– Чтоб не было такого, как в прошлый раз, – сказал он мрачно.
Рябов повернул голову и посмотрел на него вопросительно.
– Свернул голову милиционеру? – спросил Даруев. – Какого черта, спрашивается?
Рябов пожал плечами и отвернулся, ничего не ответив.
Миновали ворота, проехали через сосновый лес и оказались у шоссе. Машин было совсем немного, и Даруев рассчитывал быстро добраться до нужного места.
«Волга» мчалась по пустынному шоссе. Даруев не отрывал взгляд от дороги, лишь изредка поглядывал на своего спутника. Рябов, казалось, дремал. Его самообладанию можно было позавидовать.
У того самого места, где в прошлый раз они уничтожили милицейский пост, Даруев сбросил скорость, но никого там не было. Даруев, прищурившись, всматривался в темноту. Нет, действительно никого. Боятся, наверное, дяденьки милиционеры по ночам на трассу выходить. При этой мысли Даруев хмыкнул, обернул наконец лицо к дороге и увидел стремительно надвигающийся на них кузов грузовика. Грузовик стоял не на обочине, а прямо на полосе, и единственное, что успел сделать Даруев в последние две секунды, отпущенные ему судьбой, – вывернуть руль влево до отказа. Это смягчило удар, и «Волга» прошла по касательной, но скорость она теряла так стремительно, что продремавший, а потому не успевший среагировать Рябов вылетел через лобовое стекло, раскрошив его в пыль своей головой. Сам Даруев, вцепившись в руль, остался почти невредимым, если не считать ушибов и ссадин.
Он вывалился из машины сразу, едва она остановилась, и бросился к распростертому на шоссе Рябову. Из стоявшего на дороге грузовика выпрыгнул водитель и еще кто-то, наверное, сменщик, и они к Рябову бежали с двух сторон – Даруев и водитель со своим напарником. Даруев успел первым, стремительно перевернул кажущееся неподвижным тело, и увидел, что лицо Рябова залито кровью.
– Э-эх! – выдохнул потрясенно шофер.
Он, кажется, был в шоке и не совсем владел собой. Даруев оттолкнул его и оглянулся по сторонам. Шоссе было пустынно, только вдалеке, приближаясь, светились фары далекого пока автомобиля.
Даруев вернулся к «Волге». Состояние ее было плачевно. Ударом смяло переднее правое крыло и оторвало колесо. Даруев обошел машину кругом. Подбежал один из тех двоих, из грузовика, крикнул:
– Он жив, командир! Дышит!
– Столкнуть машину сможешь? – спросил Даруев, будто не слыша.
– Как это – столкнуть?
– В кювет! – взорвался Даруев. – Что тут непонятного?
До этих ребят, как он понял, не все доходило сразу, и Даруев взял инициативу на себя. Сел в кабину грузовика, завел двигатель. Водитель бежал ему навстречу, размахивая руками, но отскочил в сторону, когда грузовик пошел вперед. Даруев столкнул «Волгу» в кювет и только тогда вспомнил о винтовке.
Подбежал водитель, бешено вращая глазами:
– Т-ты шт-т-то?! Я из т-тебя щ-щас к-коленвал с-сделаю!
Он заикался: то ли испугался сильно, то ли давно такое за ним водилось. Даруев оттолкнул его быстрым и брезгливым движением и, обыскав салон «Волги», извлек оттуда винтовку. Подступивший было к нему водитель грузовика отпрянул.
– Пш-шел! – сказал ему полковник.
Рябов все так же лежал на шоссе. Автомобиль, огни которого Даруев видел минуту назад далеко-далеко, приблизился и проехал мимо, не останавливаясь.
Рябов дышал. Его дыхание было ровным, и если бы не заливавшая лицо кровь, можно было бы подумать, что он спит. Полковник распрямился. Водитель с напарником теперь стояли в отдалении, боясь приблизиться.
– Ко мне! – сказал Даруев и вскинул винтовку.
Они не сдвинулись с места, словно были парализованы страхом. Тогда Даруев сам пошел к ним. Ему оставалось пройти еще метров десять, но он остановился. Он боялся, что эти люди бросятся наутек и растворятся в темноте. В этом было их спасение, но они этого не понимали.
Даруев застрелил их обоих, после чего вернулся к «Волге» и вызвал по рации подмогу.
Через два часа на дороге не было ничего. Ни разбитых машин, ни трупов. Остались только пятна запекшейся крови, но и их намочил пошедший с ночи дождь.
43
Доктор провел у постели Рябова ночь и весь следующий день. Рябов был без сознания. У него обнаружились многочисленные ссадины и порезы, доктор наложил швы, и это было все, что он мог сделать. Темный лицом Даруев заглядывал в кабинет через каждые полчаса, доктор при его появлении разводил руками, и вид у него при этом был виноватый.
Вечером, когда солнце спустилось к самым верхушкам деревьев, Даруев сдался. Бессонная, полная треволнений ночь сказывалась. Он в последний раз заглянул в кабинет и сказал доктору усталым и оттого неприятно хриплым голосом:
– Я буду у себя. Разбуди, если что.
Доктор подумал, что вот это «если что» может не наступить ни этой ночью, ни завтра, ни через неделю. Но вслух он ничего не сказал.
