— Мама! Мама!
— Я здесь.
До Гейба донесся голос Рэчел, негромкий, но отчетливый.
Продолжая сидеть на ступеньке крыльца, он прислушался.
— Мама, я хочу тебе кое-что сказать!
— Что, Эдвард?
— Кое-что про меня и Гейба. Мы теперь любим друг друга!
В понедельник утром Рэчел завезла Эдварда в детский сад и, высадив сына, еще некоторое время сидела в машине на стоянке рядом с церковью. Она знала, что ей следует делать, но одно дело — знать, и совсем другое — действовать. Перед отъездом ей предстояло решить много непростых проблем.
Прислонившись головой к боковому стеклу «эскорта», она пыталась заставить себя примириться с тем, что через неделю они с Эдвардом сядут в автобус, идущий в Клируотер. Душу ее сжимала тоска, сердце Рэчел превратилось в кровоточащую рану. Ей тяжело было смотреть на Эдварда, который старался делать вид, будто они с Гейбом, словно по мановению волшебной палочки, стали друзьями. Весь вчерашний вечер мальчик улыбался Гейбу неискренней, вымученной улыбкой. Когда пришло время ложиться спать, Эдвард, собравшись с духом, сказал:
— Спокойной ночи, Гейб. Я правда тебя очень люблю.
Лицо Гейба искривила гримаса боли, но он постарался скрыть свои чувства.
— Спасибо, Чип.
Рэчел злилась на Гейба, хотя и понимала: он лишь делал все возможное, чтобы не травмировать Эдварда. От этого ей еще тяжелее было видеть беспомощность Гейба, и она все больше убеждалась в том, что ее решение уехать из Солвейшн — единственный выход из создавшегося положения.
Укладывая сына, Рэчел попыталась поговорить с ним, но разговор не получился.
— Мы с Гейбом очень друг друга любим, и поэтому нам теперь не надо уезжать во Флориду, — только и сказал мальчик.
На стоянке появилась очередная мама с ребенком и посмотрела в сторону Рэчел. Та замешкалась, пытаясь вставить ключ в замок зажигания.
О, Гейб… Ну почему ты не можешь полюбить моего ребенка таким, какой он есть? И почему твои воспоминания о Черри не позволяют тебе полюбить меня?
Рэчел хотелось упасть головой на рулевое колесо и плакать до тех пор, пока в глазах у нее не останется слез, но она знала, что, позволив себе эту слабость, она уже не сможет взять себя в руки и сделать то, что считала нужным. Кроме того, ей было прекрасно известно, что жалость к себе не поможет ей справиться с теми обстоятельствами, которые делали необходимым ее отъезд из Солвейшн. Она не хотела, чтобы ее сын рос рядом с человеком, который с трудом его — переносил, а сама Рэчел не желала всю жизнь оставаться как бы в тени другой женщины. Перед отъездом, однако, ей надо было закончить еще кое-какие дела.
«Эскорт», повинуясь Рэчел, вздрогнул и покатил со стоянки. Глубоко вздохнув, она направила автомобиль вдоль Уинн-роуд в сторону переплетения улиц, составляющих самую бедную часть Солвейшн. Вскоре Рэчел свернула на Орчард-лэйн, узкий, изрытый выбоинами проезд, круто огибающий холм. Глазам ее предстали крохотные одноэтажные домишки с полуобвалившимися ступеньками и неухоженными маленькими двориками. Рядом с одним из домиков она заметила старый «шевроле», с которого сняли колеса, подставив вместо них кирпичи, около другого — ржавый трейлер для катера.
Небольшой зеленый дом, стоящий в конце Орчард-лэйн, выглядел более опрятным, чем остальные. Крыльцо его было чисто выметено, и можно было сразу заметить, что хозяева ухаживают за своим небольшим палисадником. Рядом с дверью свисала с крюка корзина с геранью.
Припарковав машину, Рэчел поднялась по шатким ступенькам на крыльцо и тут же услышала звук телевизора.
Судя по треснувшей кнопке, звонок скорее всего не работал, поэтому она просто постучала в дверь.
Ей открыла молодая и симпатичная, но уже увядшая женщина, невысокая, стройная, с узкими бедрами. Ее короткие светлые волосы имели такой вид, словно она стригла их сама. Женщина была в белой блузке без рукавов и поношенных джинсовых шортах, доходивших ей почти до колен, сверху они не прикрывали пупок. На вид ей можно было дать тридцать с небольшим, но Рэчел показалось, что на самом деле она моложе. Усталость и подозрительность, легко читавшиеся на ее лице, позволили Рэчел без труда узнать товарища по несчастью: было очевидно, что жизнь женщины тяжела и безрадостна.
— Вы мать Эмили? — спросила Рэчел.
Женщина кивнула.
— Меня зовут Рэчел Стоун.
— Вот оно что, — На лице женщины появилось удивление. — Моя мать сказала, что вы можете как-нибудь к нам заехать, но я ей не поверила.
Последние слова женщины заставили Рэчел содрогнуться, но она, сделав над собой усилие, заговорила снова.
— Понимаете, ваша мама… Она замечательный человек, но…
— Ничего, все в порядке. — Женщина улыбнулась. — Она куда больше верит в чудеса, чем я. Мне очень жаль, если она вам досаждала, но она хотела как лучше.
— Я это знаю. Мне бы очень хотелось сделать то, о чем она меня просила, но, боюсь, это не в моих силах.
