Все двадцать пять минут, что мы ехали на вокзал, я напропалую врала Стефани. Втюхала ей ту же историю, что и Филиппу Туссену: у Селии аппендицит, нужно покараулить Эмми. Стефани не умеет врать: скажи я ей правду, она выдала бы меня, сама того не желая.
Стефани отпросилась на час и повезла меня в Нанси. Мы почти не разговаривали. Она хвалила новую марку биосухарей – несколько месяцев назад на полках «Казино» появились разные биологические продукты. И моя подруга рассуждала о них, как о Святом Граале. Я не слушала. Мысленно перечитывала письмо Саши. Перенеслась в его сад, потом в его дом, на его кухню. Я торопилась. Смотрела на белого тигренка, висевшего на зеркале, и подбирала правильные слова и нужные аргументы, чтобы убедить Филиппа Туссена переехать и согласиться на работу смотрителя кладбища.
Я добралась до Лиона, пересела в поезд на Макон, потом на междугородний автобус, ехавший мимо замка, и закрыла глаза, пока он не остался позади.
Я толкнула дверь своего будущего дома ближе к вечеру. День почти угас, было ужасно холодно, и у меня сразу треснула губа. В доме приятно пахло, должно быть, Саша зажигал ароматические свечи и снова надушил платочки любимыми духами. Увидев меня, он улыбнулся и сказал:
– Будь благословенна доблесть обмана!
Мой друг чистил овощи. Рука у него чуть дрожала, и он держал нож осторожно, как драгоценный камень.
Мы поели минестроне, суп был восхитительно густой. Поговорили о саде, грибах, песнях и книгах. Я спросила, куда он отправится, если нас возьмут на работу. Он ответил, что все предусмотрел. «Буду путешествовать, останавливаться, где захочется. Пенсия у меня такая же «тощая», как я сам, но мне хватит. Перемещаться по миру можно и во втором классе или автостопом». Саша жаждал познавать неведомое. Встречаться с немногочисленными друзьями. Совершенствовать их сады, а если таковых не окажется – тем лучше! – сажать деревья и цветы.
Центром притяжения для него была Индия. Со своим лучшим другом Сани, индусом, он познакомился в детстве. Сын посла, Сани с 70-х годов жил в Керале, и Саша много раз к нему ездил, в том числе со своей женой Вереной. Сани крестил Эмиля и Нинон. Саша хотел «встретиться со смертью» в Индии, так он всегда говорил.
На десерт был молочный рис, приготовленный накануне в стеклянных баночках из-под йогурта. Я зачерпнула ложкой с самого дня, чтобы достать карамель, и Саша сказал изменившимся голосом:
– Лишившись семьи, я очень сильно похудел. Я всегда боялся умереть первым и оставить их одних, без помощи и защиты. Думал: «А что, если они будут голодать? А вдруг замерзнут? Кто их утешит? Кто обнимет?» Когда уйду я, обо мне никто не заплачет. Я уйду, легкий и свободный от груза заботы о них.
– Я буду оплакивать вас, Саша.
– Не так, как жена и дети. Иначе. Как друг. Ты сама знаешь, что ни по одному человеку не станешь печалиться, как по Леонине.
Саша вскипятил воду для чая, сказал:
– Как же я рад тебя видеть, Виолетта! Ты ведь тоже мой настоящий друг, так что жди моих набегов. В отсутствие твоего мужа.
Он включил музыку, сонаты Шопена. И заговорил о живых и мертвых. О завсегдатаях. О вдовах. О самом тяжком – похоронах детей. Никто никому ничем не обязан, но персонал кладбища и служащих похоронного бюро связывает истинная солидарность. Взаимовыручка. Взаимозаменяемость. Могильщик может заменить «носильщика», который может заменить мраморщика. Который может заменить сотрудника похоронного бюро, который может заменить охранника, когда один из них не чувствует в себе сил пережить трудные похороны. Незаменим только кюре.
– Ты все сама увидишь и услышишь. Жестокость и ненависть, утешение и страдание, злобу и раскаяние, тоску, и радость, и сожаления. Все общество, все расы и все религии на нескольких гектарах земли.
В повседневности нужно помнить о двух вещах: не запирать посетителей – некоторые теряют ощущение времени, и остерегаться краж – люди частенько забирают с соседних могил свежие цветы и даже таблички («Моей бабушке», «Моему дяде» или «Моему другу» годятся для любой семьи).
– Стариков будет больше, чем молодых, которые уезжают учиться или работать и редко навещают могилы. А если приходят, то чаще всего – увы! – к ровеснику. Завтра 1 ноября, самый важный день года. Придется помогать тем, кто редко бывает на кладбище.
Саша показал мне, где лежат планы кладбища, карточки с именами усопших за последние полгода (они хранились в сарае рядом с домом, со стороны кладбища). Все остальные зарегистрированы в мэрии.
Я подумала, что Леонину тоже классифицировали. Такая юная – и уже занесена в графу официального документа.
На карточках для каждой могилы были выписаны фамилия, дата смерти и номер места.
В дни церемоний необходимо следить, чтобы провожающие не топтались на соседних могилах, и помнить, что один из трех могильщиков – неуклюжий растяпа.
У некоторых родственников будет разрешение на проезд на машине. Их легко опознать по шуму двигателя, в основном это старички на «Ситроенах».
– Все остальное будешь познавать «в процессе». Один день не похож на другой, – Саша ухмыльнулся. – Я мог бы написать роман или панегирик живым и мертвым. Наверное, так и сделаю, когда в сотый раз дочитаю «Правила виноделов».
