По шкале боли (если таковая существует), войти в школу дочери оказалось труднее, чем на кладбище. В Брансьоне моя мертвая дочка пребывает среди других мертвых, а здесь она – мертвая среди живых.
Бывших одноклассников Леонины в школе уже не было, они теперь учились в коллеже. Я бы не вынесла встречи, узнавания лиц, но не личностей. Те же силуэты плюс опция «жизнь». Ноги, как у кузнечика, лица, утратившие кукольность черт, брекеты, кроссовки огромного размера.
Я шла по коридорам и думала: «Будь Леонина жива, она бы не захотела идти в класс за руку со мной». Одна мамаша сказала мне, что с каждым классом учебы в коллеже ребенок все больше отдаляется от родителей. Да, конечно, но, отправив дочь в летний лагерь, можно потерять сразу все и навсегда.
В первом классе Леонина называла свою учительницу «мадемуазель Клер». Когда милейшая Клер Бертье, проверявшая тетради, подняла голову и увидела в дверях меня, она побледнела. Мы не виделись – ни разу – после смерти Леонины. Клер стало не по себе. Она бы и в мышиную нору забилась, если бы сумела пролезть.
Смерть ребенка обременяет взрослых, старших, посторонних, соседей, торговцев. Они отводят взгляд, избегают вас, переходят на другую сторону улицы. Когда умирает ребенок, для многих его родители тоже «исчезают».
Мы обменялись церемонным «Добрый день!», и я не оставила ей возможности сказать что-нибудь еще, достав фотографию Женевьевы Маньян, ту, где она в смешной шляпке.
– Вы ее знаете?
Удивленная моим вопросом, учительница нахмурилась, взглянула на снимок и ответила, что никогда не видела эту женщину. Я не отступилась:
– Думаю, она здесь работала.
– Здесь? В этой школе?
– Да, в соседнем классе.
Клер Бертье опустила свои чудесные зеленые глаза на фотографию и долго рассматривала лицо Женевьевы Маньян.
– Кажется, теперь я вспомнила… Она была в классе мадам Пьоле, начала работать в середине года, но довольно скоро уволилась. Занималась самыми маленькими.
– Спасибо.
– Зачем вы показали мне снимок? Ищете эту женщину?
– Нет, я знаю, где она живет.
Клер улыбнулась. Так улыбаются сумасшедшим, больным, вдовам, сиротам, алкоголичкам, неграмотным и матерям-потерявшим-своих-детей.
– До свидания, спасибо.
59
Точную высоту дерева можно определить только после его падения.
Я убрала дневник Ирен Файоль в ящик прикроватной тумбочки и время от времени читаю избранные места о себе, но не в хронологическом порядке. В 2008–2015-м она приезжала на мое кладбище, чтобы побыть с Габриэлем. В этот период Ирен делала записи о погоде, любимом человеке, соседних могилах, цветочных горшках и… обо мне.
Жюльен заложил страницы о «даме с кладбища» цветными бумажками, как будто украсил цветами посвященные мне строчки. Я сразу вспомнила рассказ Стефана Цвейга «Письмо незнакомки».
3 января 2010
Сегодня я заметила, что смотрительница кладбища плакала…
6 октября 2009
Выходя с кладбища, я встретила смотрительницу, она улыбалась, с ней шли могильщик, собака и две кошки…
6 июля 2013
Смотрительница часто убирает могилы, хотя это не входит в ее обязанности…
28 сентября 2015
Встретила смотрительницу, она мне улыбнулась, но мыслями была далеко…
7 апреля 2011
Я только что узнала, что муж дамы с кладбища исчез…
3 сентября 2012
Дом дамы с кладбища был заперт на ключ, ставни она тоже закрыла. Я спросила у одного из могильщиков, в чем дело, и он объяснил, что на Новый год и 3 сентября смотрительница никого не хочет видеть. Помимо летнего отпуска, это единственные дни, когда она просит профсоюз прислать человека на замену.
10 августа 2013
Я покупала цветы и узнала, что дама с кладбища уехала в отпуск в Марсель. Мы могли там встречаться…
Открывая дневник на страницах, не помеченных Жюльеном, я чувствую, что вторгаюсь в комнату Ирен и шарю под матрасом. Совсем как ее сын, когда принялся разыскивать Филиппа Туссена. Я ищу Габриэля Прюдана.
Некоторые слова я разобрать не могу – почерк у Ирен такой же плохой, как на рецептах, выписанных врачом. Она писала шариковой ручкой буквы, похожие на мушиные лапки.
После ночи любви в голубой комнате Габриэль Прюдан и Ирен Файоль покинули гостиницу порознь.
Номер полагалось освободить к полудню. Габриэль позвонил портье и сказал, что останется еще на сутки. Закурил, погладил спину Ирен подушечками пальцев и объяснил – между двумя затяжками:
– Хочу, чтобы выветрился хмель, вчера много выпил, но, главное, нужно протрезветь от вас.
Ей это не понравилось. Она услышала: «Я должен избавиться от вас, прежде чем выйти отсюда…»
Ирен встала, приняла душ и оделась. Она впервые после свадьбы не ночевала дома. Габриэль заснул, даже не затушив до конца сигарету.