— В любом случае входите. Компания мне не помешает. — Женщина распахнула дверь пошире. — Меня зовут Лиза.
— Рада с вами познакомиться.
Рэчел вошла в маленькую тесную гостиную, заставленную мебелью. Бежевый раскладной диван, старое кресло с высокой спинкой, несколько небольших столов и тумба, на которой стоял телевизор, — все это было хорошего качества, но какое-то разнокалиберное и далеко не новое на вид, так что Рэчел заподозрила, что все эти вещи подарены Лизе ее матерью.
Стойка, расположенная с левой стороны от входа, частично отделяла гостиную от кухни. На стойке, покрытой бежевым пластиком, Рэчел увидела привычный набор пластмассовых банок, тостер, плетеную корзинку для бумаг, забитую до отказа, а также два зрелых банана и наполненную сломанными карандашами коробку из-под сладостей без крышки. Оглядев нехитрую обстановку и столь же простецкие пожитки, Рэчел невольно задала себе вопрос: когда она сама сможет позволить себе хотя бы это?
Тем временем Лиза выключила телевизор и жестом предложила Рэчел сесть в кресло с высокой спинкой.
— Кока-колы не хотите? Или, может быть, кофе? Вчера мама привезла свои булочки.
— Нет, спасибо.
Рэчел опустилась в кресло, и на некоторое время наступила неловкая пауза. Обе женщины не знали, что сказать.
Лиза взяла с дивана какой-то журнал и тоже села.
— Как себя чувствует ваша дочь? — спросила Рэчел.
Лиза в ответ пожала плечами.
— Сейчас она спит. Нам в какой-то момент показалось, что ей получше, но затем снова наступило ухудшение. Врачи сделали все, что могли, поэтому я привезла ее из больницы домой.
В глазах у женщины появилось загнанное выражение, и Рэчел поняла, что Лиза забрала дочь домой умирать, хотя никогда не смогла бы сказать этого вслух.
Закусив нижнюю губу, Рэчел полезла в свою сумочку. С самого начала она знала, что ей надо делать, и теперь пришло время, когда она могла осуществить свой план.
— Я вам кое-что привезла.
Рэчел вынула из сумочки и протянула Лизе чек на двадцать пять тысяч долларов, выписанный Кэлом Боннером.
— Это вам, — сказала она.
Удивление на лице Лизы сменилось смущением, которое, в свою очередь, уступило место недоверию. Рука Лизы, в которой она держала чек, задрожала. Женщина часто заморгала, словно в глаза ей попала соринка.
— Это… это выписано на ваше имя. Что это?
— Я сделала на чеке надпись о том, что эти деньги предназначаются для фонда Эмили. Обратите внимание на дату, проставленную на чеке, — он выписан как бы вперед, так что обналичить его вы сможете только через неделю.
Лиза внимательно изучила подпись на обратной стороне чека, затем снова подняла глаза на Рэчел.
— Но ведь это такие большие деньги, а я вас даже не знаю. Почему вы это делаете?
— Потому что хочу, чтобы эти деньги принадлежали вам.
— Но…
— Пожалуйста. Для меня это очень важно. — Рэчел улыбнулась. — У меня к вам только одна просьба. В следующий понедельник я уезжаю. Так вот, я вас очень прошу после моего отъезда послать Кэлу Боннеру письмо с благодарностью за его щедрость.
— Конечно. Но… — С лица Лизы не сходило недоумение, свойственное в подобных ситуациях людям, которые не привыкли к хорошим новостям.
— Он будет очень рад, когда узнает, что его деньги пошли на помощь вашей дочери.
Рэчел не могла отказать себе в этом маленьком удовольствии. Она выполнила условия, поставленные Кэлом, так что у него не было оснований потребовать свои деньги назад, зато она теперь получила возможность потешить себя мыслью, что все-таки обвела его вокруг пальца.
— Мама… — раздался слабый детский голосок.
Лиза разом расправила плечи.
— Иду, — сказала она и встала, сжимая в руке драгоценный чек. — Хотите познакомиться с Эмили?
Если бы этот разговор происходил в присутствии матери Лизы, Рэчел нашла бы предлог для того, чтобы отказаться, но стоящая перед ней женщина не ожидала от нее никаких волшебных исцелений.
— Да, с удовольствием.
Сунув чек в карман, Лиза провела Рэчел по короткому коридору между гостиной и кухней. Они миновали спальню и ванную комнату и вошли в детскую.
На бумажных обоях, покрывающих стены, резвились маленькие девочки в панамках. Не слишком плотно запахнутые желтые шторы прикрывали единственное в комнате окно.
Целая гроздь воздушных шаров, некоторые уже были спущены, сонно покачивалась в углу. Повсюду были расставлены почтовые открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления. Многие из них уже начали загибаться по краям.
Рэчел увидела двуспальную кровать, на которой, укрытая мятой голубой простыней, лежала девочка. Лицо у нее было припухшее, руки покрывали темные синяки. Короткие редкие волосы каштанового цвета походили на пух.
Держа в руках розового плюшевого медвежонка, девочка молча смотрела на Рэчел лучистыми зелеными глазами.
Лиза подошла к кровати дочери.
— Хочешь немножко сока, маленькая? — спросила она.
— Да, пожалуйста.
Лиза поправила подушку так, чтобы девочка могла сесть.