– Не получится.
– Почему?
– Безотзывный аккредитив. Деньгами нельзя распоряжаться, пока покупатель не подпишет акт приемки.
Григорьев раскрыл глаза.
– Это покупатель настоял на аккредитиве?
– Да.
– Вот суки, – беззлобно сказал Григорьев. – Научились нас за жабры брать.
– Ничего страшного. Двухнедельная задержка – только и всего.
– Успеешь потом деньги распылить?
– Да.
– Ну и ладно.
Бородин извлек из шкафа бутылку с коньяком, долил себе и министру.
– Проблем не будет? – спросил даже как-то буднично.
– С чем?
– С таможней.
– Нет, я разговаривал с людьми, оформят быстро.
Григорьев засмеялся:
– Пока я жив – не бойся ничего. Сбросим эти комплексы, поедем отдыхать. Как твои?
– Звонили. Говорят – нравится.
– Королеву видели?
– Нет. Но восторгов – масса.
– Да, Лондон – это что-то, – сказал Григорьев мечтательно. – Ты к своим летишь?
– Да.
– И я следом, наверное. Возьму Ингу…
Вдруг вспомнил, что с Ингой все, и загрустил.
– Не печалься, – засмеялся Бородин. – Еще кого-нибудь найдешь себе.
– Это ты наш союз разрушил! – погрозил пальцем Григорьев с шутливой серьезностью. – Ты между нами встал!
– Какого черта! – продолжал смеяться Бородин. – Мне все до лампочки. Но если ты секретарша, то в рабочее время занимайся делами, а не пребывай в грезах.
– В грезах о чем? – уточнил Григорьев.
– О том, как ее вечером затащит в свою постель сам министр.
– Этого не было! – быстро сказал Григорьев. – Мы только целовались!
– Маме ее расскажешь.
При упоминании о маме Григорьев вздохнул.
– Что, строга мама?
– Строга, – опечалился министр. – Дочурке на днях пощечин надавала.
– Инге, что ли?
– Было, – сказал Григорьев и засмеялся. – Ладно, собственник, я ее сегодня хотя бы до дома довезу.
В последний раз, Бородин развел руками – в последний, так в последний.
Григорьев и Инга спустились к машине. Охранник в левой руке держал автомат, правой распахнул перед ними дверцу. Оба – Григорьев и Инга – сели на заднее сиденье.
– Едем, – скомандовал Григорьев водителю, а тот даже не спросил куда – маршрут был знакомый: улица Мироновская, двадцать четыре.
Город уже засыпал. Машин на дороге было меньше, чем днем. На Пушкинской площади усталый гаишник что-то раздраженно выговаривал остановленному им джигиту на иномарке.
– Завтра мы не сможем встретиться, – сказал Григорьев, глядя в окно.
– Почему?
– Много дел.
Она положила свою руку на его и легонько сжала. Наверное, так выражала свое сочувствие. Много дел, устанет, бедненький.
– А послезавтра?
– Тоже не могу. У меня до конца месяца все дни расписаны. Просто кошмар.
Инга отняла руку.
– Может, вырвусь как-нибудь, – сжалился Григорьев. – Позвоню тебе.
Инга не ответила, и он обернулся наконец. Она была строга и неприступна.
– Ну, только без обид! – сказал Григорьев, внезапно раздражаясь. – Я же сказал – занят.
Свернули на Мироновскую. Водитель остановил у знакомого подъезда. Лампочка тускло освещала в мелких выбоинах асфальт. Здесь, у подъезда, охранники Григорьева никогда не выходили из своей машины.
– Так я позвоню! – поспешно сказал Григорьев.
Он всегда суетился, когда чувствовал свою неправоту.
– Хорошо, – отозвалась Инга без энтузиазма.
Она хотела развернуться и уйти без традиционного прощального поцелуя, но Григорьев ей этого не позволил, потому что не хотел, чтобы их расставание сегодня выглядело как разрыв.
Дальше по улице, в ста метрах, Рябов вышел из машины.
– Может быть, за город как-нибудь съездим? – предложил Григорьев.
Это было как обещание будущей встречи. Инга пытливо заглянула в глаза своему спутнику. «Прав был Андрей, – подумал с тоской Григорьев. – Она уже видит себя если не моей женой, то постоянной любовницей. Надо рвать. В момент. Бесповоротно». Он только подумал так, но вслух произнести не осмелился. Кто знает, что у нее на уме. Еще закатит истерику. Прямо здесь, при водителе, при охране.
Рябов потянул к себе винтовку, но замешкался на несколько мгновений, потому что мимо проехала машина, осветив его фарами.
– Знаешь, я хотела тебе сказать…
Инга шептала, и было в ее шепоте что-то такое, что Григорьев понял – объяснения не избежать.
– Я хотела тебе сказать, что слишком серьезно ко всему этому отношусь.
– К чему? – поинтересовался Григорьев, едва удерживая вздох.
– К отношениям, которые между нами сложились. Я не хочу, чтобы у нас все было невсерьез…
– Ах, как прав был Бородин!
– Я не такая, пойми.
Григорьев вскинул голову.
– Я к тебе в жены не набиваюсь, – торопливо произнесла Инга. – Но только…
Судорожно вздохнула, перевела дыхание.
– Только прошу тебя, не относись ко мне, как к игрушке. Если для тебя все это не серьезно, если ты мной тяготишься – лучше уж пусть ничего не будет. Расстанемся – и все.