Ирен открыла мини-бар. Достала бутылку воды, сделала глоток, заметила, что он за ней наблюдает, надела пальто.
– Останьтесь ненадолго.
Ирен вытерла губы тыльной стороной ладони. Жест восхитил Габриэля, как и ее кожа, взгляд, волосы, собранные в конский хвост черной резинкой.
– Я уехала из дома вчера утром. Должна была доставить цветы в Экс и сразу вернуться… Мой муж наверняка уже заявил об исчезновении.
– А вам не хочется исчезнуть?
– Нет.
– Живите со мной.
– Я замужем, у меня сын.
– Разведитесь и заберите мальчика с собой. Я неплохо лажу с детьми.
– Никто не разводится по мановению волшебной палочки. Послушать вас – все совсем просто.
– Но все и правда просто.
– Я не хочу потом присутствовать на похоронах мужа. Вы оставили жену – и она умерла.
– Не будьте злюкой.
Она открыла сумочку, проверила, на месте ли ключи от машины.
– Я не злюка, а реалистка. С людьми так не расстаются. Если можете легко все бросить и начать заново в другом месте, не думая о чувствах других людей, тем хуже для вас.
– Каждый человек проживает свою жизнь.
– Нет. Нужно считаться и с жизнями окружающих.
– Знаю, знаю, я трачу жизнь, защищая их в суде.
– Защищаете. Жизнь тех, кого не знаете. Это почти… легко.
– Ну вот, мы уже упрекаем друг друга, хотя провели вместе всего одну ночь любви. Кажется, мы торопимся.
– Ранит только правда.
Он повысил голос:
– Я ненавижу правду! Нет никакой правды! Как и Бога… И то, и другое придумали люди!
Она пожала плечами:
– Меня это не удивляет.
Он послал ей опечаленный взгляд.
– Уже… Я вас уже не удивляю.
Она кивнула, улыбнулась краешком губ и не прощаясь вышла за дверь.
Ирен спустилась на первый этаж, вышла на улицу и попыталась вспомнить, где вчера оставила свой фургончик. Она искала его на прилегающих к отелю улицах, перед витринами с объявлениями о последних зимних скидках и была готова вернуться в номер и кинуться в объятия Габриэля, но тут заметила машину в глубине тупика. Припаркована она была кое-как, двумя колесами на тротуаре.
В глубине тупика. Кое-как. Да какая разница! Нужно возвращаться к Полю с Жюльеном.
В салоне было противно накурено, она открыла окна, наплевав на холод, и поехала в Марсель. Прямо домой, не заглянув в розарий.
Поль ждал ее. Когда она открыла дверь, он воскликнул: «Это ты?» Муж чуть с ума не сошел от беспокойства, но об исчезновении не заявил – знал, что это может случиться. Всегда знал. Слишком уж красивой, неразговорчивой и замкнутой она была.
Ирен попросила прощения. Сказала, что на кладбище неожиданно встретила вдовца, лишившегося всей семьи, и ей пришлось включиться, помочь, короче – взять на себя все хлопоты.
– Что значит – все?!
– Все…
Поль никогда не задавал вопросов. Считал их принадлежностью прошлого, а он жил настоящим.
– В следующий раз сразу звони мне.
– Ты ел?
– Нет.
– Где Жюльен?
– В школе.
– Ты голоден?
– Да.
– Приготовлю пасту.
– Давай.
Она улыбнулась, пошла на кухню, достала кастрюлю, налила воды и поставила ее на огонь, добавив соль и специи.
Ирен действовала «на автопилоте» и вспоминала спагетти, которые они с Габриэлем ели накануне, прежде чем заняться любовью.
Поль подошел, прислонился к ней, поцеловал в затылок.
Она закрыла глаза.
60
Воспоминание не умирает, оно просто засыпает.
Парижанки приехали на минивэне с чемоданами, теплыми одеялами, циновками, платьями в цветочек, «рвотными» пакетами и радостными воплями. Они тараторили, кудахтали, пищали, визжали, им было от шести до девяти лет. Некоторых я знала – видела год назад. Четверых привезут позже на машине, двух из Кале и двух из Нанси.
Я никогда не любила девчонок, они напоминали мне сестер, которых я не выносила. Слава богу, что у меня родились два крепких мальчика. Они орут и дерутся, но не плачут.
Математика мне никогда не давалась. Как, впрочем, и другие предметы. Но я знаю, что такое коэффициент вероятности – сволочная жизнь научила, вбила в башку. Чем больше число, тем вероятней, что событие произойдет. Но там число было крошечным. Дыра на триста душ, где я два года работала на подмене.
Увидев, как она вышла из машины, бледненькая от усталости – наверное, укачало в дороге, – я сразу подумала о сходстве, а не о вероятности, будь она трижды неладна. Я сказала себе: «Ты ненормальная, старушка. Видишь зло повсюду».
Я ушла на кухню, чтобы спечь малышне блинчики. Девочки устроились за столами, на которых стояли кувшинчики с водой и гренадиновый сироп. Они радостно захлопали в ладоши, когда я внесла гору блинчиков с сахаром, и мгновенно их слопали.
Когда директриса устроила перекличку и малышка, услышав свою фамилию, ответила: «Здесь!» – я чуть не упала в обморок. Та самая фамилия…