Владимир ударил по тормозам. Чайка пошла юзом, и хорошо, что в этот момент на дороге, кроме нас, больше никого не было.
Меня кинуло на левую дверь.
Съехав на обочину, Владимир отстегнул ремень безопасности, и всем телом повернулся к нам, упёршись рукой в спинку сиденья.
— Ты думаешь, я прогнулся, да? — тихо спросил он. — Думаешь, встал на задние лапки и принялся жонглировать кусочком сахару? А ты знаешь, что это такое: когда к тебе приходят, и тащат в ночь, ничего не объяснив, молча… А потом бросают к стенке. И за что? Всего лишь за вирши. За крошечную рифму, две строки, которые ты сочинил на досуге, под настроение, когда за окном выла метель и от холода трещали деревья?..
— А за деревнею — дыра, — неожиданно сказал шеф таким голосом, что Владимир замолчал. — А в ту дыру, наверно, валилось солнце каждый день. Медленно. Но верно.
Установилась такая тишина, что стало слышно, как где-то в небе, над зеленеющими полями, поёт жаворонок.
— Ты помнишь, что было после того, как ты сочинил эту ману, Володенька? — тихо спросил Алекс.
— Катастрофа Юнкерса под Тифлисом. Смерть патриарха Тихона… Да что ты мне нудишь? — Владимир ударил кулаком по рулю. Вся машина содрогнулась. — Очень хорошо я всё помню. И поэтому — именно поэтому — я перестал быть либералом. Потому что лучше они — меня, чем я… всех остальных.
Мне припомнился мальчик Миша, которого мы встретили в поезде. Его навязчивая мелодия, и как этот самый поезд, завиваясь штопором, пронзал низкие тучи…
Владимир завёл двигатель, и злобно дёрнув длинный рычаг переключения передач, вырулил обратно на дорогу. Вдавил педаль газа.
— Я тебя не виню, — неожиданно сказал Алекс. — Ты всё делаешь правильно, Володенька, и я даже рад за тебя — за то, что ты теперь можешь обойтись… Извини. Я просто волнуюсь.
— Всё будет хорошо, — буркнул Владимир.
Дорога перед нами была бела и пуста.
Некоторое время Чайка летела невозбранно, в приоткрытых стёклах свистал ветер. Потом Алекс поёрзал на сиденье и спросил:
— Как ты думаешь: а почему Совет решил собраться именно сейчас?
Тон Алекса мне не понравился.
Я что хочу сказать: если уж он чувствует себя неуверенно, причём, до такой степени, что выражает это прилюдно… То что делать мне?
— Я лично смекаю, — после раздумий сказал Владимир. — Вервольфы подсуетились. Посуди сам: у них — неприятности, и расследовать их приезжает какой-то чужой дознаватель.
— А они привыкли к тебе, — кивнул Алекс. — Знают, чего ожидать, где соломки подстелить…
— А у тебя — ручной стригой, в роли помощника, — Владимир бросил мне через зеркальце дружелюбный взгляд и подмигнул. — Вот Пантелей и затемпературил. Решил разъяснить этого стригоя, а вместе с ним — и самого дознавателя.
— То есть, диверсия направлена против меня, — задумчиво кивнул Алекс. — Ну… это упрощает дело.
— Можно вопрос? — я всё-таки решил подать голос. — Почему, если вервольфы так хорошо относятся к Владимиру — расследование не поручили ему?
— Это очень просто, — пожал плечами Алекс. — Не поручают расследовать убийство жены — мужу. Дяде — оперировать племянницу. Адвокату-отцу защищать в суде преступника-сына…
— Я слишком долго работаю с вервольфами, — пояснил Владимир. Я их знаю, как облупленных, вдоль и поперёк. Знаю их слабые и сильные стороны, знаком с их заморочками и заскоками… И именно поэтому могу за деревьями не увидеть леса.
— Я понял, — кивнул я. — Вас они тоже знают, как облупленного. А нас — нет. Вот и решили напрячь всех, кого надо и кого не надо.
— Всё будет хорошо, — повторил Владимир.
Перед Чайкой как-то вдруг, неожиданно, выскочила Москва.
Глава 9
Город встретил неприветливо. Ревели автомобили на Кольцевой — с неё мы выбирались, как партизаны из окружения. В окна бил пыльный сухой ветер, но ни Владимир, ни Алекс почему-то не изъявили желания закрыть окна.
Москва грохотала, как миллион набитых камнями бочек.
— Мы скоро приедем, — вдруг сказал Владимир. — И поэтому позволю себе дать пару советов, — он подождал, что скажет Алекс, но тот лишь фыркнул, и демонстративно уставился в окно. — В Совете действительно адекватные люди, и поэтому не надо сарказма, ладно?
— А с чего ты взял, что будет сарказм? — подчёркнуто вежливо осведомился шеф.
Казалось, от их вчерашних, тёплых дружеских отношений, ничего не осталось.
— Я тебя умоляю, — вздохнул Владимир. — Сколько я тебя знаю, только так ты общаешься с властью.
— Кто-то же должен, — буркнул Алекс, сделавшись похожим на непослушного сорванца. — Кто-то, Володенька, должен быть в оппозиции. Напоминать этим напыщенным индюкам, что есть сила и кроме той, что у них…
— И напыщенными индюками их называть не надо, — мягко укорил Владимир. — Ты удивишься, но они и без тебя довольно много о себе понимают.
— Я бы сказал, слишком много.
