Филипп считал, что Виолетта в Марселе, у Селии, в отшельничестве. А она вот здесь – совсем в другом месте, с другим мужчиной! И улыбается. После смерти Леонины Филипп видел улыбку жены всего раз.
Полгода Виолетта каждое второе воскресенье отправлялась на кладбище. Брала красную машину дурынды из «Казино» и якобы ехала на могилу дочери. Она его дурачила! Старик – любовник Виолетты? Или есть кто-то еще? Как они познакомились? Где? Бред! Его жена не способна завести другого мужика!
Он спрятался за большим каменным крестом и некоторое время наблюдал за ними. Они скрылись в доме у входа на кладбище. В семь вечера старик вышел, чтобы запереть решетку. Значит, он и есть смотритель про́клятого места. Его жена спит с кладбищенским сторожем! Филипп рассмеялся, зло, неприятно. Почувствовал свирепое желание убить, изуродовать, уничтожить.
Виолетта осталась внутри. Он видел в окно, как она накрывает стол на двоих, как всегда делала дома, обвязав талию полотенцем. Это причинило ему такую боль, что он до крови прикусил палец. В детстве Филипп обожал вестерны. Особенно ему нравились сцены, где мужественному ковбою извлекали пулю из живота, а он, чтобы не кричать, прикусывал зубами деревяшку. Виолета вела двойную жизнь, а он ничего не подозревал. Наступила ночь. В доме погасили свет. Закрыли ставни. Она осталась у старика. Филипп получил подтверждение.
Два месяца назад он запретил жене возвращаться в Бургундию. Испугался, услышав ее рассказ о Маньян. Понял, что Виолетта вот-вот узнает о его связи с женщиной, которая в роковые каникулы работала в замке на кухне.
Теперь же история выглядела иначе. У нее любовник, потому-то по пятницам, накануне поездок на кладбище, она выглядит совсем иначе, не такой подавленной.
Филиппу пришлось перелезть через стену. От злости он что было сил долбанул ногой по двери, выходящей на улицу, и умчался на мотоцикле.
Около десяти вечера он был на улице, где жила Маньян. У ее дома стояла машина с синей мигалкой на крыше, по дому ходили полицейские. Под фонарями столпились соседки в халатах и обсуждали случившееся. Преобладало мнение, что «на этот раз Фонтанель перестарался».
Филипп развернулся и поехал на восток – прямо по адресу, где к его услугам всегда были сговорчивые женщины.
71
Через открытое окно мы вместе смотрели на жизнь, любовь, радость. Мы слушали ветер.
Дневник Ирен Файоль
22 октября 1992
Вчера вечером я услышала голос Габриэля в теленовостях. Он говорил о «защите женщины, которая от меня ушла». Ничего подобного он, конечно, не произносил, это мой мозг совершил подмену.
Поль помогал мне готовить ужин на кухне, «ящик» работал в соседней комнате. Я так изумилась тональности его речи, о которой мечтала в самых прекрасных снах, что выронила из рук кастрюлю с кипятком и обожгла лодыжки. Поль запаниковал, раскричался, начал суетиться, решил, что меня трясет из-за ожогов.
Он приволок меня в гостиную, усадил на диван перед экраном, прямо напротив Габриэля, находившегося внутри прямоугольника, в который я никогда не вглядываюсь. Поль накладывал марлевые компрессы, а я следила за Габриэлем в суде. Ведущий сообщил, что на неделе мэтр выступал на процессе в Марселе и добился оправдания трех из пяти подзащитных, обвинявшихся в коллективном побеге. Процесс закончился накануне.
Габриэль был совсем рядом, а я не знала! А если бы и знала? Что бы ты сделала? Попросила бы о встрече? Сказала бы: «Пять лет назад я сбежала, потому что не захотела бросать семью. Пять лет назад я испугалась вас, испугалась себя. Но знаете что? Я не переставала о вас думать».
Из своей комнаты появился Жюльен и сказал отцу, что меня нужно везти в больницу. Я отказалась. Они некоторое время препирались, потом нашли в аптечке тюбик «Биафина», а я все смотрела, как Габриэль жестикулирует перед журналистами. Я видела, с какой страстью он защищает людей, и хотела превратиться в Миа Фэрроу из фильма Вуди Аллена «Пурпурная роза Каира».
А меня он стал бы защищать? Нашел бы смягчающие обстоятельства моему поступку?
Как долго он ждал меня за рулем кабриолета? Когда сдался и уехал? В какой момент понял, что я не вернусь?
Слезы текли по щекам, как вода из крана.
Поль выключил телевизор.
Я потеряла сознание.
Муж и сын решили, что от боли, и вызвали семейного врача. Он осмотрел меня и сказал, что ожоги, слава богу, поверхностные.
Я не спала всю ночь.
Увидев Габриэля, услышав снова этот голос, я поняла, как сильно мне его не хватало.
На следующее утро Ирен нашла номер адвокатского бюро кабинета Габриэля. Он по-прежнему находился в Маконе, департамент Сона-и-Луара. Она сказала, что хотела бы встретиться с мэтром, ей ответили, что он страшно загружен, увидеться с ним получится через много месяцев, а вот с двумя его компаньонами договориться легче. Ирен сообщила, что торопиться ей некуда и она дождется мэтра Прюдана, назвала свою фамилию и продиктовала телефон. Не дома – розария. Ей задали вопрос, какого рода у нее дело, Ирен помедлила, потом сказала: «Мэтр Прюдан уже в курсе». Ей назначили встречу – через три месяца.
