…Владыка… Владыка… — я не понимал, это эхо от слов Неясыти у меня в голове, или шепот, который доносится из толпы.
А потом ещё один стригой, который стоял совсем рядом с помостом, упал на одно колено и склонил передо мной голову. За ним — ещё один и ещё.
Волна прокатилась по всему помещению. Стригои падали на колени, склоняли головы и протягивали ко мне руки. От них шли волны восхищения, благоговения и покорности.
Я зашатался, чуть не упал от удивления — настолько дикой, фантасмагорической была эта сцена. Но твёрдая рука поддержала меня, а затем увлекла за собой.
Высокая фигура Владимира рассекала толпу, как нос корабля, верный молот покачивался в такт шагам.
Ощутив облегчение от того, что вот сейчас, сию секунду, могу скрыться от этой бездны голодных глаз, я шел за ним покорно, как ягнёнок.
Коридор, ведущий в раздевалку, был довольно узким и коротким, но эти пять — шесть метров темноты и затхлого запаха пота помогли мне прийти в себя.
— Что это было? — спросил я, как только дверь раздевалки захлопнулась.
— Тебе лучше обеспокоиться тем, что теперь БУДЕТ, — с нажимом сказал московский дознаватель.
Как тигр в тесной клетке, он пересек раздевалку в три шага, стремительно развернулся у стены и таким же способом вернулся назад. Заглянул мне в глаза, а потом повторил свой манёвр. Три шага — стена. Три шага…
— Ах, Алекс, Алекс, что ж ты натворил… — он бормотал как бы себе под нос, но чувствовалось: Владимир хочет что-то мне рассказать, объяснить — но не знает, как.
— Причём здесь мой шеф? — взяв с лавки полотенце, я прижал махровую ткань к лицу. Двигался я осторожно: памятуя о всех повреждениях, и особенно, о сломанной скуле… Но никакой боли не ощутил.
Удивлённо я вытаращился в мутное зеркало, которое притулилось в простенке между шкафчиков. Грязь, сопли, кровь… Но никаких повреждений. Бровь должна быть рассечена до кости. На скуле должна наливаться багровым свечением гематома, кожа на рёбрах должна начать синеть — по крайней мере пару раз я чувствовал хруст костей… Но ничего этого не было.
— Это называется инициация, — в голосе ощущались нотки почтения, восхищения и… сочувствия.
Неясыть отразился в зеркале у меня за спиной. Глаза флибустьера были холодными, чуть серебристыми, как фольга — и мои глаза были точной их копией.
— Может, вы объясните мне, что происходит?
От моих слов по тесному помещению пронёсся вихрь.
— Тише, кадет, мы и так знаем, что ты крутой, как варёное яйцо.
Алекс стоял у стены, рядом с Владимиром. Дознаватели являли меж собой примечательный контраст. Но было в них и что-то общее. Настороженность. Готовность начать действовать в любой миг. Ожидание неприятностей.
Они боятся меня, — мысль имела вкус горчичного порошка — жгучая, острая, и где-то далеко, на краю понимания — приятная. — Они не знают, чего от меня ожидать и поэтому готовы ко всему.
Но это всего лишь я! — хотелось крикнуть, но я опасался, что опять взметну голосом ветер. — Я ничего не значу. Я простой помощник дознавателя…
— Вам пожалована небывалая сила, молодой человек, — сказал флибустьер, когда я развернулся к нему от зеркала. — Теперь надо научиться ею управлять.
— Я не хотел никакой силы, — сказал я шепотом. — Не хотел и не просил. Можете забрать, если она так вам нужна.
Алекс рассмеялся.
— Сашхен, ты ведёшь себя, как капризный ребёнок. Успокойся. Всё идёт, как надо.
Лучший способ вывести кого-то из себя — это попросить успокоиться.
— Как надо?.. — дверцы в шкафчиках дрогнули и задребезжали. — Вы всё подстроили, шеф. Вы хотели, чтобы я убил.
— Я надеялся на это, — спокойно кивнул Алекс.
— Но… зачем?
— Затем, что ты медленно гробил себя, кадет. Ты отказался принять свою сущность, свою природу — и медленно умирал.
— С чего вы взяли?
— Я видел это. Отец Прохор, Гиллель и Мириам — тоже видели. И это подтвердила ведьма Матрёна, когда я привёл тебя к ней.
— То есть, в лаборатории она изучала не… кладбищенскую землю, не проклятье. Это была…
— Твоя кровь, кадет. И Матрёна подтвердила: процесс зашел слишком далеко. Единственным способом тебя спасти было — инициировать. Сделать полноценным стригоем.
— И вы повели меня туда, где это могло случиться. Нет! — догадка затопила сознание ярким светом. — Вы и в Москву меня привезли именно за этим!.. Вы договорились с Владимиром, чтобы он изыскал повод пригласить нас…
Я впился взглядом в лицо московского дознавателя.
— Знал, что ничего хорошего, окромя плохого, из этой затеи не выйдет, — буркнул тот и вышел, хлопнув дверью.
— Что мне в тебе сразу понравилось, кадет — ты быстро соображаешь, — с сожалением сказал Алекс. — Но вот сейчас, в данный момент, хотелось бы, чтобы ты был малость глупее.
— В Москве самая большая диаспора стригоев, — ровным голосом сказал Неясыть. — Ваш шеф связался с нами, и мы обещали ему свою помощь.
— В обмен на что? — спросил я горько.
