– Нормально все. Обычные заботы…
Бородин вдруг оборвал фразу, потому что понял, что говорит не то. Морозов терпеливо ждал.
– Григорьева убили, – сказал Бородин. – Вы знаете?
– Да.
Теперь Морозов знал причину. Григорьев. Они, кажется, были друзьями. Давно знакомы и, возможно, какие-то общие интересы.
– Я вам сочувствую, Андрей Алексеевич. Тяжелая потеря.
– Бессудно и нагло! – вдруг воскликнул Бородин. – Как кабана на охоте – р-раз, и подстрелили!
Морозов вскинул голову и посмотрел на собеседника долгим взглядом. Он неправильно понял поначалу Бородина, оказывается. Не о Григорьеве самая большая печаль, о себе. Прорвалась неуверенность, до сих пор тщательно скрываемая. Богат и знаменит, но вместе с тем уязвим. Не чувствует себя в безопасности. Морозов стремительно выстраивал в голове схему. Итак, боится и примеряет судьбу убитого Григорьева на себя. Имеет на то основания, его бизнес непрост и явно вреден для здоровья. Твердо усвоил простую истину – человек человеку волк, каждый сам борется за собственную жизнь, и происходящие вокруг него события подтверждают истинность усвоенных постулатов ежедневно. Значит – незащищенность. Это раз, запомним. Дальше идем. Незащищенность – само это чувство тем вызвано, что нет стабильности и даже надежд, что эта стабильность когда-нибудь наступит. Это – второе. И, если разобраться, самое главное. Значит, в этом направлении надо с ним поработать. Заложить мысль, что все образуется. Начать с Григорьева и перекинуть мостик к нему, Бородину.
– Все образуется, – сказал Морозов. – Мертвых уже не вернешь, а история их жизни – это опыт для нас, живущих. С каждой смертью, с каждой новой потерей мы становимся мудрее…
Он, конечно, сам не верил в то, что говорил. Больше того – понимал, что несет полную чушь. Но сейчас у него была задача не убедить, а оплести липкой паутиной слов растерянную, а потому податливую душу. Вязь слов обволакивает рассудок, замедляет бег мыслей, усыпляет, и самые тяжелые минуты человек пребывает не в страданиях, а в полусне, и когда он полностью теряет контроль над собой и становится безвольным, его можно вновь вывести на дорогу жизни, но уже своим путем, огибая опасные места, эти черные промоины памяти, в которые так страшно заглянуть.
Бородин прикрыл глаза и слушал плавно текущую речь доктора. Он казался спящим, да с ним действительно что-то происходило – мышцы лица расслабились и морщины исчезли, будто невидимый художник закрасил их быстрыми точными мазками. Морозов знал свое дело.
Через полчаса он внезапно оборвал свою речь и пару минут ожидал, скучающе глядя в окно, потом, точно зная нужный момент, приблизился к Бородину, хлопнул в ладоши прямо перед его лицом, Бородин вздрогнул и открыл глаза. Он смотрел сонно и, казалось в первые мгновения, не осознавал, где находится. Наконец его взгляд сфокусировался на лице доктора, в глазах мелькнула искра узнавания.
– Вам не жарко? – осведомился Морозов. – Водички хотите?
– Нет.
Но Морозов, не обращая на это «нет» ни малейшего внимания, уже протягивал стакан с водой, и Бородин стакан взял и воду безропотно выпил. Ему показалось, что вкус у воды странно кисловатый, но он ничего не спросил, а Морозов ничего не стал объяснять. Лекарства Бородину были просто необходимы, потому что он мог сорваться в любой момент.
– Договариваемся с вами на завтра, – сказал Морозов тоном, подразумевающим, что это предполагалось с самого начала и никакие отговорки приняты не будут. – Встретимся с вами во второй половине дня.
Бородин после сеанса все еще пребывал в расслабленном состоянии, едва заметно кивнул и лишь поинтересовался:
– Во сколько?
– В три. Устроит?
И опять Бородин кивнул. Морозов помог ему подняться и проводил до двери. За дверью на стульях обнаружились двое охранников, они одновременно вскочили при появлении Бородина, и у одного из них из-под пиджака, нелепо смотрящегося в такой жаркий день, выглянул пистолет. Они оба пистолет увидели – и Бородин, и доктор. Бородин, тяжело и долго поразмыслив, вдруг сказал Морозову:
– У него тоже была охрана.
Это он о Григорьеве покойном говорил, и доктор это понял.
– И ничего сделать не смогли.
– Да, – поддержал разговор Морозов тусклым голосом.
Все-таки Бородин упорно возвращался к происшедшему. Случившееся с Григорьевым сидело в нем занозой.
– Охрана и не смогла бы ничего сделать, – вступился за честь мундира один из охранников. – В полной темноте выстрелили, издалека.
У Бородина дернулась щека, он взорвался бы непременно, но после морозовского сеанса пока был не способен на подобное и поэтому произнес негромко, лишь скривив некрасиво губы:
– «В темноте»! – и еще больше губы скривил, изображая саркастическую насмешку. – «Издалека»! Чушь говоришь!
– Издалека, – упрямо повторил охранник, багровея. – Из винтовки с ночным прицелом. Обычное дело.