Габриэль объявился через два дня. Ирен собиралась поднять решетки, когда услышала звонок, решила, что это по поводу заказа, подскочила, схватила трубку и приготовилась записывать ручкой с изжеванным колпачком. Он сказал: «Это я». Она ответила: «Добрый день».
– Ты звонила?
– Да.
– Я всю неделю выступаю в Седане. Хочешь приехать?
– Да.
– Тогда до скорого.
Он повесил трубку.
Ирен нацарапала на бланке заказа: «Седан» – в графе «Пометка отправителя».
Две тысячи сто километров. Через всю Францию. По длинной прямой линии.
Она выехала из Марселя около десяти, на поезде, сделала несколько пересадок. На вокзале Лион-Перраш, в туалете, попудрилась перед зеркалом, слегка подкрасила губы. Стоял апрель, и она была в бежевом плаще. Ирен улыбнулась, собрала волосы в хвост черной резинкой. Купила сэндвич на бескорковом хлебе, зубную щетку и лимонную зубную пасту.
В Седан она добралась к девяти вечера. Села в такси и попросила шофера отвезти ее в суд. Она знала, что найдет Габриэля в ближайшем кафе или ресторане, он не из тех, кто рано возвращается в отель. Предпочитает пристроить папку на край столика, заказать пиво, тарелку жареной картошки и поработать. Потом съесть блюдо дня и выпить вина. Габриэлю требовалось чувствовать вокруг себя жизнь, он ненавидел гостиничную тишину, «казенные» занавески и белье, необходимость включать телевизор, чтобы создать «эффект присутствия».
Она заметила его через окно – за столиком, еще с тремя мужчинами. Габриэль говорил, не выпуская изо рта сигарету. Они успели заляпать скатерть и расстегнули воротнички рубашек, бросив галстуки на спинки стульев.
Заметив ее на пороге, он поднял руку и позвал:
– Ирен! Иди к нам!
Тон подразумевал, что она случайно шла мимо – возвращаясь домой.
Она поздоровалась.
– Представляю тебе моих коллег Лорана, Жан-Ива и Давида. Господа, это Ирен, женщина моей жизни.
Юристы улыбнулись. Видимо решили, что Габриэль пошутил. Словно ничем иным подобное, с позволения сказать, высказывание быть не могло: мол, знаем-знаем, сколько «женщин жизни» было и еще будет у мэтра.
– Садись. Ты голодна? Ничего не хочу слышать, ты обязательно должна поесть. Мадемуазель Одри, дайте нам меню, пожалуйста. Что будешь пить? Чай? Брось, никто в Седане не пьет чай! Принесите нам еще одну бутылку красного сухого «Вольне» 2007 года, мадемуазель Одри, будьте так любезны! Сейчас ты увидишь… боже, что я говорю – попробуешь настоящее чудо, жемчужину. Твое место рядом со мной.
Один из адвокатов уступил Ирен свой стул. Габриэль взял ее руку и поцеловал, прикрыв глаза. Ирен заметила на безымянном пальце обручальное кольцо. Из белого золота.
– Я рад, что ты здесь.
Ирен ела рыбу и слушала разговор, не вникая в смысл слов, как фанатка, которая пересекла всю страну ради ночи любви с рок-звездой и не может дождаться, когда же кончится концерт и они останутся наедине.
Ей хотелось исчезнуть. Она сожалела о своем порыве и прикидывала, как бы ей встать, не привлекая внимания, найти запасный выход или дверь черного хода, бегом добежать до вокзала и вернуться домой, где можно будет лечь в собственную постель, на простыни, надушенные алоэ-вера. Она попросила у официантки зеленого чая. Габриэль время от времен спрашивал: «Все хорошо?» «Тебе не холодно?», «Пить не хочешь?», «Не проголодалась?».
Они закончили и одновременно поднялись с мест. Габриэль подошел к бару, чтобы оплатить счет. Ирен молча наблюдала за ним.
Пошел дождь. Возможно, погода испортилась давно, Ирен не заметила, потому что все сильнее раздражалась на себя. Как она могла уехать с дамской сумочкой, чековой книжкой и несколькими купюрами в кошельке? «Совсем обезумела? – спрашивала она себя. – На тебя не похоже. Ты, такая благоразумная, повела себя как восторженная малолетка!»
Габриэль одолжил у администратора зонтик, пообещав вернуть следующим утром, взял Ирен под руку, и они догнали его коллег. Он не отпускал ее от себя ни на шаг.
В холле отеля «Арденны» они взяли у портье ключи и вошли в лифт. Двое вышли на третьем этаже. «Пока, ребята, до завтра…» Третий адвокат жил на пятом. «Спокойной ночи, Давид, до завтра».
– В 07.30 в кафетерии?
– Идет.
Путь от четвертого этажа до шестого они проделали вдвоем. Габриэль не спускал с Ирен глаз.
Дверь лифта открылась, и они прошли длинным темным коридором до номера 61. Габриэль отпер дверь, и на Ирен пахнуло застоявшимся табачным дымом. Стены были оранжевые, с имитацией марокканской штукатурки[83].
Габриэль извинился, прошел первым, зажег везде свет и скрылся за дверью ванной. Ирен не знала, куда пристроить плащ, не понимала, что делать с собой, и застыла у порога, как манекен в витрине или парковая статуя на постаменте. Она смотрела на открытый чемодан Габриэля с умело сложенными рубашками, свитерами, парами носок и спрашивала себя, кто гладил воротнички и собирал вещи.