Первый список Саша составил в новой школьной тетрадке. Написал имена кошек, живущих на кладбище, их характеристики, пристрастия в еде и привычки. Он соорудил кошачье «гнездо» из старых свитеров и одеял, выложив дно бересклетом, и поставил его у левой стены дома, а могильщики помогли ему соорудить на зиму теплое сухое убежище. Он записал адреса ветеринаров из Турнюса, отца и сына, которые приезжали вакцинировать и стерилизовать животных с пятидесятипроцентной скидкой. О собаках, спящих на могилах покойных хозяев, тоже придется заботиться.
На другой странице были зафиксированы – ха-ха! – фамилии могильщиков. Их имена, прозвища, привычки и полномочия. Адреса и функции братьев Луччини. И, наконец, фамилия служащего мэрии, регистрирующего смерти.
Закончил Саша следующей фразой: «Людей опускают в землю на этом кладбище уже двести пятьдесят лет, и это еще не конец».
Остальные, чистые страницы, он заполнял два дня. Писал о саде, овощах, цветах, фруктовых деревьях, временах года и посадках.
В День Всех Святых тонкий слой инея покрыл землю в саду. Ночью мы с Сашей собрали последние летние овощи. Закутались, взяли фонарики и работали. Саша спросил, что я почувствовала, узнав о самоубийстве Женевьевы Маньян.
– Я всегда считала, что дети не зажигали газ на кухне, что кто-то не затушил окурок или что-то в этом роде. Думаю, Женевьева Маньян знала правду и не могла этого вынести.
– Ты бы хотела узнать?
– После смерти Леонины только это и заставляло меня держаться. Сегодня для нас обеих важны лишь цветы.
Мы услышали, как перед кладбищем остановилась машина первых посетителей. Саша пошел открывать ворота. Я решила составить ему компанию. Он сказал: «Ты привыкнешь к часам работы. К чужому горю. Ты ни за что не будешь раздражаться на тех, кто явится раньше или задержится после закрытия. Тебе не всегда захочется просить их уйти».
Я весь день наблюдала за посетителями. Люди с хризантемами в руках деловито шли по аллеям. Кошки терлись о мои ноги, я их гладила, и сердце мое радовалось. Накануне Саша объяснил, что люди жертвуют деньги на кладбищенских животных, потому что верят: усопшие общаются с ними через собак и кошек.
Около пяти я сходила к Леонине. Нет, не к ней – к имени на мраморной доске. Кровь заледенела в жилах, когда я увидела Туссенов-старших, кладущих на могилу желтые хризантемы. Я не встречалась с родителями Филиппа после случившейся трагедии. Забирая сына, они ставили машину далеко от дома, а я не смотрела в окно, пока они не уезжали.
Мамаша и папаша Туссен постарели. Она держалась прямо, но как будто стала ниже ростом. Время их не пощадило.
Они ни в коем случае не должны меня увидеть – сразу доложат Филиппу Туссену, а он думает, что я в Марселе. Я наблюдала, спрятавшись, как злоумышленница, натворившая кучу дел.
Саша подошел сзади, так тихо, что напугал меня, взял за руку и, не задавая вопросов, сказал:
– Пошли, мы возвращаемся.
Вечером я рассказала, что видела на могиле Леонины родителей мужа. Описала, какая злая женщина его мать, как она всегда смотрела сквозь меня. «Они – убийцы, они послали мою дочь в тот злосчастный замок. Возможно, переезд в Брансьон и работа на кладбище – не лучшая идея… Видеть свекра и свекровь два раза в году на аллеях кладбища, смотреть, как они украшают цветами могилу, выше моих сил…»
Сегодняшняя встреча снова повергла меня в горчайшую печаль. Не было ни минуты, ни секунды, чтобы я не думала о Леонине, но теперь все изменилось. Я преобразила ее отсутствие: она ушла, но не от меня. Я ее чувствую. А сегодня, увидев Туссенов, поняла, что моя девочка отдалилась.
Саша попытался меня успокоить. Сказал, что, узнав о нашем переезде, родители Филиппа сами будут меня избегать, а может, даже перестанут приходить на кладбище.
– Так ты навсегда от них избавишься.
Следующим утром я встретилась с мэром. Он с ходу объявил, что мы с Филиппом Туссеном будем считаться нанятыми с августа 1997 года. Каждый из нас получит межпрофессиональную минимальную зарплату. Служебное жилье – дом смотрителя, оплаченное водоснабжение и электричество и никаких налогов.
– У вас есть вопросы?
– Нет.
Саша улыбнулся.
Мэр угостил нас чаем (в пакетиках, с ванилью) и черствым печеньем, которое с удовольствием макал в чашку, совершенно по-детски. Саша счел невежливым отказаться, хотя ненавидел чай в пакетах. «Пористый пластик на веревочке, позор нашей цивилизации, Виолетта! И они смеют называть это прогрессом!» Между двумя печенюшками господин мэр сказал, сверившись с календарем:
– Саша должен был предупредить вас – на кладбище всякое бывает. Лет двадцать назад здесь случилось нашествие крыс. Мы вызвали истребителя грызунов, и он рассыпал повсюду мышьяк, но крысы не ушли, и люди перестали навещать могилы. Это напоминало экранизацию «Чумы» Альбера Камю. Увеличили дозы яда – и никакого эффекта. В третий раз разложив отраву, специалист не ушел, а спрятался и наблюдал, как поведут себя грызуны. Вы не поверите, что выяснилось! Появилась маленькая старушонка с лопатой и совком, собрала отраву и направилась к выходу. Оказалось, что она уже несколько месяцев торгует мышьяком из-под полы! На следующий день газета опубликовала на первой полосе статью под хлестким заголовком: «На кладбище Брансьон-ан-Шалона торгуют мышьяком!»