Легкий ветерок шевелил ее волосы. От этих волос исходил такой умопомрачительный запах – Григорьев знал этот запах – она пользовалась каким-то чудным шампунем.
– Ну что ты такое говоришь? – сказал он мягко. – Решила, что я хочу тебя оставить?
Привлек Ингу к себе и поцеловал в губы.
Поцелуй был очень короткий и оборвался внезапно, потому что пуля попала Григорьеву в голову. Капли мозга из разбитого черепа брызнули Инге в лицо. Она сначала ничего не поняла, лишь отступила на шаг от осевшего на заплеванный асфальт Григорьева, а из машины уже торопливо выскакивали охранники. Что-то мешало Инге рассматривать происходящее, она инстинктивно провела ладонью по лицу и увидела липкую кровь на своей ладони. И тогда она закричала. Крик был истошный, в доме стал зажигаться свет, и женский голос откуда-то сверху крикнул:
– Ингочка! Дочечка! Что случилось?!
И Инга потеряла сознание.
25
Часы на стене мерно отсчитывали время. Шесть тридцать утра. Даруев поднял на доктора красные после бессонной ночи глаза:
– Долго еще?
Доктор был выжат, как лимон, и у него даже не было сил пожать плечами, он лишь негромко произнес:
– Думаю, скоро.
Рябов полулежал в похожем на стоматологическое кресле и был похож на пребывающего в глубоком и спокойном сне человека. Доктор уже освободил его от датчиков.
– Я ему завидую, – признался Даруев. – Спит сном младенца.
– У него еще будут проблемы.
– Будут проблемы? – насторожился Даруев.
– Да, при пробуждении. То, что я называю реакцией возврата. Ему будет немного неуютно.
– Почему?
– Это как после операции. Человеку удалили аппендицит, и после этого – боль еще некоторое время. Почему? Ведь все прошло нормально, его, можно сказать, спасли от верной гибели, перитонит развивался, еще бы чуть-чуть – и все, но врачи успели – а боль все равно есть. Потому что организм потревожили, вошли в него нагло и грубо, с железным скальпелем. Здесь то же самое. Была одна память, ее забрали, вложили новую, а мозг протестует – вот вам и реакция возврата.
Рябов шевельнулся, и Даруев, предупреждающе подняв руку, в мгновение оказался рядом.
– Веки дрожат? – спросил из своего кресла доктор.
– Да.
– Значит, уже все. Потормошите его.
Даруев тряхнул за плечо спящего, и тот открыл глаза. Рябов некоторое время смотрел прямо перед собой, потом перевел взгляд на Даруева.
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – ответил Рябов и поморщился.
– Что такое?
– Голова кружится.
– Это пройдет, – пообещал доктор, приближаясь. – Еще какие-нибудь неприятные ощущения есть?
– Нет.
– Теперь маленький тест. Как вас зовут?
– Кирилл.
– Фамилия?
– Митяев.
– Где вы находитесь?
– В пансионате.
– В каком?
Легкое замешательство на лице Кирилла и первый румянец на щеках – смутился.
– Не знаю.
– Не знаете? – удивился Даруев.
– Названия не знаю. Это пансионат Росгидромета. Ведь правильно?
– Да, – поспешно ответил Даруев. – А как вы здесь оказались?
– Вы меня привезли в этот пансионат, Геннадий Константинович, – слабо улыбнулся Кирилл: к чему, мол, эти вопросы, разве сами не знаете?
Теперь предстояло самое главное – убедиться, что вся заложенная ночью информация усвоена и сбоев не будет.
– Вы давно находитесь в пансионате, Кирилл?
– Неделю.
Подумал немного, поправился:
– Восемь дней.
– Что вы делали? Расскажите – день за днем.
И опять недоуменный взмах ресниц – к чему это, ведь сами все знаете.
– Так надо, – мягко сказал Даруев.
Он волновался, и на лбу выступили капли пота.
– Доктор вас сейчас тестировал. Ну, вы знаете, проверка вашего здоровья, и все такое прочее. И теперь, после тестирования – контрольные вопросы. Чтобы убедиться, что все прошло нормально.
Звучало полной абракадаброй, но Кирилл вряд ли мог сейчас дать себе в этом отчет.
– Я понял, – произнес он с готовностью. – Значит, так. В первый день была встреча с руководством. Потом четыре дня писал отчет…
– Где?
– Здесь, в пансионате.
– Вам, кстати, понравилось?
– Что? Отчет писать?
– Нет, я не о том, – засмеялся Даруев. – В пансионате понравилось?
– Да.
– А чем вы еще занимались, кроме написания отчета?
– Бассейн, сауна. Здесь сауна хорошая.
– Да, – подтвердил Даруев и быстро взглянул на доктора. – Сауна великолепная.
Сауны здесь никогда не было.
– Дальше, пожалуйста.
– Два дня я сдавал отчет.
– Кому?
– Руководству. Комиссия – три человека. Терзали меня вопросами. Вот и все. А вчера я отдыхал.
– Да, все верно, – подтвердил Даруев и наконец позволил себе смахнуть пот.
Доктор за его спиной переминался с ноги на ногу. С этой чертовой сауной получилась промашка, и доктор теперь переживал. Даруев понял, в чем дело, сказал негромко ободряющим голосом: