езко поменял стилистику своего выступления, изменив болливудскому кино с российским фольклором: пустился в пляс, размахивая платочком.
– Да выключите вы сигнализации! – крикнула я в окошко, досадуя, что вой сирен заглушает не столь громкого Золотухина.
«Вяк! Вяк! Вяк!» – соседи-автовладельцы один за другом усмирили свой истерящий транспорт.
В наступившей тишине стало слышно, как Золотухин грозится кого-то найти и порвать, как тузик тряпку. Систему образов ему явно навеяли Анжела и ее добыча: лоскут, которым он размахивал, сосед получил от собаки.
– Но без либретто эту оперу не понять, – признала я задумчиво.
– Петь, что случилось-то? – первым потребовал объяснений дядя Боря Трошин.
Он уже успел закурить и теперь взирал на солирующего Золотухина с добродушным видом генерала из «Особенностей национальной охоты».
– Только без мата! Тут дети, – успела просительно вставить Катерина Челышева.
– Без мата не получится, – Петр развел руками – зажатый в пальцах лоскут затрепетал флажком. – Какая-то с-су…
– Сущность! – быстро подсказала я неругательное слово.
– Она самая, – Золотухин признательно кивнул мне. – Замки мне хотела суперклеем залить! Промазала, слава богу и нашей собаке, только на дверь накапала.
– О, Робин Гад опять проявил себя! – Колюшка хлопнул в ладоши, но тихо, чтобы не расстроить своей неуместной радостью соседа.
– Так что, Анжелка прогнала поганца? – пыхнув цигаркой, благодушно поинтересовался дядя Боря. – Ну, не собака – золото…
– Цены ей нет! – пылко поддакнул Золотухин, нашел взглядом собаку и послал ей звучный воздушный поцелуй. – Один замок левой двери на «Ровер» с заменой под десятку обошелся бы, а у нас тут три машины…
– Лучше меньше, да лучше! – веско, как тот киношный генерал, изрек дядя Боря Трошин и, выбросив в окно окурок, со стуком закрыл раму.
– Все, дети, спать, концерт окончен! – спохватилась Катерина Челышева и отогнала от окна свою гомонящую ватагу.
Вот же нелюбопытные люди! Пренебрегли интригующими подробностями!
Я высунулась подальше в окошко и негромко, чтобы не мешать соседям вновь отходить ко сну, спросила Золотухина:
– Петр, а что это за тряпочка у вас?
– А это не тряпочка, – ответил сосед, бережно пряча лоскут в карман своей японской пижамы. – Это улика! Ее собака принесла. Похоже, клок штанов злоумышленника.
– Ой, бедный Робин! – тихонько посочувствовал народному мстителю Колюшка. – Представьте только, как именно он этого клока лишился! А если собака порвала ему не только штаны?!
– Тогда Золотухин прав – это улика: на ткани мог остаться генетический материал, – рассудила я.
– Это теперь так называется – генетический материал? – хохотнул Колян. – Помнится, днем ты цитировала поэта, тот прямо выражался: го…
– Говорите, это клок штанов? – я повысила голос, перекрывая голос мужа и обращаясь к соседу. – А материал и цвет какой?
– Мягкая тряпка, типа, трикотаж. Цвет – красный, – ответил Золотухин и, поскольку новых вопросов не последовало, чуток помявшись, пошел в свой подъезд.
– Красные пролетарские шаровары! – восхитился Колян. – Однако, народный заступник на дело нарядным ходит!
– Красное в темноте кажется черным, – объяснила я, как сама поняла, логику злоумышленника. – А трикотаж – это, значит, спортивные штаны, в них удобно.
– Вот интересно, дядя Петя теперь пойдет в полицию или будет действовать по методу принца из «Золушки»? – вслух задумался сын.
– То есть искать красные штаны с прорехами и прикладывать к ним свою тряпочку? – я коротко обдумала этот вариант и решила, что он нерабочий. – Это вряд ли. Зная дядю Петю, я бы предположила, что расставит вокруг своих джипов капканы.
– Или будет охранять их с овчарками, – выдвинул свою версию Колян – и, как показало ближайшее будущее, практически угадал.
Уходить из дома ранним утром было как-то странно, отвыкла я уже от сурового режима стандартного трудового дня.
Колян еще сладко спал, вызывая у меня тем самым смешанное чувство обиды и зависти. Я оглядела его, свободно раскинувшегося на кровати, едва я ее покинула: счастливый такой, уютный… В необыкновенно потешной мягкой серой пижаме вроде младенческого комбинезончика из флиса, только на двухметрового мужика.
Ну, чисто хомяк-переросток. Мутант. Но безобидный.
Вот как пройти мимо?
Никак, потому что завидно: хомяк спит себе, а мне надо на работу…
В общем, подкралась я к кровати и, аккуратно подталкивая мужа к краю (чтобы, значит, он как бы невзначай ударился оземь и превратился в доброго молодца), зловеще забормотала:
– На краю лежала туша, туша серая из плюша…
И тут супруг, не открывая глаз, закончил четверостишие жалобным голосом:
– Туша серая сопит – спит!
Взоржала я, сжалилась и ушла, не свершив свое черное дело по обрушению сони на пол.
Пусть помнит мою доброту!
В кофейню я вошла на пять минут раньше назначенного, но молодое операторское дарование меня уже дожидалось.
– Здравствуйте, Еленыва… Елена! – вскочил при моем появлении невысокий рыжеватый юноша с отчетливой лопоухостью.
