Американцы – за исключением Роберта де Ниро – оставляли его равнодушным, но он никогда не противоречил Карине. Ему нравился воскресный вечерний ритуал, когда он дремал на диване, чувствуя плечом тепло тела жены и ее пряный аромат. Засыпая, он переставал слышать английскую речь, звучавшую с экрана, и воображал красавцев актеров с идеальными, волосок к волоску, стрижками, которые встречались со столь же безупречными красавицами, терзали друг друга, расставались и снова встречались на улице, чтобы упасть друг другу в объятия и больше не расставаться. На титрах Карина тихонько будила его, ее глаза были красны от слез – она всегда плакала над мелодраматическими сценами, – и говорила, весело, но и раздраженно: «Ты снова заснул, милый!» Они заходили в комнату дочери, которая росла слишком быстро, умиленно смотрели на нее, потом занимались любовью, а в понедельник он уезжал в суд, чтобы защищать клиентов, клянущихся, что «ничего такого не сделали».
Тем вечером 1997 года Габриэль изменил привычке. Карина вставила кассету в видеомагнитофон, и история захватила его с первых кадров. Он как будто оказался внутри действия. Потрясающие мужчина и женщина не «ломали комедию», они действительно переживали любовь с первого взгляда, а он был единственным привилегированным свидетелем и чувствовал себя как в суде, когда допрашивал свидетелей обвинения или защиты. Карина несколько раз бросала на мужа встревоженный взгляд, удивляясь, что он бодрствует.
На последних минутах, когда героиня, сидящая в машине рядом с мужем, не открыла дверцу, чтобы перейти в другой автомобиль, где ждал ее любовник, и тот включил указатель поворота, чтобы уехать навсегда, Габриэль почувствовал, что эмоциональный заслон, выстроенный им четыре года назад, чтобы забыть Ирен, рушится под натиском бури, циклона, урагана, природной катастрофы. Он вспомнил, как после возвращения из Антиба ждал Ирен в машине. «Вернусь через пять минут, только отдам помощнице ключи от пикапа…» Он прождал несколько часов, сжимая руками руль. Сначала Габриэль представлял, какой будет жизнь рядом с Ирен, мечтал о счастливом будущем. Потом ожидание стало пыткой. Он разжал пальцы, вылез и пошел в розарий. Продавщица сказала, что уже несколько дней не видела Ирен. Он искал ее на улицах, отчаянно надеясь на удачу и отказываясь понимать, что она не вернется, потому что сделала выбор в пользу привычной жизни и ничего не станет менять ради него. Из любви к мужу и сыну. Против собственной воли… Как же часто он слышал это выражение в суде.
Габриэль вернулся в машину, включил фары, и они осветили беспросветную ночь.
Прошло какое-то время, и однажды утром секретарша передала ему, что некая Ирен Файоль просила назначить ей встречу. В первый момент у него мелькнула дурацкая мысль о совпадении, но, увидев знакомый номер телефона – номер розария, который он ни разу не решился набрать, – понял, что это и правда она.
Был Седан, другие города, другие отели. Это продлилось год, потом заболел Поль и родилась Хлоэ. С одной стороны – болезнь, с другой – надежда.
Четыре года он ничего не знал об Ирен. Что с ней сталось? Она по-прежнему живет в Марселе? Сохранила розарий или продала его? Он помнил ее улыбку, запах, кожу, веснушки, тело. Волосы, которые так любил ерошить. С ней все было не так, как с другими. С ней все было лучше.
Габриэля довела до слез сцена фильма, где дети развеивали прах матери с моста. В мире Габриэля мужчины не плачут. Даже в случае вынесения дичайших, неожиданных, невероятных приговоров. Даже оправдательных. Последний раз он плакал в восемь лет, когда упал с велосипеда и ему зашивали рану на голове, не вколов лидокаин. А вот Карина не плакала. В другой, обычный, день она бы насквозь промочила платок, но реакция Габриэля ужасно ее испугала.
Она вспомнила встречу с Ирен в розарии. Ее тонкие руки, цвет волос, светлую кожу, аромат духов. Вспомнила, как протянула ей удостоверение личности Габриэля, чтобы обозначить свое присутствие и – главное – беременность.
Карина узнала о существовании Ирен, когда секретарша из кабинета Габриэля оставила ему сообщение: портье отеля «Ложи» в Лионе хотел вернуть вещи, забытые мсье Прюданом во время его последнего визита. На предыдущей неделе ее муж-адвокат выступал в суде Лиона. Карина позвонила в отель, поговорила с портье, дала свой адрес и два дня спустя получила пакет с двумя белыми шелковыми блузками, шарфом от Hermès и щеткой, на которой осталось немного длинных белокурых волос. Сначала она решила, что произошла ошибка. Но потом вспомнила, как мрачно выглядел Габриэль после возвращения с триумфально выигранного процесса. Она испугалась, но он только отмахнулся и ответил, что просто очень устал.
Следующей ночью Габриэль несколько раз звал во сне какую-то Рен. Утром она спросила: «Кто такая Рен?» Он покраснел.
– Рен?
– Ты всю ночь повторял это имя.
Габриэль рассмеялся – боже, как она любила этот громогласный смех! – и ответил: «Это жена моего подзащитного. Услышала, что мужа оправдали, и грохнулась в обморок». Глупая отговорка! Карина была знакома с делом. Клиента Габриэля звали Седрик Пьоле, его жену – Жанной. Она не подала виду, не продолжила «допрос» – в конце концов, человек может сменить имя или иметь не одно, а два.
Габриэль звал Рен еще много ночей. Карина отнесла это на счет работы, стресса, давления обстоятельств. Ее муж брал на себя слишком много дел.
Когда они встретились, Габриэль был вдовцом, недавно расстался с последней подругой. На прямой вопрос: «У тебя кто-нибудь есть?» – он ответил: «Время от времени».
Она вспомнила тот короткий разговор, взяв в руки блузки, от которых пахло легендарными герленовскими духами L’Heure bleue, и выбросила одежду и щетку в мусоропровод. Эти вещи принадлежали не шлюхе, не случайной любовнице. Все гораздо серьезнее. Габриэль изменился. Достаточно давно. Он возвращается домой, но «отсутствует», его что-то занимает, даже мучит. Карина заметила, что он пьет больше вина за едой, и мягко ему на это указала. Он в ответ процитировал Одиара: «Если мне чего-то не хватает, то не вина, а опьянения». За ложью Габриэля стояла другая женщина. Найти номер телефона в последних счетах оказалось нетрудно. Разговаривал Габриэль всегда в девять утра, не дольше двух минут. Так себя ведут, когда хотят поздороваться, услышать голос. Она набрала номер, попала в розарий и повесила трубку. На следующей неделе ответила та же девушка.
– Розарий, слушаю вас.
– Здравствуйте, мадемуазель. Надеюсь, вы мне поможете. Мои розы недомогают, на краях лепестков появились желтоватые пятна.
– Какого они сорта?
– Не знаю.
– Вы могли бы приехать к нам, захватив несколько черенков?
Через несколько дней Карина позвонила снова.
– Розарий, слушаю вас.
– Это Рен?
– Подождите, пожалуйста, я вас переключу. Как вас представить?
– Это ее знакомая.
– Ирен, это вас!
Карина ошиблась: Габриэль во сне звал не Рен, он взывал к Ирен. Кто-то поднял трубку, и Карина услышала женский голос – низкий, чувственный.
– Я слушаю…
– Ирен?
– Да.
Карина повесила трубку. В этот день она долго плакала. «Время от времени» Габриэля – эта женщина.
Чтобы довести историю до логического завершения, она позвонила четвертый – и последний – раз.
– Розарий…
– Здравствуйте, могу я узнать ваш адрес?
– Марсель 7, квартал де ла Роз, дорога де Мовэ-Па, 69.
Карина вынула кассету, вернула ее в обложку. Габриэль выглядел пристыженным и напоминал сейчас одного из своих клиентов.
Она убрала фильм в сумку, чтобы утром перед работой обменять его в прокате, и сказала:
– Четыре с половиной года назад я видела Ирен. Когда носила Хлоэ.
Габриэль, закаленный в столкновениях с прокурорами, судьями и клиентами, не нашелся, что ответить жене. Так и остался сидеть, разинув рот.
– Я ездила в Марсель. Купила у нее розу и белые пионы. Представилась, когда платила. Те цветы я выбросила в море… Так делают, когда поминают тех, кого забрала стихия.
В тот вечер они не зашли в детскую и не любили друг друга, лежали в кровати, повернувшись спинами. Она не спала. Вспоминала, как Габриэль смотрел фильм и наверняка прокручивал в голове все пережитое с Ирен. Они больше никогда о ней не говорили. Прожили несколько месяцев раздельно. Карина еще долго ругала себя за то, что показала ему «Мосты округа Мэдисон»[94]. Этот фильм потом много раз показывали по телевизору, но она не пересматривала его – в отличие от Габриэля.
Дневник Ирен Файоль
20 апреля 1997
Я год не открывала дневник, но расстаться с ним совсем не могу. Прячу под бельем на полке, как наивная девица. Открываю иногда и читаю, забыв о времени. По большому счету, воспоминания – те же каникулы на частных пляжах. Перешагнув порог определенного возраста, перестаешь вести дневник, а я давно его переступила. Но… Наверное, Габриэль будет вечно возвращать меня к моим пятнадцати годам.
Он потерял много волос. Располнел. Но черные глаза по-прежнему хороши, и глуховатый голос звучит для меня как симфония.
Мы встретились в кафе рядом с розарием. Он позволил мне заказать чай, не пошутив, как обычно: «Это скучный напиток», – и не добавил в чашку кальвадос. Он показался мне успокоившимся. Габриэль – очаровательный человек, но «быстро воспламеняющийся». Специфика работы адвоката, вечно сражающегося в суде с оппонентами, опровергающего чужие аргументы. Как-то вечером в Антибе он сказал, что однажды его добьет несправедливость некоторых приговоров.
Сидя напротив, заказывая одну чашку кофе за другой, он рассказывал мне, как жил, о своей младшей дочке, и о старшей, вышедшей замуж, о разводе и работе. Спрашивал, как Поль и Жюльен, особенно Поль, его рак, его ремиссия. Его очень интересовало, как реагировал Поль, узнав, что спасен.
Габриэль сказал, что понимает, почему я поступила так, как поступила. Похвастался, что бросил курить, что посмотрел потрясший его фильм, что у него мало времени, потому что завтра его ждут в Лилле и придется лететь самолетом, чтобы не опоздать на встречу с коллегами во второй половине дня. Он впервые не попросил меня поехать с ним. Мы пробыли вместе час, и последние десять минут он держал мои пальцы в ладонях, а на прощание закрыл глаза и поцеловал их.