– Ничего страшного.
– Я хотел спросить, – приподнялся в кресле Кирилл. В его глазах угадывалось тревожное ожидание. – Что дальше?
– Ты о чем? – не понял Даруев.
– Что со мной будет?
Он рвался на свой остров и переживал, что его не выпустят.
– Все нормально, – засмеялся Даруев. – Через четыре часа твой самолет. Ты возвращаешься к своим макакам и бананам.
В аэропорт Кирилла Даруев повез лично – на том же самом полумертвом «жигуленке», на котором привез в пансионат восемь дней назад. Кирилл смотрел молодцом и, кажется, даже был весел.
– Чудак-человек! – беззлобно подтрунивал над ним Даруев. – Люди карьеру свою строят, нужные связи заводят в столице, а ты спрятался на своем острове, голову в песок – и ничто тебя не тревожит.
– А мне нравится, – Кирилл нисколько не обиделся и выглядел умиротворенным. – Здесь я не смог бы жить.
Серая лента шоссе стелилась под колеса. Невысокое солнце еще не успело нагреть воздух, и было свежо.
– Посмотри, как прекрасен мир вокруг, – сказал Даруев.
– Там не хуже.
Разговор внезапно оборвался, потому что они одновременно увидели впереди несколько милицейских машин, в беспорядке выстроившихся вдоль обочины. Даруев сбросил скорость. Милиционеров было много. Все они имели озабоченный и хмурый вид. Двое ярко-желтой лентой вымеряли расстояние.
Это было то самое место, милицейский пост. Даруев быстро взглянул на Кирилла. Тот обернул встревоженное лицо:
– Что это?
– Авария, наверное, – пожал плечами Даруев.
– А почему милиции столько понаехало?
– Должно быть, кто-то из больших шишек пострадал.
Даруев прибавил скорость. Через несколько километров они опять увидели что-то подобное – много машин, милиция, хмурые лица.
– Что-то серьезное, – покачал головой Кирилл.
Вчера именно здесь он сбросил в кювет тело убитого им инспектора. Но он этого не знал. Не помнил. Забыл прошлой ночью.
Даруев неожиданно для самого себя разволновался. Руль сжал так, что побелели костяшки пальцев. Но Кирилл этого не заметил, смотрел в задумчивости вперед, на дорогу, и только по прошествии времени, все так же глядя вперед, сказал негромко:
– Мне здесь совсем не нравится.
В аэропорту, в сутолоке, Даруев засуетился, и со стороны казалось, что волнуется, провожая сослуживца.
– Глаза у тебя красные, – обнаружил наконец Кирилл.
– Ночь была такая, знаешь…
Даруев неопределенно махнул рукой и невесело улыбнулся. По телевизору, что в зале ожидания, пошли новости. Звук был приглушен, но внимание Даруева привлекла картинка. Новости начались с демонстрации фотографии министра внешнеэкономических связей Григорьева. Фото было с перекинутой наискось траурной лентой. Он умер. Он был убит. Все получилось!
Даруев рассмеялся. Это был не смех, а почти истерика. Бессонная, полная треволнений ночь давала о себе знать. Даруев все-таки додумался отвернуться от экрана телевизора. Чтобы никто не подумал, что он смеется над этим бедолагой на снимке.
26
Здесь солнце было ласковое. Океан приветлив. И даже африканцы как-то по-особенному улыбались. Не зная, как еще выразить свою симпатию к ним, счастливый Кирилл подарил им новенький фонарик. Для себя покупал, но не удержался, отдал, потому что был безмерно счастлив.
Катер, урча мотором, постепенно подбирался к острову. Кирилл уже видел светлую полоску пляжа и картинно застывшие пальмы. Он всматривался до рези в глазах, но берег был пустынен.
Один из африканцев, сидя на носу лодки, чинил латаную-перелатаную снасть и напевал тягуче-монотонную песню. Он никогда, наверное, не покидал свой дом надолго и не знал поэтому, какое это счастье – возвращаться домой.
Берег приближался, и пальмы, как казалось, вырастали прямо на глазах. Кирилл оглянулся на моториста – нельзя ли побыстрее, а тот, не поняв, на всякий случай улыбнулся.
По-прежнему никого не было на берегу, и Кирилл вдруг почувствовал, как сжалось его сердце. Чувство радости стало притупляться, словно там, внутри Кирилла, что-то стремительно остывало. Он так разволновался, что, когда катер приблизился к берегу вплотную и сбавил ход, готов был броситься в воду. Моторист показал ему жестами – сейчас подойдем к берегу, надо лишь немного подождать, и эти последние минуты ожидания оказались для Кирилла самыми тяжелыми.
Он не удержался-таки и спрыгнул на песок за мгновение до того, как катер ткнулся в кромку берега. Вещи Кирилла оставались на палубе, но он даже не оглянулся, пошел по раскаленному песку, жар которого он чувствовал даже через подошвы, к едва приметной среди деревьев тропинке. Всматривался вперед и все ждал, что вот-вот зеленые ветви раскинутся и навстречу ему выйдет Анна, но ее все не было и не было, и когда Кирилл понял, что она не выйдет навстречу, бросился по тропинке. Что-то случилось, наверное, – так он понял.
Аккуратные домики станции вынырнули из зелени внезапно. Кирилл, увидев их, остановился, замер, будто лишившись сил, и крикнул:
– Аня!