— Ни на что, — развёл руками флибустьер. — Наш вид никогда не был многочисленным. Более того, мы вымираем. Деградируем. Всё больше инициированных становятся обычными упырями. И шанс заполучить такого сильного стригоя, как вы… Мы не имели права его упустить. И теперь нисколько не жалеем, — неожиданно он вновь упал на колено и склонил голову. — Рассчитывайте на нас, Владыка. Распоряжайтесь нами. Мы — верные ваши рабы.
— А с чего вы взяли, что подчиняться мне — благо?.. — голос мой дрожал. Так же, как и рамки с какими-то грамотами на стенах, как золочёные кубки в красном углу — хлипкая на вид этажерка под ними грозила вот-вот обрушиться… — Почему вы решили, что я распоряжусь вами, нежитью, по совести? Вдруг я решу попросту убить вас всех? Избавить мир от таких, как мы…
— Вы доказали своё право, Владыка, — спокойно ответил стригой. — Там, в Клетке, над телом мёртвого вервольфа. Вы забрали его силу. А потом поделились ею с нами. С каждым из нас. Никто не остался обиженным и обделённым.
— Светлый князь хочет сказать, что ты — стригой необыкновенный, — тихо проговорил Алекс. — Рядовой стригой может поделиться силой с одним — двумя. Да и то — при физическом контакте, — я вспомнил, как со мной делился силой проводник в поезде. Тот слабенький ручеёк не шел ни в какое сравнение с тем, что я испытал в Клетке… — Неясыть может накормить дюжину, — флибустьер кивнул. — А ты, Сашхен… Впрочем, пока мы не знаем пределов твоей силы.
— Но для этого мне пришлось убить, — горько сказал я. Злость вновь накатывала волнами, и чтобы сдерживать её, я впился ногтями себе в ладони. — Вы подстроили это, обрекли вервольфа на гибель… И всё потому, что вам было любопытно, кем я могу стать?
— Не передёргивай, кадет, — строго приказал Алекс. — Мы сделали то, что было необходимо.
И хоть бы сделал вид, что ему жаль!
— Если вам будет легче, ваш противник не был хорошим человеком, — тихо сказал князь Неясыть. — Что греха таить, и хорошим вервольфом он тоже не был. Грабежи, нападения на мирных, не посвященных в реалии нашей жизни граждан… Два изнасилования. С последующим жестоким убийством жертв. Он заслужил то, что случилось.
— И он сам вовсе не был беспомощной жертвой, — добавил Алекс. — Там, в клубе, он сам затеял ссору — надеюсь, ты об этом помнишь. И убил бы тебя без колебаний — а он и собирался это сделать. Просто так, на потеху публике. Уж его-то угрызения совести бы не мучили.
— Диаспора вервольфов и клуб не имеют к вам претензий, — флибустьер поднялся на ноги и восстановил надменный свой облик. — Стригои ждут, чтобы принести клятву верности. А все остальные… — он усмехнулся в аккуратно подстриженные усы. — Что ж, досужей публике достанет разговоров до самого бала — где вы и явите всю свою мощь, Владыка.
— Покажешь им Кузькину мать, — доходчиво разъяснил шеф.
Неясыть, коротко поклонившись, вышел. Для него всё было очевидно и заранее решено. Он выполнил свою работу и теперь ожидал заслуженной награды.
Я только сейчас заметил, что до сих пор стою в трусах и с перебинтованными руками. Рванул зубами тряпицу, стянул обмотку, затем — вторую… А потом взял полотенце и пошел в душ.
Открыв дверь в душевую кабину, обернулся к Алексу.
— Я уезжаю домой. Всё это ваше расследование… Это ерунда. Фикция. Просто вы хотели… Не знаю. Но пешкой я больше не буду, ясно?
Шеф иронично отсалютовал мне трубкой.
А на выходе из клуба — стоял жаркий солнечный полдень, в ветвях лип возбужденно чирикали воробьи — нас ждали.
Тот самый пожилой господин в мятом костюме, который сидел рядом с магом в «Астарте». Тогда он был занят перебиранием каких-то бумаг, и мне не уделил даже взгляда. Но сейчас, я чувствовал, всё его внимание принадлежало мне одному. Красотки-близняшки и здоровяк с пистолетом, кстати сказать, стояли за спиной пожилого господина.
А я-то, дурак, думал, что это свита мага…
— Александр Стрельников? — вопросил серый господин скучным голосом, глядя неохотно одним глазом на меня, а другим — куда-то в бок. Словно осмотр моей персоны вызывал у него мигрень.
— Это я.
— Вам придётся пройти со мной.
Здоровяк с пистолетом вышел вперёд и сделал движение, чтобы отделить меня от других — шефа, Владимира, князя Неясыти, вервольфа-секунданта и ещё нескольких человек, которых я не знал, но которые — я чувствовал — хотят быть поближе ко мне.
— Позвольте, Секретарь, — Алекс заступил дорогу здоровяку. — Александр Стрельников — мой подопечный. Вы не можете говорить с ним через мою голову.
— Только если не производим арест, уважаемый мессир Голем, — улыбка его была неприятной: зубы крупные и желтые, как у лошади, растянутые губы казались резиновыми. — В этом случае мы можем говорить с кем, о чём, и когда нам угодно.
— Основания для ареста, — надменно бросил Алекс, выпрямившись во весь рост. В руке он мял светлую лайковую перчатку.
— Убийство.
Слово пало тяжко, как труп в прорубь.