Появился Габриэль, улыбнулся ей, сказал:
– Ну что же ты, входи, раздевайся.
Увидев выражение ее лица, он расхохотался.
– Я о плаще.
– …
– Ты сегодня на удивление молчалива.
– Зачем вы меня позвали?
– Захотел – и позвал. Хотел тебя увидеть. Я всегда хочу тебя видеть.
– А как же кольцо?
Он сел на кровать. Она наконец сняла плащ.
– Мне сделали предложение, и я не смог отказаться. Трудно сказать «нет» женщине. Мужчины так не поступают. Ну а ты? Все еще замужем?
– Да.
– Значит, мы на равных. Это называется «паритет».
– …
– Я часто вижу тебя во сне.
– Я тоже.
– Мне тебя не хватает. Иди сюда.
Ирен села рядом с Габриэлем, но не плечом к плечу, оставила зазор, поперечную линию.
– Вы уже изменяли жене?
– С тобой будет не измена, а предательство.
– Почему вы снова женились?
– Я же сказал – она попросила.
– Вы ее любите?
– К чему этот вопрос? Ты бросишь мужа ради меня? Я не обязан отвечать. Ты в замешательстве, Ирен, ты не свободна и никогда не будешь. Раздевайся. Сними все. Хочу смотреть на тебя.
– Погасите свет.
– Ни за что. Между нами не может быть ложной стыдливости.
– Полагаете, друзья приняли меня за вашу девку?
– Они мне не друзья, а коллеги. Снимай одежду.
– Только одновременно с вами.
– Договорились…
72
О, Иисус, оставь мне мою радость.
Пусть тот, кто сотворил птиц, превратит меня в героя.
А дождь все идет и идет. Дворники стряхивают воду с наших отражений в лобовом стекле.
Натан спит на заднем сиденье. Я часто оборачиваюсь проверить, как он, потому что давно не видела спящего ребенка. Время от времени приемник выдает несколько музыкальных фраз и умолкает на повороте. Мы с Жюльеном говорим об Ирен и Габриэле.
– После седанского эпизода они часто виделись.
– Как вы переживаете то, что узнали о матери?
– Честно? Мне кажется, что я прочел историю чужой женщины. И, кстати, дарю вам ее дневник, мне он не нужен. Присовокупите его к регистрационным журналам.
– Но…
– Я настаиваю! Сберегите его.
– Вы все прочли? С первой до последней страницы?
– Несколько раз. Особенно внимательно те места, где она пишет о вас. Почему вы не сказали, что были знакомы?
– Это трудно назвать знакомством.
– Вы играете словами, Виолетта, и запутываете все на свете самым невероятным образом! Мне до сих пор не удалось расколоть вас. Вы – самая упрямая из моих подследственных… Попади вы ко мне на допрос, я бы рехнулся.
Я заливаюсь смехом.
– Вы напоминаете мне одного друга.
– ?..
– Его звали Саша. Он спас мне жизнь… Тем, что смешил. Совсем как вы.
– Почту это за комплимент.
– И будете правы. Куда мы едем?
– На Пардон.
– …
– Так называется улица в Ла Бурбуль. Там родился мой отец. И до сих пор живут мои родственники… Иногда они заключают браки.
– Они спросят, кто я такая.
– Я скажу: моя жена.
– Вы с ума сошли!
– Еще не совсем…
– Что мы подарим новобрачным?
– Они не слишком молодые. Хорошо пожили, прежде чем встретились. Моей кузине шестьдесят один год, ее будущему мужу – полтинник. Километрах в двадцати отсюда есть заправка, найдем там всякие смешные подарочки. Кроме того, Натан должен переодеться.
– Я уже переоделась.
– Вы всегда одеты… как надо. Для любой церемонии – что для свадьбы, что для похорон.
Я снова хохочу.
– А вы как же? Не переодеваетесь?
– Ни за что. Ношу джинсы и свитер зимой, джинсы и футболку летом.
Он улыбается.
– Вы правда собираетесь отовариться на заправке?
– Честью клянусь.
Жюльен заливает бензин в бак, а мы с Натаном идем в магазинчик. Я держу его за руку. По старой привычке. Такое не забывается. Жесты – часть нашей натуры. Как цвет волос, знакомый запах, сходство. Как же давно я не держала в своей руке детскую ладошку! Маленькие пальцы Натана крепко цепляются за мои, он напевает что-то незнакомое.
Мы входим. Я чувствую невероятную легкость. Натан счастливо изумлен количеством шоколадок и конфет на кассах.
Я подхожу к дверям мужского туалета и говорю:
– Буду ждать тебя здесь.
– Ладно.
Натан закрывается в кабинке с рюкзаком, где лежат его вещи, и ровно через пять минут появляется в роскошной тройке из серого льна и белой рубашке.
– Какой же ты красивый, Натан!
– У тебя есть гель?
– Гель?
– Для волос.
– Сейчас поищу на полках.
Пока мы ходили вдоль полок, Жюльен успел купить два романа, книгу кулинарных рецептов, коробку пирожных, барометр, салфетки всех цветов, карту Франции, три DVD, альбом лучших киномелодий, карту мира, анисовые леденцы, мужской дождевик, дамскую соломенную шляпу и плюшевую игрушку. Я прошу кассира запаковать все в подарочную бумагу, ее не оказывается, он с улыбкой произносит: «Тут у нас не «Галери Лафайет», а А89!» Жюльен находит большую матерчатую сумку с логотипом WWF[84] и складывает в нее все покупки. Натан просит купить ему «клейкие листочки»: он сможет сделать панду цветной, нарисовать вокруг нее бамбук и голубое небо. «Гениальная идея, малыш!» – радуется Жюльен.
