— Апельсиновый или яблочный?
— Яблочный.
— Это Рэчел, — сказала Лиза, поправляя сбившуюся простыню. — Она не доктор, а просто друг. Может, пока я схожу за соком, ты покажешь ей Блинки? Рэчел, это Эмили.
Когда Лиза вышла из комнаты, Рэчел подошла поближе.
— Привет, Эмили, — сказала она. — Можно я присяду на кровать?
Девочка согласно качнула головой, и Рэчел осторожно опустилась на краешек постели.
— Готова поспорить, я знаю, кто такой Блинки.
Эмили бросила взгляд на своего розового медвежонка и крепче сжала его в руках.
— Наверняка это и есть Блинки, — сказала Рэчел, дотрагиваясь до кончика маленького, похожего на кнопку носика малышки.
Эмили улыбнулась и отрицательно качнула головкой.
— А, понятно. — Рэчел дотронулась до уха Эмили. — Тогда вот кто Блинки.
— Нет, — сказала девочка и тихонько хихикнула.
Они поиграли еще немного в эту нехитрую игру, после чего Рэчел наконец «угадала», что Блинки — имя розового медвежонка. Девочка была очаровательным существом, и у Рэчел сердце разрывалось при виде того, что с ней сделала болезнь.
В комнату вошла Лиза с желтой пластиковой чашкой в руке. В тот самый момент, когда Рэчел стала подниматься на ноги, чтобы дать матери возможность напоить ребенка, зазвонил телефон.
— Не возражаете? — спросила Лиза, протягивая чашку с соком Рэчел, — Разумеется…
Когда Лиза вышла, Рэчел помогла Эмили сесть и поднесла чашку к ее губам.
— Я могу попить сама, — сказала девочка.
— Конечно, можешь. Ты ведь уже большая.
Обхватив чашку обеими руками, девочка сделала глоток, после чего снова протянула ее Рэчел.
— Ты не могла бы выпить еще немного? — спросила Рэчел, но тут же увидела, что глаза у малышки сами собой закрываются: даже такое небольшое усилие, по всей видимости, было для Эмили чрезмерным. Рэчел уложила ее и поставила чашку на прикроватную тумбочку, заставленную флаконами с таблетками.
— У меня есть сын. Он немного постарше тебя…
— Он любит играть на улице?
Рэчел кивнула и осторожно сжала в руке ладошку девочки.
— Я тоже люблю играть на улице, но мне нельзя, потому что у меня лейкемия, — слабым голосом сказала Эмили.
— Я знаю.
Привычка — вторая натура: глядя на бледное лицо маленькой девочки, Рэчел поймала себя на том, что обращается к Богу, в которого она больше не верила: Как Ты мог это сделать? Как Ты мог допустить, чтобы с таким чудесным ребенком случилось это?
В памяти Рэчел всплыли слова, когда-то сказанные Гейбом: Наверное, ты путаешь Бога с Санта-Клаусом. Должно быть, вид ребенка, отчаянно цепляющегося за жизнь, обострил восприимчивость Рэчел. Никогда раньше она так остро не ощущала скрытого, глубинного значения этой фразы. Она почувствовала какое-то странное душевное спокойствие, впервые по-настоящему поняв, что именно Гейб имел в виду: у нее, у Рэчел, было детское представление о Боге.
Всю свою жизнь она рисовала себе Бога как существо, живущее отдельно от людей, которое, руководствуясь какими-то понятными одному лишь ему соображениями, определяло судьбы людей, делая одних счастливыми, а других несчастными. Неудивительно, что она не могла полюбить такого Бога — жестокого и несправедливого.
Однако теперь, сидя у кровати неизлечимо больного ребенка, Рэчел вдруг осознала: то, что произошло с Эмили, — это не дело рук Бога. Это сделала жизнь.
В этот момент она не могла не вспомнить о Дуэйне и о его проповедях. Дуэйн говорил, что Бог всемогущ. Но какое было дело до Его могущества умирающей девочке, которую Рэчел держала за руку?
Озарение пришло к Рэчел неожиданно и мгновенно, словно вспышка молнии, — она вдруг осознала, что всегда понимала идею всемогущества Бога слишком приземленно, сравнивая его с властью земных правителей, распоряжавшихся жизнью и смертью своих подданных. Всевышний, однако, не был одним из подобных им тиранов.
До нее вдруг дошло, что Бог в самом деле всемогущ, но могущество его совершенно иное, нежели у земных королей и царей. Он всемогущ так же, как всемогуща Любовь — великая, самая великая на свете сила. Могущество Бога — это могущество Любви.
От сердца по всему телу Рэчел прошла мощная теплая волна. Ее состояние было близко к экстазу.
Всемогущий Господь, излечи этого ребенка силой Твоей любви.
— У тебя рука горячая.
Голос Эмили заставил Рэчел очнуться. Она моргнула несколько раз, и похожее на транс состояние исчезло. Тут только она сообразила, что, наверное, слишком сильно сдавила детские пальчики.
— Прости меня, — извинилась Рэчел. — Я не хотела сделать тебе больно.
Встав, Рэчел почувствовала, что у нее дрожат ноги. На нее вдруг навалилась слабость, словно она только что Пробежала несколько миль. Что это было? Рэчел интуитивно чувствовала: с ней произошло нечто очень важное, но теперь уже не могла четко сформулировать, что именно.
— Я хочу сесть, — сказала Эмили.
— Сейчас, я только схожу посмотрю, как там твоя мама.