Его сияющая улыбкой физиономия демонстрировала на редкость богатую коллекцию разнокалиберных веснушек.
– Вольно, – разрешила я. И, осмотрев своего нового напарника, махнула рукой: – Садись.
Сама подумала: да-а, измельчал телевизионный народ. Раньше в операторы брали высоких крепких парней формата «косая сажень где надо» – чтобы и аппаратурой можно было нагрузить, как ослика, и в случае чего без штатива снимать, с плеча.
Впрочем, одиннадцатикилограммовые профессиональные «бетакамы» остались в далеком прошлом и в моей девичьей памяти, современная аппаратура куда более компактна, с ней и такой задохлик справится… Да и не планирую я съемки в военно-полевых условиях, авось сдюжит рыжий-рыжий-конопатый.
– Чай, кофе, коньяк, кисель? – спросила я юношу голосом доброй бабушки, у которой, кстати, и позаимствовала эффектную реплику.
Одна знакомая старушка обожала этим вопросом ставить в тупик гостей своей любимой внучки.
– Раф с соленой карамелью! – рыжий снова вскочил. – Это я себе заказал, а вам – мокачино без сахара, правильно?
– Как узнал? – я села, приятно удивленная и осведомленностью, и расторопностью нового напарника.
– Есть еще люди, помнят, – неопределенно ответил рыжий и глянул куда-то вбок.
Я проследила за его взглядом и улыбнулась с пониманием:
– Ах, эти люди… Да, они хорошо информированы.
От барной стойки, помахав мне рукой, отошла дама в стильном брючном костюме.
– Ларка, сколько лет, сколько зим! – Я встала, чтобы символически почмокать воздух у щек стародавней знакомой.
С Ларисой мы вместе учились в универе и одновременно начинали работать в службе новостей, только она довольно быстро решила, что беготня с микрофоном не для нее, и мигрировала из серпентария, как у нас любовно называли редакторскую, в приемную шефа. Там эффектная и неглупая секретарша с дипломом филолога прижилась надолго.
– Мальчик, кофейку нам принеси, – Ларка кивком отогнала рыжика и села на освободившийся стул. – Ленка, ты совсем не изменилась!
– Неправда, я уже не ношу каблуки и миниюбки, – отшутилась я.
– Я тоже, – сказала Ларка с сожалением и вытянула ногу, демонстрируя удобные лоферы. – У меня варикоз, представляешь? Приходится брюки носить.
– Они тебе идут, – сказала я дипломатично и покосилась на часы.
На посиделки со старой знакомой я не рассчитывала, планировала потратить часок на знакомство с Данилой и дальше заниматься делами.
– Да, точно, надо поторопиться! – как-то по-своему поняла меня Ларка. – Выпьем кофе и побежим. Шеф просил позвонить и позвать тебя, а тут ты сама, так удачно вышло! – Она подвинулась, позволяя подоспевшему Даниле расставить на столике стаканы, взяла свой – с чем-то бурым и пенистым: – Ну, за встречу!
Толком пообщаться с новым напарником в присутствии болтливой Ларки, конечно, не получилось, но первое впечатление рыжик произвел приятное, а это уже немало. С некоторыми людьми моментально понимаешь – не сработаемся, даже пытаться не стоит.
– Все, бежим, бежим! – Едва дождавшись, пока я допью свой мокачино, Ларка потянула меня к выходу, заторопилась – заскрипели, засвистели лоферы-скороходы. – Обрадуем Мастодонта!
Вообще-то я сомневалась в том, что Масин будет так уж рад меня видеть, поскольку в прошлом мы с ним не раз расходились во мнениях, спорили и даже ругались.
По молодости лет у меня было очень плохо с субординацией, я считала своим святым долгом ясно дать понять, кто он таков, любому дураку, а Анатолий Ефимович не всегда производил впечатление умного человека. В бизнесе-то он прекрасно соображал, а вот в журналистике – вовсе нет, на этой почве мы с ним и схватывались намертво, как ёкодзуны.
Это, если кто не знает, борцы сумо высшего ранга. Массивные такие товарищи, как сцепятся, так и замрут, пыхтят, стоят непоколебимо…
Но я ошиблась: Мастодонт мне действительно обрадовался.
– Кого я вижу! Ну наконец-то! – Масин ловко вынырнул из-за массивного стола и поплыл мне навстречу, широко разведя руки, как в зачине «Цыганочки».
Я помедлила на пороге начальственного кабинета, дожидаясь продолжения.
Может, Анатолий Ефимович звонко хлопнет в ладоши, ударит ими по коленкам и с задорным «Ай, нэне, нэне!» обойдет меня вкруговую, притопывая и потряхивая плечами, с коих поползет, рискуя свалиться к моим ногам, тяжелый твидовый пиджак? А я ему тогда сразу: «Позолоти ручку, яхонтовый!» – это будет стилистически точно.
Других поводов для нашей срочной личной встречи, кроме обсуждения суммы контракта, я не видела.
Однако Мастодонт не пустился в пляс, ограничился намеком на полуприсед, в коем и обнял меня, но исключительно символически, практически беконтактно.
– Ах, Елена, Елена!
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Анатолий Ефимович! – откликнулась я точно в тон.
Мы растроганно поморгали, глядя друг на друга с фальшивейшими улыбками, после чего Мастодонт вдруг шумно фыркнул, тряхнул головой, развернулся на месте и с ускорением двинулся к своему трону из красного дерева и лаковой кожи, деловито бросив мне через плечо: