Доев, Филипп уезжал проветриться или садился к телевизору, а я открывала книгу Ирвинга. За десять лет совместной жизни Филипп Туссен так и не заметил, что я читаю один и тот же роман. Случалось, мы вместе смотрели какой-нибудь фильм, но даже тут наши вкусы расходились. Филипп часто засыпал в кресле.
Последний поезд Нанси – Страсбург проходил в 23.04, следующий, Страсбург – Нанси, в 04.50, в этом промежутке я и спала. Подняв шлагбаум перед утренним пассажирским, я шла в детскую взглянуть на спящую дочку. Многих успокаивает и утешает вид моря, а у меня была Лео.
Я много лет жила с Филиппом и не злилась на его частые отлучки. Я не чувствовала одиночества – оно отскакивало от меня, не причиняя боли. Одиночество и скука рождаются в пустой душе, мою заполняло множество разных жизней: моя дочь, мое чтение, моя музыка и – главное – воображение. Проводив Лео в школу и закрыв книгу, я включала музыку, бралась за стирку-уборку-готовку и мечтала. Знали бы вы, сколько разных судеб я придумала себе, живя в Мальгранж-сюр-Нанси!
Леониной я занималась каждый день, по многу часов. Филипп Туссен сделал мне лучший из всех возможных подарков, а в дополнение передал дочери свою красоту. Вот только привлечь внимание отца надолго наша малышка не могла – через пять минут он отвлекался на что-нибудь другое. Если Лео задавала Филиппу вопрос, отвечала я. Заканчивала за него фразы. Их отношения были скорее приятельскими, и он даже катал ее на мотоцикле вокруг дома. Недолго, минут десять, потому что скорости Леонина боялась.
Думаю, что с сыном Филипп Туссен легче нашел бы общий язык, а баб он за людей не держал, будь им три года или тридцать лет. Баба никогда не заменит парнишку, с которым можно поиграть в футбол и суперзвуковой космолет. Он не распускает нюни, упав на поле, и ловко управляется с рычагами и рулем. А Леонина – девчонка, ярко-розовая, в блестках.
Она была записана в библиотеку Мальгранж-сюр-Нанси. Ее зал примыкал к мэрии и был открыт дважды в неделю, в том числе в среду после обеда. И каждую среду, пропустив поезд в 13.27, мы брались за руки и отправлялись сдавать прочитанные книги и пополнять запас на неделю. На обратном пути мы заходили в «Казино», Стефани дарила Лео леденец, а я покупала знаменитый «мраморный» кекс от папаши Броссара. В 16.05 я поднимала шлагбаум, заваривала Лео настойку из апельсиновых цветов, наливала себе чай, и мы полдничали.
В три года Леонина начала выходить на крыльцо, чтобы помахать пассажирам каждого проходящего мимо нас поезда. Это стало ее любимой игрой. Некоторые люди тоже ждали встречи с «девчушкой» и смотрели в окно.
В Мальгранж-сюр-Нанси поезда не останавливались, первая станция была с семи километрах, в Бранже. Стефани много раз отвозила нас туда на машине, а возвращались мы поездом Бранж – Нанси: Лео обожала эти «путешествия».
Никогда не забуду, как она пищала от восторга в самый первый раз, наверное, даже парк аттракционов доставил бы ей меньшее удовольствие. Мы проехали мимо нашего дома, и отец помахал ей с крыльца. Поразительно, как радует детей смена ролей…
Рождество 1992 года мы отпраздновали втроем, как и каждый год. Филипп Туссен дал мне чек и сказал: «Покупай что хочешь, но не очень дорогое». Я подарила ему «Pour un homme» от «Карона» и красивые шмотки.
Иногда мне казалось, что я одеваю мужа и выбираю ему косметику, чтобы он продолжал нравиться другим женщинам. И самому себе, что важнее. Потому что, любуясь собственным отражением в зеркалах, ловя на себе восхищенные взгляды, он не замечал меня. Именно этого я и хотела. Мужчина не бросает женщину-невидимку, которая не устраивает сцен, не шумит, не хлопает дверями. Очень практичный вариант.
Для Филиппа Туссена я была идеальной женой, которая не создает проблем. Он никогда не оставил бы меня из-за страсти: я интуитивно понимала, что мой муж одерживает победы, но не влюбляется, женщины «метят» его своими запахами, но не затрагивают душу.
Думаю, у меня в мозгу изначально существовала доминанта: Не вздумай никого беспокоить! Ребенком, в приемных семьях, я говорила себе: Веди себя тихо, может, они тебя и оставят.
Я знала, что наша с Филиппом любовь давно угасла, покинула стены дома и уже не вернется. Хижина на берегу Средиземного моря и соленые поцелуи были всего лишь коротким рецидивом, я привечала Филиппа Туссена, как соседа по комнате в студенческом общежитии, понимая, что раздражать мужа опасно: с него станется исчезнуть и забрать Лео.
Моя дочь получила все заказанные на Рождество подарки: личные книги, пластинку с песней «Голубой пес» в исполнении группы «Nadja»[51], платье принцессы, видеокассеты, куклу с рыжими волосами и новый набор юной колдуньи с двумя волшебными палочками, магическими игральными картами и колодой для гадания. Лео всегда обожала показывать всякие трюки и с детства мечтала стать фокусницей, доставать из шляпы кроликов и отправлять предметы в параллельный мир.