Хлопнула входная дверь, и в доме прозвучал громкий мужской голос:
— Я знаю эту машину. Черт возьми, Лиза! А она-то что здесь делает?
— Успокойся, я…
Мужчина, однако, не дослушал. В коридоре раздались тяжелые шаги, и в дверном проеме комнаты Эмили возник человек, в котором Рэчел узнала Расса Скаддера.
— Здравствуй, папа, — сказала Эмили.
Глава 21
Проскользнув мимо Расса, в комнату вбежала Лиза.
— Эмили, ты почему сидишь?
— Мне стало жарко.
Мать озабоченно пощупала ладонью лоб девочки.
— Жара у тебя нет. — Вынув из стоящего на прикроватной тумбочке стакана градусник, Лиза сунула его дочери в рот. — Посмотрим, что у тебя с температурой.
Неприязненно оглядев Рэчел, Расс подошел к кровати девочки.
— Привет, дорогая.
— Ты же обещал прийти вчера, папа, — пробормотала Эмили, которой мешал говорить термометр.
— Да, верно, только я был слишком занят. Но теперь я пришел.
Присев на край кровати. Расс метнул на Рэчел еще один злобный взгляд.
— У Рэчел есть маленький мальчик, — сказала Эмили. — И еще у нее очень горячие руки.
Лицо Расса исказила злобная гримаса.
— Убирайтесь отсюда, — процедил он.
— Перестань, Расс, — шагнула вперед Лиза.
— Я не хочу, чтобы она находилась около Эмили.
— Теперь это мой дом, поэтому никого не интересует, чего ты хочешь, а чего нет.
— Ничего, — вмешалась в разговор Рэчел, — мне в любом случае надо ехать. До свидания, Эмили. Будь умницей.
— А ваш маленький мальчик может прийти со мной поиграть? — спросила девочка, вынув изо рта градусник.
— Мы скоро уезжаем, так что боюсь, он недолго здесь пробудет.
Лиза попыталась вернуть термометр на место, но Эмили отрицательно покачала головой.
— Я хочу почитать, — сказала она. — И еще я хочу яблочного сока.
— В чем дело? — спросил Расс. — Ты же мне сказала, она так плохо себя чувствует, что не может даже сидеть.
— Наверное, сегодня у нее просто хороший день. — Лиза подошла к Рэчел и, взяв ее за руку, вывела в коридор. — Я никогда не смогу в полной мере отблагодарить вас за то, что вы сделали. Эти деньги очень нам помогут.
Позади неожиданно возник Расс.
— Какие еще деньги?
— Рэчел передала нам двадцать пять тысяч долларов для фонда Эмили.
— Что?! — переспросил Расс таким голосом, словно его душили.
— Чек подписан Кэлом Боннером, — сказала Рэчел. — Это не мой подарок, а его.
По лицу Лизы было ясно, что она в это не верит. Что же касается Расса, то у него был такой вид, будто его оглушили чем-то тяжелым по голове. Внезапно Рэчел захотелось поскорее уехать.
— Всего хорошего, — сказала она.
— Пока, Рэчел, — послышался из комнаты тоненький голосок.
— Пока, малышка.
Выйдя из дома, Рэчел торопливо направилась к своей машине.
Этан выехал в левый ряд федерального шоссе, обгоняя прокатный грузовик со свисающими сзади двумя велосипедами. Кристи посмотрела на безупречный профиль преподобного Боннера.
— Не могу поверить, что ты говоришь серьезно, — сказала она.
— Я не создан для того, чтобы быть священником, — повторил Этан, снова перестраиваясь вправо. — Я знаю это уже очень давно, и мне надоело бороться с собой. В понедельник, как только мы вернемся, я напишу прошение о том, чтобы с меня сняли сан.
Кристи попыталась было спорить, но затем перестала его отговаривать. Какой в этом смысл? Он обрушил на нее свою новость, как только они выехали из Солвейшн. Теперь они уже подъезжали к Ноксвиллю, и все время она старалась его разубедить, но тщетно — Этан не собирался отказываться от своих намерений.
У Кристи не укладывалось в голове, как это Этан Боннер не может понять, что он — прирожденный священник и что, отказавшись от сана, он сделает самую серьезную в своей жизни ошибку. Тем не менее ей было совершенно ясно: он не намерен прислушиваться к ее мнению, что бы она ни говорила.
— Пожалуйста, давай побеседуем о чем-нибудь еще, — предложил Этан.
Кристи понимала — времени на то, чтобы его переубедить, у нее оставалось очень мало. Был вечер пятницы, а им предстояло вернуться в Солвейшн сразу после воскресной утренней службы, на которую должны были собраться все участники конференции и ленча.
— И чем же ты намерен заниматься? — осведомилась она.
— Пока не знаю. Может, попробую себя в качестве юриста. А может, попытаюсь получить научную степень в области психологии.
— Твои братья будут очень разочарованы, не говоря уже о твоих родителях, — сказала Кристи, выкладывая главный козырь.
Они подъехали к эстакаде у въезда в город, и Этан немного притормозил.
— Каждый человек должен жить своей жизнью, — сказал он. — Я проголодался. Давай чего-нибудь перекусим.
Этану, как и Кристи, было прекрасно известно, что конференция начиналась в семь часов с фуршета, а из-за неприятностей с машиной Кристи они и так уже порядком задержались. Не желая проводить слишком много времени в обществе Этана, Кристи хотела отправиться на конференцию в Ноксвилль на своей машине, однако ее обычно безотказная «хонда» на этот раз почему-то не завелась, и ей ничего не оставалось, как поехать с ним.