– Да у его охраны в машине датчик излучения стоял! – взорвался Бородин. – Они бы ночной прицел в миг засекли! И из стрелка этого чертова сделали бы решето в два счета! Зевнули они просто, понимаешь? Подпустили убийцу близко – и зевнули!
– Его в темноте застрелили? – спросил Морозов.
Он ни к кому конкретно не обращался, и поэтому никто не ответил – повисла пауза.
– Да, – сказал наконец Бородин, смурнея лицом, – в первом часу ночи.
– Из винтовки?
– Да.
– Со значительного расстояния?
Пауза. И после паузы уже охранник ответил:
– Да.
– Я же знал, что это Рябов был! – воскликнул Морозов. – Там, в машине! Ведь я узнал его! Мы его с вами вместе видели! Это Рябов!
– О ком вы? – не понял Бородин. – Кто это? Кто такой Рябов?
– Человек, который убил Григорьева. Только он мог сделать подобное.
30
Случившееся было столь невероятным, что через десять минут Бородин уже не ощущал последствий проведенного доктором сеанса. Движения стали порывисты, и вид он имел очень решительный. Оставив охрану в коридоре, Бородин запер дверь, усадил Морозова на стул, сам сел напротив. Требовательно произнес:
– Рассказывайте!
Прошедших десяти минут Морозову хватило на то, чтобы оправиться от первого потрясения. Он был хмур и задумчив.
– Пожалуйста, рассказывайте, – повторил Бородин.
– О чем?
– Об этом человеке. Как его там фамилия? А, Рябов. Рябов – это кто? Откуда вы его знаете?
Морозов по-прежнему пребывал в состоянии задумчивости.
– Кто такой Рябов?
Морозов на этот вопрос ничего не ответил, вдруг спросил, глядя собеседнику в глаза:
– У вас есть связи в правительстве?
– Да.
Бородин понял, что его «да» – это очень важно.
– Не просто связи, а связи на самом верху.
– Да, – и опять ответ прозвучал очень уверенно.
– Рябов – это не хулиган из подворотни. Рябов – это очень серьезно. За ним стоят серьезные люди из серьезной организации.
– Из какой серьезной организации?
Морозов не ответил. Бородин уже начал терять терпение.
– Вы не представляете, какой мы с вами горячей темы коснулись, Виталий Викторович, – сказал он. – Убит министр. Все соответствующие службы подняты на ноги, роют землю носом, ищут убийцу. Сам президент пообещал, что убийцу найдут. Вы даете понять, что что-то знаете. Так говорите же!
Бородин разволновался:
– Вы что-то об этом знаете? Так скажите! Кто такой Рябов? Что это за организация, которая за ним стоит? Какая-то криминальная группировка? Так им всем головы посворачивают в одночасье, кто бы там за ним ни стоял! Кто они?
Морозов смотрел на собеседника, и в его глазах читалось недоверие и даже как будто жалость к заблуждающемуся, и вот эта жалость так раззадорила Бородина, что он уже и сдержаться не мог.
– Кто они? – воскликнул. – Кто эти люди? Что за контора?
– Контора, – кивнул Морозов и повел плечами, так ему было неуютно. – Эта контора – КГБ.
Бородин не ожидал услышать ничего подобного. Он как раз собирался что-то сказать, но захлебнулся и закашлялся. Задавил кашель и еще долго сидел, осознавая услышанное. Наконец спросил, и в его голосе звучало недоверие:
– КГБ?
– Да. Этого человека пестовало КГБ. Еще в девяносто первом году, если мне не изменяет память.
– Вы там работали? – осенило Бородина. – В госбезопасности! Да?
– Нет.
Морозов увидел недоверие в глазах собеседника и вынужден был пояснить:
– Я никогда не состоял в штате. До поры до времени работал по своей специальности и никогда с этой организацией не сталкивался. В девяносто первом году они вышли на меня…
– «Они» – это кто?
– «Они» – это они. Всегда неприметные, неизменно доброжелательные и знающие о вас больше, чем вы сами о себе знаете.
Морозов говорил бесстрастно, но было видно, что эта тема ему неприятна.
– Они предложили вам сотрудничать? – высказал предположение Бородин.
– Нет, даже речи об этом не было. Они и не представлялись никак, кстати – ни кто они, ни какую организацию представляют. Это я уже потом сам догадался. А поначалу – мы о вас слышали, мол, и с вашими работами ознакомлены, которые в научных журналах печатаются. Как раз по вашему профилю есть одна очень интересная работа, хотим вам ее предложить. Деньги мы вам будем платить вот такие, а делать будете то-то и то-то. Работа, действительно, оказалась интересной.
– Что за работа?
– Я попробую простым языком все объяснить, иначе вы ничего не поймете. Мне надо было усилить особые, строго специфические навыки предоставленного мне человека. У людей ведь есть одно очень нехорошее качество, которое я называю заторможенностью приземленности. Человек никогда не пытается взлететь, привык к мысли, что ему суждено ходить по земле, и не приходит ему в голову взмахнуть руками и хотя бы попробовать. Ведь получится, он просто не знает об этом, не хочет знать.
Бородин смотрел на доктора с недоверием и непониманием. Морозов это заметил и усмехнулся:
– Это, конечно, надо не буквально понимать. Я о другом. О том, что в человеке заложено гораздо больше, чем он подозревает. Есть ведь уникумы, которые способны запомнить тысячу случайных чисел, или прыгнуть в высоту больше двух