Следующий день был праздничный, поезда ходили реже – один из четырех. Я отдыхала, играла с дочкой и восхищалась ее «исчезательными» трюками с разноцветными платками.
Вечером я собрала ее чемодан. Утром 26 декабря, как и каждый год, родители Филиппа Туссена приехали за Леониной, чтобы увезти ее на неделю в Альпы. Пробыли они в доме недолго, но мать с сыном все-таки уединились на кухне, чтобы пошептаться. Она наверняка отдала ему подарочный чек, я получила конфеты «Пьяная вишня». Не Mon Chéri, классом ниже – Mon Trésor.
На сей раз я стояла на крыльце и махала Лео, когда машина Туссенов-старших отъезжала. Дочка улыбалась, на коленях у нее лежал набор юной колдуньи. Она опустила стекло и сказала: «Увидимся через неделю, мамочка!» – и послала мне три воздушных поцелуя. Я их сберегла.
Каждый раз, когда огромная машина исчезала из виду, я содрогалась от мысли, что могу не дождаться дочь обратно, пыталась не думать о плохом, но заболевала, у меня даже температура поднималась.
Всю следующую неделю я наводила порядок в детской: розовые стены и куклы меня утешали.
Тридцать первого декабря мы с Филиппом Туссеном встретили Новый год у телевизора, ели его любимые блюда. Стефани, как обычно, подарила нам нереализованные подарочные наборы. «Виолетта, – предупредила она, – это нужно употребить до послезавтра, потом все…»
Леонина позвонила 1-го утром.
– С Новым годом, мамочка! С Новым годом, папочка! Я сегодня сдам на первую звезду!
Она вернулась 3-го, сияя румянцем и счастьем. Я успокоилась. Родители Филиппа уехали через час. Лео с гордостью продемонстрировала мне звездочку, приколотую к свитеру.
– Смотри, мамочка!
– Браво, милая!
– Я теперь умею спускаться с горы.
– Браво-браво-бис!
– Можно мне поехать на каникулы с Анаис?
– Кто такая Анаис?
39
Мы не способны разглядеть главное.
– Сейчас никто не умирает.
Отец Седрик, Ноно, Элвис, Гастон, Пьер, Поль и Жак беседуют на моей кухне. У братьев Луччини уже месяц не было клиентов. Все пьют кофе, расположившись за столом, и едят мой шоколадный торт, наслаждаясь, как будто он именинный.
Я закончила с хризантемами. Из открытой двери доносятся голоса.
– Все дело в погоде. Когда на улице хорошо, смертей становится меньше.
– Я сегодня вечером иду на родительское собрание, терпеть это не могу. Каждый учитель наверняка заявит, что мой парень ни черта не делает – кроме глупостей.
– Мы занимаемся очень человечным делом. Встречаемся с растерянными родственниками, для них очень важно, чтобы церемония прошла безупречно, тогда они смогут с достоинством носить траур. Мы не имеем права на ошибку!
– В прошлое воскресенье я крестил двух детей, близнецов, было очень трогательно.
– Наша профессия отличается от других, мы трудимся в сфере эмоционального, а не рационального.
– Но мы и глупостей понаделали немало!
– Ты о чем?
– Да об ошибках, будь они неладны! У каждой семьи свой пунктик, что подходит одним, не годится для других. Бог в деталях, во всяком случае, так говорят. Взять, к примеру, моего последнего клиента: ему было важно одно – чтобы часы надели на правую руку.
– Смотрел вчера по телевизору отличный фильм, с этим актером, блондинистым, ну, вы знаете, фамилия на языке вертится…
– Нельзя делать орфографические ошибки, когда выписываешь свидетельство о смерти, имена и фамилии нужно проверять дважды.
– До скольких работает «Брикомарше»? Нужно купить одну деталь для газонокосилки.
– Все дело в отношении к покойному. Мужа к жене, детей к родителям.
– Я недавно встретил эту милую даму… мадам Дегранж, ее муж работал у Тутагри.
– Осторожно, Гастон, кофе проливаешь.
– И не забывай о религиозном аспекте и о чувствах.
– Парикмахер, ну ты его знаешь, Жанно, жаловался, что у жены проблемы со здоровьем.
– Парадоксально, но из тех, кто к нам приходит, плачут немногие, остальные думают о гробе, кладбище, отпевании.
– А ты что об этом скажешь, старушка Элиана? Хочешь кусочек пирога или тебя приласкать?
– А когда заговариваешь с ними про музыку, тексты, всякие там знаки внимания – много чего надо сделать, – они готовы предоставить свободу выбора нам.
– Что-то мы давно не видели Виолеттиного комиссара…
– Я каждый раз удивляюсь, когда меня благодарят: «Было очень красиво…» Это все-таки похороны, не праздник какой-нибудь.
– Говорю вам, легавый влюбился! Заметили, как он смотрит на нашу Виолетту?
– Людей хоронят пять тысяч лет, но рынок наш сейчас в процессе обновления. Мы, так сказать, отряхиваем с него пыль времен.
– Вчера вечером Одиль приготовила нам утку в карамели.
– Наши похоронные обряды изменились, раньше на День Всех Святых могилы просто усыпали цветами. А теперь люди не живут там, где остались их родители и бабушки с дедушками.
– Не представляю, кто будет нашим следующим президентом… Но только не блондинка