И собственный негромкий крик сорвал его с места, он рванул ручку двери и увидел – знакомая комната, стол и Анна за тем столом. Она вскинула голову – и больше ни движения, ни звука. Молча смотрели друг на друга, и еще через мгновение Аня только могла сказать:
– Как хорошо…
Она хотела сказать – хорошо, что Кирилл вернулся, но не смогла, а это и не требовалось, и так было понятно. Кирилл обнял ее, а она уткнулась ему в грудь лицом и шептала:
– Как хорошо, что ты вернулся, как хорошо. Я так тебя ждала.
Он понял в эту минуту, что не просто на остров стремился, а к ней. Приподнял ее голову и поцеловал в губы. Аня не отстранилась.
Здесь был его дом. Его женщина. Его жизнь. Он ничего другого не знал и знать не хотел.
– Мы будем жить здесь с тобой, – шептал он, а она кивала, соглашаясь. – Ты и я. Всегда.
А она все кивала, прикрыв глаза, и по ее лицу блуждала счастливая улыбка.
Африканцы, не дождавшись Кирилла, принесли его вещи к самой станции. Один из них открыл дверь. Кирилл, сжимая Анну в объятиях, обернулся и сказал со вздохом:
– Вот черти! И неймется вам! В самый ответственный момент!
Аня выскользнула из его объятий и сказала примирительно:
– Все у нас впереди, Кирилл. Будь великодушен и прости их.
Она улыбалась и была, без сомнения, счастлива.
27
Песок не успел остыть после дневной жары, хотя уже стемнело и на небе высыпали звезды. Теплый песок, а по нему – свежий стелющийся ветер. Океан шелестел, и спокойствие было разлито в воздухе. Кирилл и Аня лежали рядом, разглядывали звезды.
– Здесь совсем другое небо, – сказала Аня. – Там, где я жила раньше…
Она не договорила, оборвала фразу. Что-то было в ее голосе, что заставило Кирилла осторожно коснуться ее руки.
– Я никогда туда не вернусь, – вдруг сказала она, почти прошептала.
– Почему?
– Хочу все забыть.
Там, в далекой России, она оставила свою боль. И надеялась, что сможет укрыться от плохого. Здесь, на острове, спрячется.
– У меня был ребенок, сын. Четыре года. Мы с мужем жили на станции. Рядом море. Однажды Сережа пошел к морю…
Муж или сын?
– …как я не усмотрела – не знаю…
Наверное, все-таки сын.
– …а там такой обрыв был, невысокий, метра два, отвесная скала, абсолютно гладкая, как стена в квартире…
И только сейчас Кирилл понял, что она плачет, но почему-то побоялся показать, что обнаружил это, и затих, затаился.
– Он упал в воду и, наверное, разбился о нее, или что там произошло – но очень быстро все случилось, я только короткий вскрик услышала.
Она заплакала, уже не сдерживаясь. Кирилл приподнялся на локте и стал вытирать слезы на ее лице, но слез было много, и тогда он, взяв Анну на руки, понес ее к воде. Она затихла и уткнулась ему в грудь мокрым лицом. Кирилл, придерживая одной рукой Анну, другой зачерпывал воду в ладонь и протирал Анне лицо.
– Соленая, – прошептала она. – Вода соленая.
И всхлипнула по-детски. Кирилл склонился и поцеловал ее в губы. Анна вдруг расцепила руки, оставляя Кирилла, и поплыла. Ночь была темной, но поверхность океана, казалось, слабо осветилась. Кирилл нырнул, долго плыл в этой святящейся воде и всплыл далеко впереди Анны. Она кувыркалась в воде и встала на дно, здесь оказалось совсем неглубоко.
– А там было глубоко, – сказала Анна. – И еще – сильное течение, водоворот прямо под скалой. И Сережу мы не нашли.
Кириллу показалось, что она опять начала плакать.
– Даже могилы нет. Исчез, сгинул. Как и не было.
После этих слов долго молчала.
– Я не смогла там оставаться.
И поэтому уехала. Попросила направить ее на другую станцию. Так понял Кирилл.
– А муж? – осторожно поинтересовался он.
– Он после случившегося взял продукты, ружье и ушел в сопки. Две недели пропадал, оплакивал Сережу. Он там, в сопках, я – на станции. Каждый сам по себе. Как-то в одночасье выяснилось, что семьи-то и нет. Был Сережа – и была семья, а без него, как оказалось, нас больше ничего не связывало.
Потеряла сына. Потеряла семью. Ничего, кроме боли, нет там, в прошлом. Кирилл привлек к себе женщину, и она затихла. Была печальна и податлива. Кирилл поцеловал ее в закрытые глаза. Нежно и с любовью.
– Я про тебя поняла кое-что, пока ты отсутствовал.
Не голос, а шепот.
– Что, родная?
– В тебе нет злобы. Ты не умеешь быть злым.
– Да, – печально согласился Кирилл, вспомнив историю с африканцами, которые здорово его отделали в прошлый раз. – Я просто недотепа.
И тогда Анна засмеялась, впервые за сегодняшний вечер, и ее смех не был обидным.
– Ты не недотепа, Кирюша. Ты просто добрый.
Сказала – и прижалась крепко. Она хотела, чтобы он излечил ее своей добротой. Доброта лечит.
– Все будет у нас хорошо, милый.
Их губы встретились. Они проживут здесь долго-долго, всю жизнь. Там, в прежней жизни, им обоим было плохо и неуютно. Но вот они обрели рай. Прямо здесь, на земле. И еще – обрели друг друга. И неизвестно, что важнее.