— Ты опять за своё?
— Ладно, ладно, я постараюсь, — недовольно поднял ладони кверху Алекс. — Если тебе, Володенька, хочется, чтобы я был белым и пушистым — я буду белым и пушистым.
— Да не мне!.. — взвыл Владимир. — Это тебе самому нужно. И твоему кадету, — вновь быстрый взгляд в зеркало, на меня. — Чтобы не отнеслись к вам, аки к волкам позорным…
У меня зазвонил телефон.
К моему удивлению, не успел я ответить, как Алекс ловко выхватил трубку, активировал панель, и крикнул:
— Да?..
…бийство… — долетели до меня обрывки. — На складе…
— Легки на помине, — шеф бросил трубку на сиденье рядом со мной и торжествующе посмотрел на Владимира. — Заседание отменяется, господа присяжные заседатели! — крикнул он радостным полегчавшим голосом. — У нас тройное убийство. Разворачивай машину, Володя. Полетели.
— Ты не можешь так поступить, — с угрозой предупредил Владимир. — Так нельзя.
— Нельзя? — Алекс подскочил на сиденье и приблизил лицо к Владимиру. — Я тебе скажу, что такое нельзя… Нельзя оставлять трупы на солнцепёке — раздует. Нельзя упустить следы, которых через пару часов может уже и не быть. Нельзя бросать дело из-за чьих-то чужих амбиций.
— Александр Сергеевич… — начал московский дознаватель.
— Тамбовский волк тебе Александр Сергеевич, Володенька, — на удивление беззлобно, даже устало, ругнулся шеф. — У нас на руках тройное убийство. И согласись, это факт кроет все остальные.
— А как же Совет?
— Заседание состоится согласно регламенту, в ночь после бала, — отрубил шеф. — Я, если ты помнишь, тоже член Совета. А решение должно приниматься единогласно. Чего в данном случае я лично не наблюдаю.
— Просто все подумали, что в свете сложившихся обстоятельств… — и в третий раз короткий, теперь уже, неуверенный — взгляд на меня. — Ты пойдёшь остальным членам Совета навстречу.
— И пошел бы, — Алекс прижал растопыренную пятерню к груди. — Но ведь убийство, Володенька. Убийство.
— Ладно, я понял.
Включив поворотник, Владимир резко бросил машину вправо.
Склады компании «Семаргл» находились где-то на задворках, в громадной серой промзоне, вытянувшейся по берегу Москвы-реки.
Нас впустили в широкие ворота — после того, как и Алекс, и Владимир предъявили пропуска… Мне в лицо долго светили фонариком, так, что я уже начал терять терпение, но ничего не сказали.
На КПП, разумеется, дежурили вервольфы.
Оружия я при них не заметил, но с другой стороны, к чему волкам оружие? Они и так глотку любому порвут.
…Неожиданное избавление от заседания Совета вызвало у меня двойственные чувства. С одной стороны — облегчение. От того, что решение судьбы моей откладывается до какого-то мифического бала, который состоится аж в конце недели — бездна времени!
С другой — неправильно оставлять в тылу тикающую бомбу. Мне всегда казалось более целесообразным решать вопросы сразу, как только они возникают. Но тут я вспомнил отца: — Спешка нужна лишь при ловле блох… И успокоился. Бывает так, что проблема, если её не трогать, рассасывается сама собой.
Редко, но бывает.
Склады «Семаргла» походили на отдельный городской квартал. Контейнеры высились в два, а то и в три этажа, потом шел ряд белых железных ангаров, в которых, судя по запахам, дремала тяжелая техника.
Они строители, — вспомнил я. — Подъёмные краны, экскаваторы, бетономешалки… Грузовики. Всё это у них должно быть прямо здесь.
И тут я уловил запах крови. Его тяжелая маслянистая струйка влилась в запахи металла, машинного масла, сухого бетона и мраморной крошки. Пряно и удушающе пах политый солидолом горячий асфальт. Но запах звериной крови выделялся, как шелковая нить в шерстяном носке.
— Туда, — указал я в узкий проход между двумя стенами контейнеров.
— Нам дали другой адрес, — возразил Владимир. Все контейнеры и склады были помечены написанными крупно цифрами и буквами.
— Слушай его, Володенька, — Алекс мягко постучал московского дознавателя по плечу. — Сашхен знает, что говорит.
— Машина там не пройдёт, — упрямо буркнул Владимир, поворачивая в более широкий проезд.
— Значит, дальше мы сами, — заключил Алекс и прямо на ходу приоткрыл дверцу Чайки.
— Вот так, значит, да?.. — Владимир резко нажал тормоз, колодки взвизгнули. — Ты же мне обещал!
— Ты помнишь закон, — вздохнул шеф, открывая дверцу. — Консультировать официального дознавателя — сколько угодно. Участвовать в расследовании — ни в коем случае. А ты в последнее время так любишь Совет…
— Это что, месть? — голос московского дознавателя сделался несчастным.
Алекс несколько секунд смотрел на него удивлённо.
— Объезжай, как тебе показали охранники, — наконец сказал он. — Но раньше времени не появляйся. Ты меня понял?
— Понял.
Мы вышли.
— А с чего вы взяли, что для появления Владимира должно быть какое-то подходящее время? — тихо спросил я.
— Опыт, сын ошибок трудных. Дальше продолжать?
— И как он поймёт, что нужное время настало? — я давно научился пропускать колкости мимо ушей.