы поздно вечером и даже не извинялся. Мало спал и плохо ел. Намыленные тарелки выскальзывали у него из рук и разбивались, как у неуклюжего пытливого мальчишки, которым он прежде был. Филипп спорил с коллегами, раздавал деньги направо и налево, ругал правительство, кто бы ни был в кабинете. Он предупредил Клэр, что никогда не выберется в отпуск. Ни один из его изъянов не был роковым, даже тот, что он давал пациентам свой домашний номер и телефон трезвонил по ночам. Именно тогда Клэр поняла, что любит Филиппа. Все было ясно и без колокольчиков. Она лежала на его стороне кровати и машинально схватила телефон. В трубке рыдала женщина. Ее отец умирал, и она не знала, как ему помочь. Филипп встал с кровати. Он полчаса беседовал по телефону.
— Что ты ей сказал? — спросила Клэр, когда он наконец повесил трубку.
Филипп был таким высоким и крупным, что занимал больше половины кровати. У него были красивые длинные пальцы и темные волосы. Спал он обычно как убитый.
— Я объяснил ей, что провожать умирающего — большая честь. Она должна быть благодарна за последние мгновения рядом с ним. Должна попрощаться.
— На это нужно целых полчаса? — спросила Клэр.
— На это нужна целая жизнь.
— Я сделала нечто ужасное, — внезапно призналась Клэр.
Она все чаще жалела, что не может поговорить с сестрой, единственной, кто понимает, как легко совершить непоправимую ошибку, когда всего лишь хочешь прокатиться в погожий солнечный денек, сбегаешь по лестнице через ступеньку, оставляешь дверь открытой, слишком сильно ж