Я чувствую себя другой женщиной, сменившей кожу на чью-то чужую. Как Ирен, которая в Антибе переоделась из всего бежевого в цветное и босоножки.
Мы с Натаном наконец обнаруживаем гель для волос – последнюю банку! – с надписью на этикетке «Стальная фиксация». Берем три зубные щетки, пачку влажных салфеток и издаем победный клич. Я начинаю смеяться – в третий раз – и не могу остановиться.
Натан ликует и скрывается за дверью туалета, отсутствует недолго и являет себя нам в образе «безумного дикобраза». Наверное, использовал всю баночку целиком. Во взгляде Жюльена читается сомнение, но он молчит.
– Я красивый?
Мы отвечаем хором.
73
Никакой экспресс не умчит меня к блаженству, ни одна колымага не причалит к нему, у «Конкорда» не будет твоего размаха, и корабль не доплывет. Сумеешь лишь ты один.
Сентябрь 1996
Дни Филиппа были организованы раз и навсегда и проходили одинаково. Он вставал в девять. Съедал первый завтрак, приготовленный Виолеттой, – кофе с молоком, гренки, мягкое масло, вишневое желе. Принимал душ и брился. До часа дня катался на мотоцикле по деревенским дорогам, каждый день рисковал жизнью, резко ускоряясь там, где не было полицейских с радарами. Обедал с Виолеттой.
До четырех, а то и до пяти играл в «Mortal Combat»[85] на игровой приставке MegaDrive. Потом снова седлал мотоцикл и ездил до семи. Ужинал с Виолеттой. Шел пешком на Гран-Рю, сказав жене, что ему необходимо размяться, а на самом деле встречался с любовницей или развлекался на вечеринке развратников в адресе. Возвращался Филипп не раньше часа-двух ночи. Если погода была дождливая или его одолевала лень и ничего не хотелось делать, он смотрел телевизор. Виолетта была рядом – читала или тоже смотрела выбранный им фильм.
Застав жену две недели назад со смотрителем кладбища, он стал смотреть на нее иначе. Подглядывал краешком глаза. Спрашивал себя, думает ли она о старике, звонит ли ему, пишет ли.
Уже неделю, возвращаясь домой, он нажимал на кнопку повтора последнего вызова, но систематически попадал на неприятный голос матери, которой звонил накануне или два дня назад, и вешал трубку.
Раз в два дня он был обязан звонить ей. Таков был ритуал. Она всегда произносила одни и те же слова: «Все в порядке, мой мальчик? Ты хорошо ешь? Высыпаешься? Чувствуешь себя нормально? Будь осторожен на дороге. Не порти глаза видеоиграми. Что твоя жена? Работает? В доме чисто? Она стирает простыни каждую неделю? Я слежу за твоими счетами. Не тревожься, недостатка ни в чем нет. На той неделе твой отец сделал взнос по страховке. У меня снова боли. Как же нам все-таки не везет. Люди только разочаровывают меня. Остерегайся их. Твой отец совсем теряет уверенность в себе. Хорошо, что я все еще могу приглядывать за вами. До скорого, дорогой». Всякий раз, повесив трубку, Филипп чувствовал дурноту. Мать все сильнее раздражала его – как лезвие бритвы. Иногда он спрашивал себя, есть ли у нее новости о Люке. Он скучал по дяде, а отсутствие Франсуазы просто испепеляло его. Но мать всегда отвечала одно и то же – чаще раздраженно, иногда – опечаленно, если хотела сказать гадость: «Прошу тебя, не говори со мной об этих людях!» Франсуазу и Люка она запихивала в один и тот же мусорный мешок.
За исключением выводящих его из себя бесед с матерью, жизнь Филиппа шла как по накатанному. Он остался тем Филиппом Туссеном, которого Франсуаза проводила в 1983 году на вокзал в Антибе: капризным мальчишкой. Несчастливым ребенком.
Два известия, полученные с интервалом в пять минут, остановили плавное течение дней. Одно пришло по почте.
Он сидел за столом и поглощал теплые хрустящие тосты, когда Виолетта сообщила, что их переезд будет автоматизирован в мае 1997-го. За восемь месяцев им нужно найти работу. Она положила конверт на стол, между вареньем и топленым маслом, и отправилась опустить шлагбаум. Было 09.07.
Я потеряю Виолетту. Об этом в первую очередь подумал Филипп, прочитав официальное извещение. И сдерживающего начала не останется. Дом и работа держали их вместе – он сам не знал почему. Нить была тонкой, почти невидимой. Общей оставалась только закрытая навечно дверь в комнату Леонины. Лишившись шлагбаума, она навсегда уедет к кладбищенскому старику.
В кухонное окно он увидел, что Виолетта разговаривает с какой-то женщиной, и не сразу узнал ее. Решил, что одна из любовниц явилась разоблачить его, – но не встревожился, женщины, с которыми он имел дело, не были ревнивицами. Никакого риска… Он марался в грязи, пачкал Виолетту, но не рисковал.