– Ну о`кей, – я подумала, что лишняя денежка мне не помешает, это во-первых.
А во-вторых, кто сделает сюжет об уже не чужой мне собаке лучше, чем я сама?
– Иди, собирайся на выход, – велела я Даниле. – И водителя оповести, мы поедем, мы помчимся… за собакой утром ранним…
– И отчаянно ворвемся прямо… Собственно, куда? – похватил и тут же оборвал старую песню о главном мой напарник. – Водиле что сказать? Где эта улица, где этот дом?
Я назвала ему свой собственный адрес и, проводив молодого энтузиаста одобрительным материнским взглядом, взяла еще одну «Белочку».
А ведь хорошо получилось! И домой вернусь не на общественном транспорте, а на служебном автомобиле, и затеянные управдомшей поиски хозяев чудо-собаки предельно усилю сюжетом в вечерних теленовостях!
– Умеют некоторые устроиться, – не без укора заметила вернувшаяся Ларка и спрятала в шкафчик ополовиненную вазочку с конфетами.
– На том стоим, – самодовольно ответила я.
– Ты почему не сказала, что снова работаешь на телевидении? – позвонив мне вечером, обиженно спросила Ирка.
– Потому что я там не работаю, а всего лишь подрабатываю, – миролюбиво объяснила я. – У меня просто разовый заказ, небольшая шабашка.
– И про чудесную собаку ты мне тоже не рассказывала, – упрекнула меня подруга. – Я узнала об этом, как все, из вечерних новостей! А ведь я могла бы помочь, предложить этой чудо-псинке убежище!
– У тебя уже есть одна собака.
– По-твоему, я не могу себе позволить двух? Кстати, это было бы даже хорошо: каждому пацану – по собаке! Точно, да? – подруга явно загорелась новой идеей. – Решено, я сейчас приеду и заберу Анжелку, будет жить вместе с нашей Белкой, Моржик как раз сделал ей вольер на вырост… И звучит прекрасно: Анжела и Белла! А?
– Анжела и Белла – они, если честно… – забормотала я, прикидывая, как бы мне остановить добрую подругу в ее благородном порыве.
Пока я на студии монтировала сюжет о хвостатом ангеле-хранителе многоквартирного дома, мои соседи уже определились: Маринка Лосева оповестила всех жильцов в общем чате, что собирать деньги не нужно, у нашей приемной собаки появился щедрый покровитель. Пожертвованной им суммы должно было хватить не только на содержание Анжелы в течение как минимум года, но и на сооружение капитальной кирпичной будки.
К сообщению прилагались чертеж строения и схематичный план двора с указанием места возведения собачьей резиденции, и я без труда догадалась, что финансирование выделили Золотухины. Не только в благодарность за то, что Анжела отвела от их джипов карающую руку Робина Гада, но и с дальним прицелом – чтобы обзавестись штатным сторожем. Расположение будки должно было открыть ее обитательнице превосходный вид на золотухинские экипажи.
– Поздно уже затеваться с переселением собаки…
– Ну да, десятый час, – по-своему поняла меня Ирка. – Тогда отложим на утро, я позвоню тебе сразу после завтрака. Увидимся-услышимся!
Глава 4
К следователю Игнатову, Антону Романовичу, Данилу с камерой не пропустили. Разрешили пройти только мне, отчего я, заранее против Антона Романовича предубежденная, еще больше уверилась, что мы с этим следователем не сработаемся.
«Фитюлька, а не мужик», – назвал его Мастодонт и, помнится, еще добавил, что надежды на Антона Романовича у него нет никакой.
Я вполне поняла это высказывание своего старого-нового шефа, когда увидела господина-товарища Игнатова.
Надежды на него свободно могли питать нетрадиционно ориентированные мужчины. Для представителя своей профессии следователь Игнатов был слишком изящен, ухожен и моден, то есть выглядел крайне нетипично.
Стрижка с подбритыми височками и вздыбленной с помощью средства для укладки макушкой у него явно была из дорогого барбершопа, ухоженная символическая бородка оттуда же, а ярко-синий костюмчик с укороченными узкими брючками – из мультибрендового магазина молодежной моды, где я совсем недавно пыталась купить новые джинсы сыну, но не преуспела.
Статных парней ростом под два метра и со ступнями сорок пятого размера нынешняя молодежная мода в расчет не принимает, предпочитая ориентироваться на хлипких хоббитов со щиколотками не толще древка знамени ЛГБТ.
Не подумайте чего плохого, я вообще-то вполне толерантна, у меня даже есть такие хорошие друзья, которые на самом деле прекрасные подружки. Но среди представителей суровых мужских профессий я таковых пока что не встречала, а потому на явившееся мне дивное видение – следователя в кургузых штанишках и сияющих лаковых брогах – неприлично засмотрелась.
Под моим неотрывным взглядом видение заволновалось и нервно шаркнуло ножкой в сверкающей туфле с декоративной перфорацией.
– Елена Ивановна? Проходите, садитесь, – ухоженная рука, сверкнув бесцветным лаком на аккуратных ногтях, изящным жестом указала вглубь кабинета.
Я переступила порог и тоже уточнила:
– Антон Романович?
А то мало ли, может, дверь мне открыл не сам хозяин кабинета, а какой-нибудь его подследственный. Брачный аферист нетрадиционной ориентации, например.