Рябов лежал неподвижно и казался спящим. В какой-то момент доктору показалось, что веки Рябова подрагивают, стремительно подошел и склонился над лежащим. Нет, показалось. Отошел к столу, но что-то почувствовал, будто в спину ему кто-то давил, резко обернулся и встретился взглядом с Рябовым. Тот смотрел на доктора, явно его не узнавая, и у доктора упало сердце. Он вдруг подумал, что с Рябовым после аварии может произойти что угодно.
– Как вы себя чувствуете?
Рябов не ответил.
– Вы меня слышите?
Легонько качнул ресницами в ответ.
– Кто вы? Фамилия?
Рябов медленно и неохотно разлепил сухие белесые губы и спросил в свою очередь:
– А вы кто?
– Я – врач. Вы меня не узнаете?
Рябов обвел взглядом комнату.
– Где я?
– В медицинском кабинете.
Доктор растерялся и чувствовал себя неважно. Он понял – что-то произошло, что с Рябовым теперь будут проблемы, и хотя его личной вины в этом не было, внутренне сжался, представив, как Даруев будет требовать, чтобы он поставил Рябова на ноги, вернул его к жизни, а сделать, возможно, ничего не удастся.
– А кабинет где?
– Где кабинет? – еще больше растерялся доктор. – Это… это пансионат.
Он путался, пытался определить, с кем имеет дело, и не знал наверняка, как следует отвечать.
– Назовите себя. – попросил. – Фамилия ваша?
Он отвернулся и торопливо готовил шприц для укола. Хотел успеть с этим прежде, чем придет Даруев.
– Фамилию свою назовите! – повторил настойчиво.
– Ползунов.
От неожиданности руки доктора дрогнули, шприц упал на кафельный пол и рассыпался на осколки.
– Как? – переспросил доктор, напряженно морща лоб.
Сделал шаг вперед, осколки стекла хрустнули под ногой, он вздрогнул и остановился.
– Ползунов, – повторил его собеседник.
Раненый смотрел на доктора немигающим взглядом. Так смотрит на свою жертву змея. Доктор смешался и опустил глаза. Он видел кафельный пол и иглу от разбившегося шприца. Эту иглу ему зачем-то захотелось поднять прямо сейчас, он склонился, а распрямиться уже не успел. Налетевший смерчем Ползунов сбил его с ног, опрокинул на пол и несколькими сильными и жестокими ударами утопил его в вязкой неразрывной темноте. Потом Ползунов склонился и прислушался. Доктор, хотя и был без сознания, но дышал. Ползунов обвел взглядом кабинет, увидел на столе карандаш – красный, в шестигранной деревянной оболочке. Ползунов этот карандаш вогнал доктору в прикрытое веком глазное яблоко и дальше – в мозг, что-то теплое брызнуло ему в руку, и он поспешно отступил, не сводя глаз с убитого им человека.
Ему понадобилось меньше минуты, чтобы осмотреть кабинет. Единственное, что здесь было полезного, – скальпель. Он взял скальпель в руку и пошел к двери, но на полпути остановился. Что-то показалось ему здесь странным, а что – еще не мог понять. Обвел взглядом кабинет. Стол. Стеклянный медицинский шкаф. Еще один шкаф, но деревянный. Кресло, какое бывает в стоматологических кабинетах. Окно, закрытое тяжелой шторой. Календарь на стене. На том календаре девица оседлала мотоцикл и улыбалась приветливо, приглашая составить ей компанию. Но до девицы Ползунову не было дела, потому что чуть ниже, под девицей и ее мотоциклом, были цифры – 1995. И еще месячный календарь. Ползунов подошел поближе и провел по календарю ладонью, словно хотел убедиться в его существовании. Бумага была гладкой и приятной на ощупь. Цифра 1995 вызывающе краснела. Ползунов рассматривал ее долгие несколько секунд, но так и не пришел ни к какому выводу.
Он вышел из кабинета в пустынный коридор, осторожно и плотно прикрыл за собой дверь. Слышал, как щелкнул, закрываясь, замок. Тенью скользнул вдоль стены и оказался на улице. Здесь было темно. Пахло сосной. Ползунов осматривался и не мог понять, где находится. В некоторых окнах дома, из которого он только что вышел, горел свет. Он осторожно прокрался вдоль стены. За окнами шла своя, незнакомая Ползунову жизнь. В одном месте нестарый, но усталого вида человек что-то писал в лежащей перед ним тетради. В другом окне Ползунов увидел сумрак комнаты, освещенной лишь экраном включенного телевизора, и несколько парней, перед этим телевизором сидящих. Один из них неожиданно обернулся, и Ползунов присел, а потом резко бросился прочь, ломая кустарник. Он так и бежал, пригнувшись, пока, зацепившись за что-то ногой, не упал, больно при этом ударившись локтем. Лежал, прислушиваясь, но понять, не гонятся ли за ним, не мог из-за гулко бьющегося сердца.
Через минуту он поднялся и медленно пошел вперед. Глаза постепенно привыкли к темноте, он уже мог различать стволы обступающих его сосен и даже видел впереди, пусть еще неясно, какое-то расплывчатое пятно – свет. Он шел на этот свет, вслушиваясь в звуки обступающей его ночи, а когда вышел на открытое место, обнаружил, что вернулся к тому же самому зданию, от которого так стремительно убегал несколько минут назад. Он потерял ориентиры в темноте и заплутал, что несказанно его встревожило. Хотел уже отступить назад, в темноту, за деревья, как вдруг женский голос совсем рядом произнес:
– Это ты?