– Да, это я, – развеяв мои сомнения, Антон Романович пропустил меня в кабинет и закрыл дверь.
Я огляделась, определяясь с направлением дальнейшего движения.
Кабинет у следователя Игнатова был не персональный – на троих, но я легко определила, какое из имеющихся рабочих мест занимает лично Антон Романович.
Два стола в кабинете оказались старомодными, довольно обшарпанными, с массивными тумбами и выдвижными ящиками, и крайне скудно декорированными стопками папок и файлов. Третий стол прибыл сюда из ИКЕА и представлял собой концептуальный предмет мебели в стиле минимализма из металла и стекла. На прозрачной поверхности лежал перламутровый минибук с яблочком на крышке, рядом – фирменный «молескиновский» блокнот. В специальной подставке из неотбеленного картона ровным заборчиком высились безупречно острые карандаши.
Несколько портил картину стул для посетителей. На него Антон Романович никакого облагораживающего влияния не оказал, сохранив этот казенный предмет мебели в первозданном виде. Странным образом это действовало успокаивающе и даже радовало глаз.
Проходя к стулу, я покосилась на стол в углу, где под прикрытием распахнутой дверцы шкафа кто-то энергично возился, издавая при этом негромкие стуки, звон, шуршание и тихие возгласы, показавшиеся мне ругательными.
– Степа, к нам гостья с телевидения, – укоризненно бросил в сторону шкафа Игнатов, обогнув меня по изящной кривой, чтобы занять свое место за концептуальным столом.
– А у нас ни чая, ни сахара! – расстроенным басом ответили из шкафа, после чего из-за распахнутой дверцы, как из-за театральной кулисы, выглянул стриженный под машинку плечистый парень в непритязательном свитере с вьетнамского рынка. – Здрасьте! – сказал он мне.
Я благосклонно кивнула ему. Вот! Вот нормальный опер!
– Есть матэ, сахарозаменитель в таблетках и капучино со вкусом бейлиса на стевии, – сообщил коллеге Антон Романович, судя по голосу – слегка уязвленный невысказанным, но легко угадывающимся упреком в предосудительном отсутствии гостеприимства. – И я с утра помыл все чашки и ложки с содой, так что они теперь безупречно чистые!
– И пустые, – нормальный опер закрыл шкаф и пошел к двери. – Попрошу у парней растворимого кофейку с рафинадом. Вам сколько сахара, девушка?
– Два кусочка на ложку порошка, если можно, – я признательно улыбнулась.
Вообще-то я предпочитаю натуральный зерновой кофе и пью его несладким, но этот милый молодой человек назвал меня девушкой и по умолчанию признал нормальным человеком – в таком случае я никак не могла проявить солидарность с любителем матэ со стевией!
– Предупреждаю сразу, на многое не рассчитывайте, – брюзгливо сказал мне Игнатов, когда дверь за его приятным коллегой закрылась. – Кое-какой информацией вынужденно поделюсь, – тут он выразительно закатил глаза, не то давая понять, что подчиняется соответствующему распоряжению сверху, не то просто досадуя, – но тайны следствия вам не открою.
– На тайны не претендую.
– И имейте в виду: все строго между нами, не для публики. Фиксировать разговор запрещаю.
Я начала злиться. Запрещает он мне, глядите-ка!
– И как же, по-вашему, я могла бы его фиксировать, когда меня лишили оператора с камерой?
– Ну, у вас наверняка есть диктофон, мобильный телефон…
Я молча достала из сумки упомянутые предметы, демонстративно выложила их на стол, показывая, что они не включены. Съязвила:
– Стенографировать в блокнотике, так и быть, не буду.
– Прекрасно, – Антон Романович откинулся в кресле, свел пальцы ухоженных ручек островерхим домиком. – Так что вы хотите узнать?
– Во-первых, хотелось бы взглянуть на заключение судмеэкспертов о смерти Валерия Антиповца…
– Взглянуть не выйдет, только послушать в пересказе, – перебил меня следователь. – Гражданин Антиповец скончался от отравления.
– Чем?
– Чем конкретно – не скажу вам, потому как это довольно простое аптечное средство. Не хватало еще, чтобы вы раструбили о нем телезрителям, представляю, сколько тогда будет отравлено нелюбимых мужей, жен и тещ!
– Хотите сказать, Антиповца отравила жена? – быстро спросила я.
– Не ловите меня на слове, я ничего такого не говорил!
– Так он сам отравился?
– Возможно, – неправильный следователь полюбовался своими ногтями и скупо добавил информации: – На кофейной чашке, где обнаружился яд, следы рук Антиповца – поверх пальчиков его жены.
– А время смерти? До или после ухода супруги? – я зашла с другой стороны.
– Скорее после, – нехотя ответил Антон Романович. – Тело лежало в кухне, там пол с подогревом, это несколько затруднило… И потом, он звонил жене вскоре после ее ухода из дома.
– Звонил – и что сказал?
Следователь посмотрел на меня как на идиотку:
– Кого, по-вашему, мы могли бы об этом спросить? Они оба мертвы – и Валерий Антиповец, и его жена Валентина. Ее мобильник уничтожен при взрыве. Исходящий вызов был в восемь тридцать две, разговор длился меньше минуты.